В заливе у причала стояли экранопланы, – а когда один из этих гибридов самолета и корабля тронулся с места, то стал парить на расстоянии метра-двух от поверхности воды. Так работала воздушная подушка…

– Большой экономический эффект от их использования, – пояснила Клава…

Наверное, в этой реальности можно было увидеть еще много других интересных изобретений. Но времени на путешествие, как предупредила Клава, оставалась уже совсем мало.

Наконец, всё было завершено. Они вернулись в свое настоящее время. День заканчивался, солнце садилось прямо в залив, освещая длинными лучами горы.

Клава и Феликс сидели на скамейке на краю обрыва. С такой высоты было видно многое: ниже весь склон был покрыт густыми, еще зелеными зарослями. Кое-где склон прорезали лестницы. А дальше – виднелся весь город и бухта.

– Знаешь, когда-то, году в девяносто втором, в городе был объявлен комендантский час, – начал рассказывать Феликс. – И я – а мне было тринадцать лет,– стоял на этом самом месте и любовался видом с высоты, и вдруг понял, что до начала комендантского часа остается совсем мало времени, и до дому можно не успеть, ведь он – на другой стороне бухты… Транспорт, понятное дело уже не ходил. И я бросился вниз, по склону, меня хлестали тугие ветви кустов и разросшаяся трава с меня ростом; потом бежал улицами, дворами опустевшего города. Хотя было еще почти светло – была ведь середина июня, но людей уже не было видно.

– Теперь о том времени уже никто не вспомнит, Феликс. Кроме тебя.

– И тебя…

– Нет. Я из другого мира. Мне придётся покинуть тебя.

– Что? … Неужели?! А я думал, ты создана для меня! Я думал, ты приехала сюда ради меня!

– Не только… Я приехала ради этого города, ради вашей маленькой республики!

– Вот как… Я не думал, Клава, что так все будет! И мне придется опять проститься с надеждой…

– Да, как мне ни жаль.

– А как же наше путешествие в детство? Наши прогулки по светлым радостным дням?

– И это всё – ради вашего мира… Мы разбудили силы, дремавшие в вашем мире, и произошел сдвиг… к лучшему.

– Но как же ты?

– Ищи другую девушку. Ты помнишь, что я тебе говорила про теорию альтернативных миров? Ты найдешь ее, если совершишь смелый поступок… Главное, чтоб возник резонанс с другим миром… А пока ты останешься один в этом городе. Ты один будешь хранить наш секрет… помнить то, чего никогда не было в этом мире…

После такого неожиданного объяснения наступило долгое молчание. Оно наступило не только между двумя молодыми людьми на краю обрыва, – молчание словно повисло над холмами вокруг вечереющего города, над бухтой и даже над полуостровом, песчаной косой вклинивающимся в залив, отделяя бухту от бурных осенних волн…

Наконец Феликс нарушил тишину:

– Мне вспомнились строчки из стихотворения Анатолия Седельникова, поэта из Красноярска:

            Осень – пора переездов,

            Жизненных вех, перемен.

            Осень как будто невеста,

            Душу берущая в плен.

– Написано им в 1940 году. Я брал эту брошюру в библиотеке, она называлась “Имена на взлете” – стихи авторов, чья жизнь рано оборвалась. Там были в основном поэты, погибшие в войну. Как и Седельников.

* * *

После окончания путешествия Феликсу с трудом в него верилось: неужели на самом деле он встречал на вокзале девушку, и они бегали по разным временам…

Надолго остаться в том мире ему не позволили – не хватило бы сил, объяснила Клава – энергии и так много затратили на Поезд Надежды. Но поезд и в самом деле выполнил свою миссию – принёс в их город у теплого залива надежду… Оказалось, что в их городе, как и в других южных республиках, не было гражданской войны, которая должна была прогреметь еще в начале девяностых. Феликс прогулялся по городу и увидел, что на стенах зданий, обстрелянных десять с лишним лет назад, не заметно выбоин от пуль. Как и не было остатков сгоревших блокпостов на окраине города…

Чтобы документально зафиксировать изменения в жизни города, Феликс купил в киоске газету и наткнулся на строки, которые говорили о том, что в общественно-политическом плане история страны осталась примерно такой же – с социальной ориентацией государства, но с не очень развитой экономикой.

