— Ещё одна вина моя забыта... — смиренно покаялся Никон. — В прошлом собрании Рязанский архиепископ Иларион обвинял меня, будто я называл Макария и Паисия неистинными патриархами. Признаю, что говорил такое. Мне достоверно известно, что в Александрии и на Антиохийской кафедре другие теперь патриархи сидят. Пусть великий государь прикажет свидетельствовать, что это не так, а патриархи пусть присягнут на Евангелии.

Тягостное молчание воцарилось в столовой избе.

Беспощадно точный удар нанёс Никон. И поклясться на Евангелии было нельзя, и не клясться невозможно. Долго переговаривались между собой патриархи. Макарий вроде готов был принести клятву, но Паисий опередил его.

— Мы — истинные патриархи! — объявил он громогласно. — Мы — не низверженные патриархи. Сами мы не отрекались от престолов. Разве турки чего без нас учинили. Но если кто-то дерзнул вступить на какой-либо наш престол по принуждению турок, го он не патриарх, а прелюбодей. А клясться на Святом Евангелии архиерею не подобает.

Мудро ответил отставной патриарх Паисий, только патриарха Никона ответ не удовлетворил.

— Свидетельствую Богом, — сказал он, — от сего часа я не стану говорить перед вами, пока Константинопольский и Иерусалимский патриархи сюда не будут.

Не удовлетворил ответ Паисия и самого Алексея Михайловича.

В тот же день званы были Лигарид и Симеон Полоцкий к государю. Симеон — переводить, а Лигарид — ответ держать.

Напрямик спросил государь у Лигарида, действительно ли патриархи Паисий и Макарий владеют своими престолами или опять Мелетий решил надуть его.

— Напрасно изволишь гневаться, великий государь... — спокойно ответил Лигарид. — Гнев этот вызван незнанием вопроса. Патриарх Макарий никогда в Антиохии не бывал, живёт в Египте, но в этом нет ничего удивительного. То же самое и с Паисием. Он действительно не занимает сейчас патриаршего престола. В настоящий момент Александрийским патриархом является Иоаким Первый. Но если государь употребит своё влияние и заплатит туркам достаточно денег, они выгонят Иоакима и восстановят на престоле Паисия. Это дело там обычное...

— Блядин ты сын! — вскричал Алексей Михайлович, перебивая перевод Симеона. — А может, туркам заплатить ещё, чтобы и тебя на митрополии восстановили?!

Замирая от страха, переводил слова государя Полоцкий. Но не смутился Газский митрополит.

— Чтобы восстановить меня на митрополии, — спокойно ответил он, — не надо платить туркам. Если великий государь пожелает отблагодарить меня, он должен написать соответствующее послание патриарху Нектарию и послать ему богатые подарки.

Вот так спокойно и достойно отвечал великому государю Паисий Лигарид. Страшно было Симеону Полоцкому, когда он переводил его ответ на русский язык, но и страх не мог побороть восхищения и гордости за Газского митрополита.

Видно, спокойствие Лигарида удивило и государя.

— Спроси, — приказал он Полоцкому, — почему этот гнусный мошенник думает, что я стану тратить деньги, чтобы устраивать дела разных проходимцев?

Теперь Полоцкий уже не так боялся, не стал переводить ругательств. Чуть улыбнулся Лигарид, поняв это.

— К сожалению, великий государь, — сказал он, — это необходимо-таки сделать. В противном случае суд над патриархом Никоном не будет иметь никакой силы. А великий государь не может допустить этого. И не только из-за Никона. Русские иерархи признали, что Александрийский патриарх является судьёй вселенной, а Антиохийский — пастырем пастырей и архиереем архиереев. Если теперь вы изгоните Паисия и Макария, вы обидите всю Восточную Греческую Церковь. Великому государю надо-таки послать туркам деньги, чтобы выкупить престолы вселенских патриархов для Паисия и Макария.

— Вон! — закричал государь. — Пошёл вон, блядин сын!

Ответ этот не нуждался в переводе. Сохраняя спокойствие, Газский митрополит трижды поклонился государю, поклонился Фёдору Ртищеву и думному дьяку Башмакову, присутствовавшим при разговоре, и с чувством собственного достоинства удалился.

