Конечно, туда ездили все, кто мог себе позволить. Там хранились раритеты со времен основания системы и вообще все, связанные с важными историческими событиями Хвай. У каждого гражданина должна быть возможность хоть раз в жизни увидеть их своими глазами, постоять рядом. Именно поэтому политики, такие как Нетано Аскольд, часто жертвовали деньги на организацию экскурсий для детей из своего округа. Возможно, именно благодаря этой программе подростки в форме сидели здесь и ждали свой челнок, чтобы вернуться домой.

Гарал проглотило кусочек питательного батончика.

— И каково это? Увидеть раритеты, которые твой клан пожертвовал народу?

В ларии хранилось несколько раритетов Аскольдов, но Ингрей даже не знала, как ответить на вопрос. Конечно, она ощущала гордость, но, с другой стороны, это как бы не очень ее и касалось.

— Сложно ответить. Ты же наверняка знаешь, что самые известные раритеты Аскольдов изначально принадлежали другим семьям.

— А–а–а! — протянуло Гарал. — Это все еще проблема? Ей лет сто, не меньше.

— Конечно. Неважно, кому они принадлежат, всем лучше, если они хранятся в ларии.

Гарал хмыкнуло.

— Меня это не удивляет. Учитывая то, что я знаю, интересно, какой процент сокровищ лария — подделки?

— Что? Ты думаешь, что в ларии системы Хвай хранятся подделки? Но ты же само говорило, что слишком рискованно подделывать известные раритеты. Или ты имеешь в виду, что Палад их тоже украло? Не уверена, что у него вообще была такая возможность.

Ингрей нахмурилась. Ей никогда раньше не приходило в голову, что в ларии системы может храниться совсем не то, что должно. Что там могут быть лишь копии. Какой в этом смысл? Как выглядит раритет, из чего он сделан — неважно. Важно лишь то, что к нему прикасались определенные люди, держали его в руках в особенные, поворотные для целой системы моменты. В те дни, когда Хвай обрел независимость, во время событий, которые сделали нас теми, кем мы сегодня являемся. Какой смысл копировать раритеты? Зачем тогда лететь на станцию, чтобы увидеть их? Какая разница, если можно просто посмотреть на изображение.

— Это было бы ужасно!

— Я не совсем то имело в виду, — сказало Гарал и откусило очередной кусок батончика.

— Какой смысл красть такие известные раритеты? Продать их невозможно. И показывать другим тоже. Пришлось бы просто вечно держать их под замком.

— Именно так.

Ингрей посмотрела на свой питательный батончик и сморщила нос.

— Кто вообще придумывает все эти вкусы? Тушеная курица с квашеной капустой? Кого они обманывают? Это просто дрожжи.

— У меня есть еще рыба под соусом карри, если хочешь.

— Фу! — Она разорвала обертку и откусила кусочек. — Прости, не хочу показаться неблагодарной. На самом деле я очень рада, что у тебя есть еда и ты делишься со мной.

Она хотела еще добавить, что тот, кто придумал эти батончики, наверное, просто ненавидел людей, но вовремя вспомнила, как Гарал набрасывалось на лапшу в первые дни, и тот факт, что оно посчитало необходимым запастись провизией на будущее, и молча принялась за еду.

Как назло, тот день, когда Ингрей и Гарал пришлось пройти пешком девять километров от городского транспортного терминала до дома Аскольд, оказался пасмурным и дождливым. Дождь лил, не переставая, и хоть был не очень сильным, через час пиджак и юбки Ингрей промокли насквозь, волосы облепили плечи и спину, с сумки капало. Гарал тоже промокло до нитки, но не жаловалось, оно вообще ни слова не сказало, шло, сгорбившись, и глядело себе под ноги, словно хотело раствориться в дожде. Мимо них прошмыгнули несколько мехов, бежавших по неотложным делам по мокрым улицам, но людей почти не было, особенно когда, оставив транспортный узел далеко позади, они выбрались на пешеходный тротуар. Здравомыслящие люди сидели в такую погоду дома, а если им приходилось выйти по делам, пользовались подземкой. Даже на вымощенной черными камнями обычно людной площади, раскинувшейся перед Службой планетарной безопасности округа Арсамол, было пусто и тихо, только дождь шелестел, и квадратные серо–зеленые мехи сканировали трещины между камнями, уничтожая ростки сорняков. То тут, то там открывались двери, из которых струились свет и тепло, и редкие прохожие стремглав бежали к машинам. К тому времени, как они с Гарал подошли к дому Нетано, Ингрей успела забыть, каково это — носить сухую одежду.