Феликсу предстояло срочно выполнить работу, чтоб на завтра ее осталось меньше, и можно было отчитаться перед начальником. Феликс закончил печатать и откинулся перед экраном на спинку стула и предался на короткое время отдыху, размышляя.

Таким образом, он задержался на работе. Ехал домой в трамвае уже в серых октябрьских сумерках. В полупустом салоне трамвая на одном из сидений он заметил девушку в светлой куртке. Феликс прошел дальше по салону, чтоб увидеть, что у нее на ногах, может, все-таки в юбке? Приятной неожиданностью стало то, что на девушке были черные колготки, видневшиеся из-под белой куртки. Видимо, под курткой – мини-юбка, и она не видна, – предположил Феликс.

Он встал рядом с ней, держась за поручень и искоса поглядывая на девушку, рассмотрел, что колготки немного прозрачны, и такой стиль одежды подходит ей особенно – потому что ноги у нее были стройные, но с едва заметной полнотой. И при этом подумал, что девушки так чаще одевались в девяностые годы.

На следующей остановке девушка вышла – может быть, с ней были две девушки, которые встали с двойного сиденья, потому что, когда они стояли у двери, то стояли вместе? Но нет: выйдя, она пошла резко от них в сторону. На освободившиеся после двух девушек места сел вначале один парень, потом он окликнул второго паренька.

Феликс тоже сел – на пустое теперь место, где сидела понравившаяся ему девушка. Еще раз оглянулся назад – как раз на грубый окрик парня, приглашавшего другого сесть рядом с ним. Тот сел, и Феликса дёрнуло зачем-то еще раз оглянуться назад. Парень, сидевший у окна посмотрел на Феликса. Его лицо сразу не понравилось, так как было необычным, сразу выделяясь от прочих. Парень вдруг подошёл к Феликсу и сел спереди, вполоборота к нему, положив руку на спинку сиденья. Немного помедлив, стал расспрашивать: откуда он, где живет.А где именно? – уточнял незнакомец. – Просто интересуюсь», – не отставал он. Но потом обмяк, спросил, как зовут, смотря на него мутными черными глазами.

– Саян, – он пожал руку.

– А ты откуда будешь? – осторожно спросил Феликс.

– Капитан Карьерной улицы. Когда разбили зеленых, часть хлопцев бежала на юг. Со времен гражданской войны здесь и живем…

– Так ты карьеровский капитан? – переспросил Феликс.

– Не-е, я капитан всего города,– поправил Саян. – Моего прадеда расстреляли красные, не отходя от бронепоезда! И оставили тело в песках! Но он выжил: пустыня не приняла его и сказала – живи!

– Концепция двух врагов… Но такая политика погубила Польшу перед второй мировой, – начал рассуждать Феликс.

– А мы в политику и не вмешиваемся, – оборвал его Саян. Кто не давил нас? Даже крестьянские отряды Монстрова, переметнувшегося к белым. Так было при любой власти…

– Тогда мы не союзники, – сказал Феликс и выскочил из трамвая.

Горит одинокий фонарь на безлюдной остановке. Раскидистые ветви высоких вязов возвышаются в темноте над фонарём. А она стоит и ждёт трамвай, который явно запаздывает в этот холодный осенний вечер.

Я вижу ее. Осталось лишь подойти и заговорить… надо только набраться смелости и решиться… Если я подойду, то, кто знает? Может одним городом, пострадавшим от гражданской войны в начале девяностых станет меньше. Ведь иногда даже небольшая порция людского добра и счастья перевешивает весы, на которых решается – быть или не быть этому миру, продолжать ли ему существовать, принося радость людям в нём живущим.