Как и Аввакума минувшим летом, пришлось увозить его тайком.

В Ферапонтов монастырь увезли. Так и не удалось больше Никону побывать в своём Новом Иерусалиме. Только после кончины своей вернётся он в Воскресенский монастырь...

А в тот день, 5 декабря, прогнав Лигарида, долго ещё бушевал тишайший государь.

— Блядины сыны, а не учителя вселенские! — кричал он. — Как же так получилось-то? А? Как же так вышло, Феденька?! Ведь это ты мне и советовал насчёт учителей вселенских! Чего молчишь, словно воды в рот набрал?!

— А что мне говорить, свет-государь... — ответил Ртищев. — Моё дело, как говорится, телячье. Обосрался и стой... советовал, конечно. Думано-то было, как лучше сделать, как все церкви под твоей, великого государя, рукой собрать, а видишь, что вышло-то... Чего тут говорить будешь? Казни меня, неклюжего.

И так сокрушённо вздохнул, что не смог государь закричать. Как телёнок стоял сейчас Федя. Чего кричать на него?

— А ты что молчишь? — повернулся Алексей Михайлович к Башмакову. — Не приказывал я вызнать, настоящие ли патриархи?

— Да ведь как вызнаешь-то... — развёл руками думный дьяк. — Личность Макария известная ещё по прошлому приезду, а у Паисия мы подпись стребовали. Сличили потом с той, которая на грамоте патриархов. Сошлось... Он ведь и подписывал ту грамоту. А у людей патриарших чего выпытаешь? Почитай, все племянниками патриаршими записаны, каждый возами товары с собой везёт, торгуют везде, где ни придётся. Дядю, говорят, случайно в Шемахе встретили, больше ничего не ведают. Подозрительно, конечно, но ведь и прежде так же к нам патриархи ездили. Записано, архимандрит или архонт какой-нибудь, а сам по торговой части промышляет. И раньше дурили так, каб на провоз не тратиться...

Смотрел на Башмакова государь и не видел думного дьяка. Мгла стояла в глазах. Вчера верховые нищие[14] опять говорили, что слух ходит, будто конец света наступает. Может, и правду говорят? Нетто не конец света, если кругом среди митрополитов и патриархов одни мошенники? И у него в России тоже иезуиты кругом. На Печатный двор чернокнижник этот, Арсен, пробравшись был... Господи! Что же делать-то?

— А что делать-то? — снова по-телячьи вздохнул Ртищев. — Нечего делать, государь. Сволочь этот Лигаридий, конечно, а только куда ни погляди, надо поступить так, как он говорит. Не столько уж и денег турки возьмут, чтобы назад патриархами Макария с Паисием поставить. Всё дешевле выйдет, чем заново патриархов созывать. Да и не совсем уж самозванцы патриархи-то наши. Так, маленько только надули, и всё!

— А Лигаридий?! За него что, тоже хлопотать, каб назад поставили?!

— А куды денешься, свет-государь... — заплакал Фёдор. — Отстань ты от его, от греха. Пущай там с им разбираются. Нешто у нас своих мошенников да воров мало?

Темно в глазах у государя было. Мыслимое ли дело — его же надули, и ему же и платить, каб мошенников покрыли?! Невозможно стерпеть, а и волю гневу не дашь — ещё хуже позор выйдет. Ничего не понимал государь. Что делать, что предпринять...

Решил, как всегда решал. Оставить решил как есть. Как всегда решал, так и решил.

Когда приговор Никону объявляли, государь и в церковь не пошёл. Бояре-то рассказывали потом, чуть не разодрались патриархи, когда облачение Никоново делили. Велел отобрать клобук и панагии. Никону денег послал, соболей. Но всё вернул друг собинный. И благословения своего не дал. Так и увезли его в заточение...

— Пошто не пошёл, государь великий, с другом-то не простился? — спросил вечером Никитка-юродивый.

Не ответил юроду Алексей Михайлович. Сам не знал, почему не пошёл проститься.