Фасад их дома, в отличие от прочих на этой улице, был высоким и широким. Двери выходили прямо на общественный тротуар. Дом построили из стеклянных глыб, найденных первыми поселенцами по всей планете. Стены сложили из огромных, от метра до трех, синих и зеленых блоков разнообразной формы. Была даже одна ярко–красная глыба, почти в самом центре стены. Сквозь стекло тянулись извивающиеся спиралевидные тени, возможно, какие–то минеральные вкрапления, хотя в редких случаях, когда удавалось расколоть глыбу или размолоть ее (так чаще всего и делали, хоть это было непросто), внутри не находили ничего, кроме стекла. По вечерам свет проходил сквозь стены, и дом сиял. Даже днями казалось, что он слегка светится, особенно такими хмурыми и дождливыми.

Увидев знакомый яркий фасад, Ингрей поняла, как давно ей хотелось вернуться под крышу родного дома. Хотя, с другой стороны, она была сбита с толку противоречивым чувством, словно дом, в котором она выросла, стал совсем чужим. Или она стала тут чужой. Дом изменился, цвета выгорели или тени стали извиваться по–другому, чем ей казалось в детстве? Или это все из–за того, что она вернулась без денег лишь с одной отчаянной надеждой стать хоть кем–то и еще немного побыть членом семьи Аскольд? Она прекратила размышлять над этим, потому что промокла и очень устала. Дверь распахнулась от ее прикосновения, и они вошли в просторный холл.

Тишина, только шум дождя снаружи и стук капель, падающих с одежды на янтарную плитку пола. Именно здесь, в холле, висели самые важные семейные раритеты. Представители древних кланов, такие как Этьят Будраким, находили это вульгарным и пошлым. Зато гости сразу понимали, в чей дом они пришли. У лестницы стояла скамейка, на которой можно было подождать, разглядывая белую стену, украшенную по верху борюдом из красных, синих и зеленых треугольников. На ней висели самые лучшие экземпляры меморабилии — входные билеты на сессии Ассамблеи и праздники, проведенные десятки и даже сотни лет назад. Все они были напечатаны изящным черным шрифтом на плотной бумаге с коричневой рамкой. А еще здесь висела целая радуга пригласительных голубого, желтого, розового и лилового цветов, с датами, именами предшественниц Нетано или ее прославленных друзей и родственников. Кроме того, имелась небольшая группа прямоугольников из черного холста с собственноручно написанными белой краской именами, витиеватым почерком или печатными буквами, в зависимости от способностей и настроения писавшего.

— Так–так, — пробормотало Гарал, стоя рядом. — Моя работа в личном ларии Аскольдов. Это достижение!

— Что? — изумленная Ингрей повернулась к нему, нахмурилась. — Твоя… На черном холсте?

Это были очень популярные раритеты двухсотлетней давности, они сильно отличались от остальных, предки так когда–то развлекались. Их довольно легко подделать при наличии нужных материалов, если при этом еще знать подходящие имена и иметь образцы почерка. Ей никогда не приходило это в голову до тех пор, пока она не познакомилась с Гарал.

— Нет. Хотя некоторые из них тоже могут быть поддельными. Нужно рассмотреть поближе.

— Тогда что… — Она запнулась. Им не следует вести такие разговоры. И вообще, это неважно. Лучше прямиком подняться наверх, в ее комнату. Там ванна и сухая одежда. Ее вещи вряд ли подойдут Гарал, потому что Ингрей среднего роста и слегка полновата, но нужно же его одеть. За ними по всему дому останутся мокрые следы: в фойе, на лестнице, в коридоре, ведущем в ее комнату. Ничего, мех все приберет. Не успела Ингрей об этом подумать, как в холл пробрался маленький серый мех. Скованно перебирая ногами, он сразу устремился к огромной луже, в которой они стояли. Ингрей это не понравилось, не хотелось, чтобы кто–то понял, что им довелось совершить не слишком приятную прогулку от транспортного узла до дома. Несомненно, слуги заметили, что кто–то пришел, и теперь в любой момент…