Это был человек из 90-х. На его плечах сидел пиджак, купленный в 97-м году, когда в универмаге «Юбилейный» (давно закрытом), он примерил его на свои студенческие плечи. Сейчас же новая рубашка в современном стиле и брюки из двухтысячных мало что решали, ведь и внутренний мир этого человека, во многом жил девяностыми. Как-то при разговоре с двадцатилетними девушками он употреблял сравнения из 90-х, ссылался на песни и клипы двадцатилетней давности, так что одна из подруг спросила, сколько ему лет. Немного помявшись, Эдик ответил – «Сорок». «Это еще ничего», – сказала она и пояснила, что ее знакомой сорок пять.

Вряд ли кто из незнающих его людей мог догадаться, что в середине 90-х Эдик был уже взрослым человеком, настолько он сейчас выглядел свежо и стройно, так что попадающиеся ему навстречу девушки бросали на него благосклонные взгляды, несмотря на несколько всклоченные густые волосы.

В своей кожаной папке для личных бумаг он обратил внимание на перфокарту с написанными на ней его мамой названиями специальностей, на которые он собирался поступать в году 95-м или 96-м.

Раскрыв папку для бумаг, Эдик в очередной раз почувствовал, что он из девяностых, что многие документы и вещи благополучно пережили эти двадцать с лишним лет. Так и встреченные им люди оказывались порой людьми из его прошлого (рассказ «Город первой любви»). А потом незнакомцы стали появляться из более отдаленных десятилетий («От Кронштадта до Капштадта»).

Несоответствие внешнего вида и сознания Эдика текущему времени, рано или поздно могло проявить себя. Что и случилось. В одной из веток реальности. И пространственно-временные аномалии затянули его в водоворот, а точнее вывели на дороги, куда поначалу, как бы случайно, заманивали попутчики.

Эдик смотрел на обрывистый склон противоположного берега, по которому нет-нет, да пробегала нитка поезда – Транссиб гнал составы с востока на запад и с запада на восток с неотвратимой регулярностью. Вот только река отсюда была совсем не видна, но, будучи коренным улан-удэнцем, Эдик знал, что Уда несет свои волны в какой-то паре сотен метров – за безлюдным полем для игры в пэйнтбол и зарослями ив.

Летний вечер бывший журналист проводил один: смена охранника длилась сутки и позволяла любоваться вечерними пейзажами во всей красе.

За спиной Эдика возвышалось здание огромной автомастерской, в которой по окончании рабочего дня он оставался единственным хозяином. Менеджеры в белых рубашках с галстуками уже давно загнали внутрь японские иномарки, выставленные на продажу во дворе у стены салона. Ушла и уборщица в темно-красном брючном костюме.

По вечерам очень долго задерживались его соседи по работе – мойщицы автомашин. Не более чем в сотне метров слева от входа в его Автоцентр, две девушки мыли машины. Они тщательно и подолгу чистили их снаружи и внутри, протирая салон тряпками, забираясь на коленях и в багажник, и на задние сиденья. Они работали на улице, а к ведрам вели шланги из раскрытого гаражного бокса. Эдик видел все это в обед, проходя мимо, когда спешил в закусочную.

Устроился он в Автоцентр в начале июля, и еще тогда кто-то из работников его предупредил: девушки допоздна моют и по вечерам пугаются, когда охранники выходят покурить. Эдик рассмотрел их издали, когда днем стоял на улице у поднятых ворот Автоцентра. Обе в штанах, одна чуть повыше, другая пониже. Не очень примечательны, но, несомненно молоды: не больше двадцати двух – двадцати трех лет. Поначалу мойщицы не обращали на него внимания.

Как-то, уже в августе, проходя мимо них на обратном пути из закусочной, Эдик отчётливо услышал: «Ой, какие люди интересные идут!».