— Молчи, дурак! — громким шёпотом заругалась на Никитку карлица. — Свет-государь и в Николу-на-Угреше ездивши, тоже к Аввакуму не заходил. А там и дорожка ему песком посыпана была. Постоял, бедной, возле темницы, повздыхал, да и назад на Москву поехал... Бился Аввакумка с Никоном, а государь вон как мудро рассудил: и того и другого в тюрьму запер.

Громко шептала карлица, всё Алексею Михайловичу слыхать было. Но остановил рукою боярина, двинувшегося было прогнать из царских покоев убогих. Пусть говорят... Может, про конец света чего слышали?

— Ну как же не слыхать. Говорят, вовсю на Москве говорят про конец света. В этом году и должен конец света наступить, такое творится дак...

Полно врать-то... — вздохнул Алексей Михайлович. — Лучше бы весёлое что рассказали.

Дак чего же весёлое-то? — озаботилась карлица. — Разве из лечебника на иноземцев что? Вот слухай, свет-государь, какой новый порошок от поноса я знаю. Взять надо воловово рыку пять золотников, чистого, самого ненастного свинова визга шестнадцать золотников, вешняго ветру наметать да вежливаго журавлиного ступанья добавить. Ещё денные светлости два золотника да ещё добавить набитого от жернового камени янтарного масла пять золотников... А коли не понос, а просто сердце заболело, так надо тележного скрипу взять да намешать туда мостового белаго стуку... Принимать эту микстуру три дни, а потом потеть на морозе нагому, а выпотев, как следует обтереть себя сухим дубовым платком, и до той поры обтирать, пока не отпадёт от сердца болезнь...

— Ну, довольно, довольно... — замахал длинными руками боярин. — Пошли, убогие. Государь опочивать будет.

И верно, задрёмывал государь.

Тяжелел сном.

Иногда глаза открывал испуганно — что, не наступил конец света? — снова задрёмывал... Сны тоже тяжёлые были... Вроде по рецепту составленные, а совсем не смешные...

Глава восьмая

1

онец света в 1666 году так и не наступил. Московские считальщики на 1669 год его перенесли. Но до тех пор ещё дожить надобно — напасти-то одна за другой валятся...

И вот ведь уже и своего нового патриарха поставили, а приезжие сидели в Москве, никуда не съезжали. И уже и с турками — слава Богу, хоть тут Лигаридий не обманул! — договорились. Не столько и денег отдали, а добыт фирман от султана, позволяющий Макарию и Паисию возвратиться на свои кафедры. Не дорожились турки этими кафедрами. Только теперь не турки, а православные заартачились. Торговаться стали, дескать, и тем Паисий плох, и этим не хорош, если не приплатите к нему, никак невозможно принять... С Константинопольским и Иерусалимским патриархами переписка завязалась. Христом Богом умолял Алексей Михайлович выманить Макария да Паисия из России, своих мошенников да воров полно.

Вон на Волге Стенька Разин этакую дерзость учинил! Караван пограбил разбойник! Начальных людей поубивал, колодников расковал, все припасы и деньги среди казаков своих разделил. Оно, конечно, озорство казачье — дело привычное, но чтоб на царский караван, на патриаршие стяги руку поднять? Нет... Такого ещё не было. Слава Богу, с Волги оттеснили воров. Ушли разинские отряды на Яик...

Надо поскорее и Макария с Паисием сбыть с рук. Уже указано было корабль строить, чтобы без задержки, прямо из Астрахани, патриархов в Персию отвезти, откуда и прибыли они. Дальше пускай сами на кафедры свои возвращаются. Летом 1667 года и заложили корабль. «Орлом» корабль решили назвать...

Видели Паисий и Макарий, что нервничает государь. Жалко государя было... А что поделаешь? Что сейчас не получишь, потом ведь не стребуешь. Уедешь из Москвы, назад-то небось не пустят. Господи, Господи! Хоть бы уж Константинопольский да Иерусалимский патриархи пособили маленько, невозможно ведь жить без кафедров-то...

Спаси Господи, митрополит Газский надоумил, что прошение Константинопольского патриарха заслужить надобно. Шибко большую волю Русская Церковь взяла, у греческих иерархов учиться не хочет. Это дело никак остановить нельзя. Коли уж Никона осудили, надо и её осудить.