Влюбленные парочки — почему-то Волна сразу понял, что эти люди влюблены — стояли, держась за руки, а по Площади, соблюдая внушительную дистанцию, шмыгали деловые одиночки.

Счастливые улыбки подняли и без того отличное настроение. Радость, написанная на лицах, вызвала белую зависть, появилось желание самому испытать столь приятное чувство, найти пару.

— Кругом любовь, — тихо произнес Алексей, — Как чудесно!

— Хочешь любви? — ухмыльнулся гид.

— Типа того…

— Это просто. Надо найти одинокую женщину…

— И?

— И сделать вот так!

Макс толкнул Волну в сторону проходящей девушки, и, едва сохранив равновесие, Алексей оказался в объятиях брюнетки. Шелковистые волосы прядями закрывали ей плечи. Темные, почти черные глаза, обрамлялись густыми ресницами. Руки, по локоть выглядывающие из рукавов кофты, казались белоснежными.

«Это она!» — пронзила Алексея догадка. Она! Та, которую он искал всю жизнь. Та, которая, наконец, сможет подарить ему счастье. Вот это Мир! Вот это радость! Вот это любовь! С первого взгляда, с первого раза, с первого выстрела. Он готов был взлететь, парить над Площадью громко выкрикивая имя любимой. Имя… которого он еще не знает. Какая разница! Как бы ни звали красавицу — все одно. Это лучшее имя во всех Мирах!

— Вы… Вы так прекрасны, — промямлил Алексей.

— Что? — резко и холодно ответила девушка, — Ты кто? Новенький, что ли? Где твой гид?

— Я… я не знаю… он… где-то там… вон он.

— Макс? — со злобой произнесла красавица, — Вот придурок!

Резкий удар в грудь отослал Волну в объятия хохочущего толстяка. Багровый от смеха гид поймал Алексея, и, с трудом удержав на ногах, похлопал по плечу. Незнакомка юркнула в дверь одного из зданий, одарив напоследок презрительным взглядом.

— Что это было? — отряхнулся Волна, разгоняя наваждение.

— Это была любовь, — сквозь смех выдавил гид, — Любовь, Леха, любовь!

— Фигня это какая-то была! — начал злиться Алексей.

— Но-но! Полегче! — уже серьезно заявил Макс, — Говорю же тебе — любовь. Если бы баба нормальная была, возникло бы взаимное чувство.

— А эта кто?

— А эта — лишенка. Ее за излишнюю… скажем так, любвеобильность в Олове лишили права испытывать чувства. Наказание такое.

— Ты откуда знаешь?

— Знаю… Она моя бывшая жена, — скомкал ответ гид, — В общем, стоит подойти к достойной девушке и взаимное чувство вспыхивает моментально.

— Жена? — переспросил Волна, но решил не развивать досадную для собеседника тему, — Я подойду к девушке, мы тут же влюбимся. Потом подойду к другой — снова любовь?

— Ты от первой уйди сначала!

— А если я за пивом схожу, а в это время кто-то придет в гости, то моя женщина влюбится в него. А я по боку?

— Пиво… какая пошлость. И как к тебе придут без твоего приглашения?

— А если мы на Площади? Если вокруг много людей?

— Поэтому и держатся за руки…

— Слушай, это какая-то ерунда, честное слово! Насилие это, а не любовь. Я так не согласен. Мне такого не надо.

— Есть и те, кто не согласен — они живут в одиночестве. А вот кричать не стоит — услышит стража, мало не покажется.

— НЕ ЛЮ́БЫ — ЛЮБОСЛА́СТИЕ!¹ — прорычал над ухом тяжелый бас.

Волна резко обернулся, и взгляд уперся в белую косоворотку на богатырской груди. Рубаха спускалась до колен и оканчивалась широкой каймой узора. Холщевые штаны заправлены в красные, сафьяновые сапоги. Высокому Алексею понадобилось задрать голову, чтобы увидеть массивный подбородок великана, а чтобы разглядеть лицо, пришлось отойти на шаг. Низенький Макс и вовсе стал казаться малышом, переминающимся с ноги на ногу где-то далеко-далеко внизу.

— Познакомься Алексей, это Ждан, — пискнул у земли гид, — Ждан здесь старейшина. Много веков, если по Оловянному, ждет перемещения.

— И все никак? — с интересом спросил Волна.