Страшно, ой как страшно было Симеону Полоцкому, но восхищение Лигаридом всё равно было сильнее. Как достойно сумел поставить Газский митрополит невежественных москвичей на место!

И, заметив немое обожание, струящееся от монаха, улыбнулся Паисий Лигарид.

— Не бойся... — сказал он Полоцкому. — Всё будет, как мы и задумывали...

Алым от радостного смущения стало лицо Полоцкого. О, какое счастье служить истинно великим людям! Не важно, если и ошибся Газский митрополит. С ним и за него готов был пойти Симеон на любые лишения.

— Благослови, владыко! — припадая к его руке, прошептал он.

Но никаких жертв не потребовалось от Полоцкого. Всё произошло, как было задумано.

12 декабря в Благовещенской церкви Чудова монастыря зачитали Соборный приговор по делу Никона.

Государя не было, но зато были отставные патриархи и все митрополиты и епископы. Симон Вологодский пробовал отговориться от участия в этом подлом деле болезнью, но его принесли в церковь на носилках.

Греческий текст приговора прочитал эконом Антиохийского патриарха Иоанн, а русский — архиепископ Иларион.

Между прочим, в приговор было включено и обвинение Никона в гибели шурина Илариона.

— Низверг один, без Собора, Коломенского епископа Павла! И, рассвирепев, совлёк с него мантию и предал его тягчайшему наказанию и биению, от чего архиерею тому случилось быть как бы без разума, и никто не видел, как погиб бедный, зверями ли растерзан или впал в реку и утонул...

Иларион читал эти слова приговора, и голос его дрожал, а перед глазами стояло лицо Аввакума, попрекнувшего его предательством. Эти слова приговора и были ответом Аввакуму. Многое можно сделать, если ты в единении со всей Церковью, правду и справедливость можно защитить!

Как только был дочитан приговор, приезжие патриархи вскочили со своих седалищ и, бормоча на ходу молитвы, бросились к Никону. Начали срывать с него панагии, усыпанные бриллиантами, и клобук с вышитым на нём огромными жемчужинами крестом.

Из-за делёжки драгоценностей между Макарием и Паисием возник спор.

Печально смотрел на них Никон.

— Возьмите и мантию мою, бедные пришельцы! — сказал он. — Разделите на ваши нужды.

— Нет! — со вздохом ответил ему Макарий. — Мантию снимать с тебя великий государь не велел.

— Отчего не велел? — удивился Никон. — Это ваша добыча.

Без патриаршего клобука красноватое скуластое лицо Никона выглядело совсем по-мужицки. И не шла, не шла к нему богатая мантия, была она как будто с чужого, к примеру, того же Макария, плеча. Но не осмелился Макарий нарушить повеление великого государя.

Так, в дорогой мантии и простом клобуке, снятом с греческого монаха, и вывели патриарха Никона из церкви.

Садясь в сани, со всех сторон окружённые стрельцами, с трудом сдерживавшими толпу, Никон начал громко разговаривать сам с собою.

— Отчего всё это тебе приключилось, Никон? — спрашивал он. — Дурак ты, Никон. Не говорил бы правды боярам, а богатые обеды бы устраивал им, небось и сейчас тебе другой почёт был!

— Молчи, Никон! — кричал шагающий следом за санями архимандрит Сергий. — Не велено тебе говорить!

— Чего кричит он? — громко спросил Никон у своего эконома. — Скажи ему, если имеет власть, пусть силой зажмёт мне рот!

— Сергий! — крикнул эконом. — Слышал, чего святейший сказал?!

— Блядин ты сын! — заорал на эконома Сергий. — Как ты смеешь простого чернеца патриархом называть?!

— А сам чего кричишь?! — закричали из толпы на Сергия. — Ты ему, что ли, патриаршее имя давал?!

Зашумела толпа.

Пришлось свернуть от беды на Земский двор. Здесь и провёл эту ночь Никон.

Но наутро, когда должны были везти патриарха в Ферапонтов монастырь, ещё большая толпа собралась в Кремле, чтобы проводить хотя и своенравного, но своего настоящего патриарха.