«Вот мною не написанный рассказ…» Вот мною не написанный рассказ. Его эскиз. Невидимый каркас. Расплывчатые контуры сюжета. А самого рассказа еще нет, хотя его навязчивый сюжет давно меня томит, повелевая – пиши меня, я вечный твой рассказ, пиши меня (и это как приказ), пиши меня во что бы то ни стало!.. Итак, рассказ о женщине. Рассказ о женщине, которая летала, и был ее спасительный полет отнюдь не цирковым аттракционом, а поиском опоры и крыла в могучем поле гравитационном земных ее бесчисленных тягот… Таков сюжет, уже который год томящий мою душу неотступно – не оттого ль, что, как сказал поэт, я с давних пор, едва ль не с детских лет, непоправимо ранен женской долей, и след ее, как отсвет и как свет, как марево над утренней рекою, стоит почти за каждою строкою, когда-либо написанною мной?.. Таков рассказ. Его сюжет сквозной. О чем же он? О женщине. Одной. (И не одной.) Навязчивый сюжет, томящий мою душу столько лет, неумолимо мне повелевая – пиши меня, я вечный твой рассказ, пиши меня (не просьба, а приказ), я боль твоя, я точка болевая!.. И я пишу. Всю жизнь его пишу. Пишу, пока живу. Пока дышу. О чем бы ни писал – его пишу, ни на мгновенье не переставая. «Не там, где сходятся…» Не там, где сходятся, где встреча и на ромашках ворожат, где, губ не пряча, не переча, уже собой не дорожат, – совсем не там, а много позже есть час, незнаемый тобой, где две судьбы, еще не схожих, одной становятся судьбой. А до того, в горах плутая, на крутизну, под облака тебя ведет тропа крутая, не проторенная пока. Секут дожди и почву месят, грозя обвалами камней. …Который год, который месяц иду к тебе, а ты ко мне. О, как тропа моя извита, и ты на ней в иные дни то вдруг теряешься из виду, а то – лишь руку протяни. И снова пропасть под ногами непостижимой глубины, и равнодушными снегами мы, как стеной, разделены. В пути застигнуты пургою. С дороги сбились. Но весной все начинается другою, неповторимой новизной. И я смеюсь над буревалом, где страх меня одолевал, где я грустил, за перевалом увидев новый перевал. Ломая кромку ледяную, опять бежит моя тропа туда, где сходится вплотную с твоей судьбой моя судьба. «Моя любовь к тебе – как горная вершина…»
Моя любовь к тебе – как горная вершина или волна солоноватая морская. Все, чем я жил и чем живу, она вершила, ни на минуту от себя не отпуская. Я видел, как она растет и как шагает, то сокрушительна, а то нетороплива. Она то стужей леденит, то обжигает, пора прилива у нее, пора отлива. Она не бросит ни за что, но и не просит бежать за ней, когда за дверью непогода. Она раскинется тайгой, где нету просек, а то прикинется рекой, где нету брода. А ты все так же дорожишь лишь небом синим. Зачем ты веришь в эту ложь, не понимаю, и так растерянно дрожишь под небом зимним, и так испуганно живешь от мая к маю. * * * С мокрой травы в лесу стряхиваю росу. Хочешь, стихотворенье из лесу принесу? В комнате, еще темной, чмокнешь во сне губами. Земляникою пахнет теплой? Сеном? Или грибами? Где-то кузнец стрекочет, травинка щеку щекочет – тебя разбудить от солнца стихотворенье хочет. А ты все не просыпаешься, все ты не просыпаешься, одними губами сонными медленно улыбаешься: «Что, мол, опять за шалости? Нет в тебе, видно, жалости! Где же черты солидности, признаки возмужалости?..» Все это знаю издавна – не к чему повторенье. Тихо выходим из дому – я и стихотворенье. Мутную тишь дремотную ранняя птаха будит. Нет у меня солидности, видимо – и не будет. Дачу еще не выстроил, не обзавелся чином. Толстую палку выстрогал ножиком перочинным. Иду не спеша, помалкиваю, палкой своей помахиваю, с мокрой травы в лесу стряхиваю росу. |