Ждан ответил. Слова потекли, но смысл потерялся в неясном наречии. Некоторые слова казались Алексею знакомыми, но в итоге они не сложились в понятные фразы. Волна вопросительно перевел взгляд на Макса.

— Извини, все время забываю, как изменился язык, — пробасил Ждан, укладывая огромную ладонь Алексею на плечо, — Чтобы понять друг друга, достаточно прикоснуться.

— И никакие языки учить не надо?

— Ни к чему. Здесь и так все друг друга понимают. Главное дотронуться.

— Что он говорит? О чем вы там? — извелся любопытный Макс, но собеседники игнорировали гида.

— Так почему Вас не перемещают? — повторил вопрос Волна.

— Я не знаю. Говорят… много чего говорят, но я уже не верю.

— Признаюсь, и мне не все понятно. Должны перемещать — не перемещают. То, что называют любовью — просто бред какой-то…

— Ты уж не кричи, а то услышат, — оглянулся Ждан, — Проблем не оберешься. Кое-куда все же перемещают, вот, только не надо туда никому. Сейчас будет казнь, сам увидишь.

— Казнь?

— Перемещение дезертиров в Ничто.

— Ах, да, Макс рассказывал. А кто перемещает?

— Плохой у тебя гид. Ничего толком не пояснил. Слушай же, порядок в Меди поддерживают стражники из Серебра. Их набирают из людей достойных кейфа того Мира. В идеале, это высокодуховные, праведные души. В реальности… но об этом потом. В своем Мире, как говорят, они имеют обычный, человеческий облик. Когда попадают к нам, в Медь, становятся полупрозрачными с налетом серебра. В Олове же и вовсе превращаются в едва различимые тени.

Начальники у них судьи и палачи в одном лице. Они и перемещают самоубийц. Эти никогда людьми не были — рождены своим Миром. Они же должны принимать решение и исполнять его по каждому человеку: назад в Олово, выше в Серебро или Золото или же… в Ничто! Но, как ты понял, кроме последнего, других перемещений мы не видим. Может и не заслужил никто. Из такого уймища людей…

— А Золото, Серебро? Про них ты что знаешь?

— Как-нибудь потом расскажу. Сейчас казнь начнется. Если ты такой любопытный и радости Меди тебе недостаточно, то помоги мне кое-что выяснить.

— Что? — испуганно спросил Волна.

— Не бойся. Ничего страшного. Хочу лишь подтвердить одну догадку. Все, что надо — запомнить лицо того, кого сегодня казнят. А то я себе уже не верю… Сможешь?

— Типа того.

Едва заметная пелена закрыла солнце. Оно не исчезло совсем, но свечение притупилось, покрылось белесым маревом. Стало прохладно. Смолкли птицы. Даже деревья затаились, перестав перешептываться листвой. Радость, еще недавно наполнявшая Алексея, отступила, и накатил страх. Напало уныние.

На Площади появились темные фигуры, и люди почтительно расступились. Непроглядные клобуки закрывали головы пришельцам, и лишь безбородые, полупрозрачные, отдающие стальным блеском подбородки выглядывали наружу. Удлиненные, чуть выше колен, кафтаны из темно-серебристой материи застегнуты на все пуговицы. Того же цвета штаны заправлены в высокие, блестящие лаком сапоги.

— Стража, — зашептали вокруг.

Стражники вошли двумя колоннами. Оттеснив людей, образовали проход и выстроились в центре ровным кругом. Брусчатка Площади вздрогнула под ногами, и камни задвигались, поднимая зрителей. Волна почти не заметил перемещения, но через мгновение вместе с остальными зрителями оказался приподнятым над кругом сцены. Образовался амфитеатр.

В проходе, между рядами призрачной охраны, появились еще двое стражников, волоча извивающегося человека. Замыкала шествие высокая, грозная фигура. «Палач!» — догадался Алексей.

Тело палача покрывала длинная мантия цвета воронова крыла. Рукава и полы свободно развивались на ветру, но там, где пролетал край одежды, оставался дымчатый след, тут же исчезающий в воздухе. Из-за этого казалось, что границы тела постоянно меняются, создавая тягостный, гипнотизирующий вид.

Над мантией возвышалась безволосая, вполне себе человеческая, голова. Кожа чуть отливала сталью. Зрители смолкли, и в полной тишине слышны были шаги — это палач шел в центр круга. Осужденный затих, обреченно опустив голову.