«Все сущее мечено временем…» Все сущее мечено временем. А вот замечается вновь, что время рифмуется с бременем, с любовью соседствует кровь. Старинные связи не сломлены и медленно сходят на нет – так прочно они обусловлены всем опытом прожитых лет. Нам годы минувшие помнятся, не так наша память слаба. А все же смотрите, как полнятся значением новым слова. Иные уходят в предание, иные лишь стали верней. Я в будущем вижу братание не схожих по виду корней. Надежными узами связаны, сроднившись на все времена, там пальмы рифмуются с вязами, с планетою нашей – луна. И больше не кажется странностью, – то детям известно давно, – что время рифмуется с радостью, что людям созвучно добро. «Приближаясь к спокойному устью…» Узнаю тебя, жизнь, принимаю… Приближаясь к спокойному устью, оставляя все дальше исток, иногда с неосознанной грустью календарный срываю листок. Я с непрожитых чисел снимаю отслужившее службу число, будто парус рукой поднимаю, заношу над водою весло. И несут меня быстрые воды, только веслами крепче ударь, – и смещаются даты и годы, и летит со стены календарь. Ты узнай меня, мама родная! Это я, в гимнастерку одет, прохожу от Днепра до Дуная и старею на тысячу лет. Я усы фронтовые не брею. В них впитался махорочный дым. Я мужаю, взрослею, старею и опять становлюсь молодым. Засыпаю при сполохах красных. Прохожу в перекрестном огне. И как будто два возраста разных по-соседски ужились во мне. Так живут в сочетании света и осенней лесной полутьмы все приметы недавнего лета и предчувствие близкой зимы. Будет вьюга. Ах, зимняя вьюга, у тебя не отнимешь права! Но за вьюгой, легка и упруга, пробивается к солнцу трава. Может, больше мой снег не растает, но жалеть ни о чем не могу. Пусть другая трава вырастает, перед той не оставшись в долгу. Я глаза к небесам поднимаю. Заношу над водою весло. Не тужу ни о чем, понимаю, по каким меня рекам несло. Вот и живу теперь – поздний…
Езда в незнаемое …Но землю с небом, умирая, он все никак связать не мог. Никогда не наскучит езда в незнаемое. Днем и ночью идут поезда в незнаемое. Кто-то молча табак у окна раскуривает. Кто-то шумно бутылку вина раскупоривает. Кто-то пишет письмо, где клянется в верности. И на всем – загадочный отблеск вечности. Это грустное дело – езда в незнаемое. Ведь не каждый приедет туда, в незнаемое. Кто-то ночью сходит на тихой станции и уже остается на этой станции. Полыхает небо в туманной млечности. И на всем – обманчивый отблеск вечности. Но прекрасное дело – езда в незнаемое! За какой-то березкой, давно знакомою, в тишине открывается вдруг незнаемое – неизвестное, странное, незнакомое. Осторожно вглядываемся в незнакомое, будто видим что-то в нем незаконное. А оно все ширится, незнакомое, еще в рамки привычности не закованное. О, сигнал отправления! Ветер скорости. Вечный путь от скованности к раскованности. Обновление жизни. Езда в незнаемое. Покатилась где-то звезда в незнаемое. Никакой законченности и увенчанности. Только этот незыблемый отблеск вечности. Мое поколение И убивали, и ранили пули, что были в нас посланы. Были мы в юности ранними, стали от этого поздними. Вот и живу теперь – поздний. Лист раскрывается – поздний. Свет разгорается – поздний. Снег осыпается – поздний. Снег меня будит ночами. Войны мне снятся ночами. Как я их скину со счета? Две у меня за плечами. Были ранения ранние. Было призвание раннее. Трудно давалось прозрение. Поздно приходит признание. Я все нежней и осознанней это люблю поколение. Жесткое это каление. Светлое это горение. Сколько по свету кружили! Вплоть до победы – служили. После победы – служили. Лучших стихов не сложили. Вот и живу теперь – поздний. Лист раскрывается – поздний. Свет разгорается – поздний. Снег осыпается – поздний. Лист мой по ветру не вьется – крепкий, уже не сорвется. Свет мой спокойно струится – ветра уже не боится. Снег мой растет, нарастает – поздний, уже не растает. |