Впрочем, на этом роман с автомойщицами, едва завязавшись, и закончился. Вот если бы они сами к нему пришли, в его автомастерскую, вечерком…

Эдик выходил теплыми летними вечерами на улицу, подходил к сетчатой ограде пэйнтбольного клуба и смотрел, смотрел на темнеющий в сиреневой дымке обрыв над рекой, по которому проносились поезда…

Ночью всё скрывалось в темноте, и лишь вереница огней мчалась по черному склону – еще более черному, чем летнее ночное небо над ним. Один такой поезд привез в их город в августе того же 2018 года странную гостью из Дальнего Востока.

Вот как Эдик узнал об этом.

Неожиданно светлым ранним вечером в его мобильном раздался звонок от Игоря. Мужской голос сказал своим наигранно веселым тоном:

– Ну как дела? Подзаработать не хочешь?

Эдик напрягся. Подработка в качестве распространителя предвыборных листовок от этого самого Игоря, уже порядком озадачила охранника. Ведь его не раз просили подменять в другие смены, так что выходной у него между сменами иногда случался всего один (вместо двух), но и в такой день назойливый старший товарищ уговаривал его поагитировать за него.

На этот раз Игорь предложил нечто совершенно необычное. Знакомая по соцсети из Интернета, которую сам Игорь ни разу не видел в жизни, только что приехала в Улан-Удэ, чтобы совершить пересадку на состав, идущий до Якутии. Сама она из Нерюнгри, туда заходят поезда – тянется ветка от амурского участка БАМа. Но сейчас она оказалась на мели, у нее нет денег, чтобы оплатить ночное пребывание на вокзале нашего города. Ей надо переночевать.

– Я не дома, я на смене, – ответил Эдик.

– У тебя на работе кто-то кроме тебя ночует?

– Нет. Я один закрываюсь в Автоцентре.

– Ну вот, прими ее, – напористо продолжил Игорь. – Деньги она тебе потом переведет на карту. Ее номер телефона я пришлю сейчас тебе смс-кой, и ты позвони ей, объясни, как к тебе доехать…

Через час женщина в бежевом платье, держащая в руках два чемодана, предстала перед взором Эдика. Ее лицо, обрамленное черными локонами до плеч, выглядело на неопределенный возраст – чуть постарше Эдика. Она была стройна, но отнюдь не худощава…

* * *

В комнате отдыха механиков, становящейся на ночь каморкой для охранника, за разговором с Вероникой незаметно пролетели и час и два. Чаевничать гостья явно любила. Она сидела на скамейке за столом напротив Эдика, забросив ногу на ногу под подолом шелкового платья, и увлеченно рассказывала, как строили железную дорогу от ее родного Нерюнгри прямо на север до Алдана, а потом и до Якутска.

Оставив тарелку, полную печенья, в стороне, Эдик сложил свои руки на столе и тихо слушал гостью. Рукава его синей форменной рубашки были засучены, ведь в этот августовский вечер в Улан-Удэ задержалось июльское тепло.

– Эдик, представляете, инженерам пришлось заморозить грунт на лето, ведь там, знаете, вечная мерзлота, для этого применялись установки, летом они подмораживают почву железнодорожного полотна.

– Я об этом уже читал. Я интересуюсь прокладкой железных дорог, Северным широтным ходом – дублером Транссиба, который никак не могут построить.

– Тогда вы должны знать, что у нас в планах продолжить железный путь до Анадыря на Чукотке. А там рукой подать до Берингова пролива…

* * *

За перроном пронесся пылающий огнями ночной Якутск. Он так и остался за рекой, слева от поезда, ведь тянуть рельсы до самого города не стали, ограничившись автодорогой к нему.

Летняя полночь в отдыхающей от 30-градусной жары Якутии манила приятной прохладой. Бывший журналист, а теперь и бывший охранник Эдик вышел в тамбур, где Вероника стояла к нему спиной, уцепившись руками за поручни. Ее черные волнистые волосы развевались от ветра по плечам, а она всё смотрела вперед по курсу поезда в кромешный мрак, рассекаемый километр за километром узким лучом локомотива. В полупустом вагоне более не нашлось охотников прогуляться. Они снова оказались вдвоем.