– Я… Я приду, – кивнула я, и только потом поняла, что сказала. Куда я приду?! В незнакомое место, где я даже никого не знаю?! Черт, ты – идиотка, Марина.

– Ладно, вон, твой парень идет, – она кивнула в сторону, и я увидела приближающегося Веню, – я пойду. Спасибо, что пришла нас послушать, – она снова кивнула и развернулась, чтобы пойти обратно к своей группе.

– Он не мой парень! – крикнула я ей вдогонку, сама не понимая, зачем. Ну, какая ей разница, мой он парень или нет? Боже.

Веня кивнул ей в знак приветствия и подошел ко мне.

– Только не говори, что вы теперь с ней подружки, – проворчал он, когда мы направились на первый этаж к раздевалкам.

– Нет, просто… Она пригласила меня на свой концерт послезавтра. Ну, не на их концерт, в смысле, а на их выступление.

– Куда? – Веня не смотрел на меня, просто протянул наши номерки старенькой гардеробщице и плечом оперся о стену.

– В «четырку». В ее школу, – пояснила я.

– М. Пойдешь? – Веня подал мне мою куртку и стал натягивать свою.

– Не знаю. Ты не хочешь сходить со мной? – с надеждой спросила я. Если и был шанс, что я заявлюсь в эту школу, то этот шанс был только с Веней.

– Послезавтра? – спросил он и, наконец, посмотрел на меня.

– Да, – я застегнула куртку до горла и поправила капюшон.

– Нет, меня Настя пригласила в кино.

– Свидание? – я игриво пошевелила бровями, стараясь скрыть свое разочарование. Я хотела пойти на этот концерт. Я хотела снова услышать, как она поет.

– Отвали, Соколовская, – фыркнул Веня, но не смог сдержать смех.

– Ей нравятся плохие мальчики, – продолжала я издеваться над другом, пока мы шли к выходу.

– А тебе, я смотрю, нравятся плохие девочки, да? – ответил в той же интонации Веня, открывая дверь.

– Ты – дурак! – обиженно заявила я и вышла из школы.

Веня подвел меня к группе людей из пяти человек. Представив всех по очереди, он представил и меня:

– Это моя давняя подруга Марина Соколовская. Когда-то она была подающим надежды художником, но решила пойти по другому пути, – улыбаясь, заключил Веня.

– Правда? В каком стиле вы творили, Марина? – спросил высокий мужчина в черном до неприличия костюме.

– Портреты, – ответила я, слегка улыбаясь. Надо было выпить два бокала.

– Марина невероятно точно передавала характер на бумаге. Честно, я иногда думал, что это фотографии, – снова открыл рот Веня.

– Мы могли где-нибудь видеть ваши работы? Вы не выставлялись? – подключилась к разговору дама лет сорока пяти в платье цвета морской волны.

– Только если в школьном коридоре в две тысячи четвертом, – усмехнулась я и тут же прикусила язык. Веня всегда говорил, что мое чувство юмора годится только для встречи выпускников.

Но, на удивление, этот мужчина – «черный плащ» рассмеялся:

– У вас оригинальное чувство юмора, Марина. Позвольте, я вам все покажу здесь.

– Буду очень признательна, – вежливо кивнула я, и мы отправились в «плавание» по галерее.

Артем Петровский, владелец этой галереи и мой личный экскурсовод, показал мне все залы и выставленные работы. Тематика была скучновата – это была обычная выставка экспрессионистов. Работы были хорошие, но мне было скучно. Хотя я, как могла, старалась сохранять заинтересованное выражение лица.

Он рассказал мне, что через несколько месяцев в его галерее будет скандальная выставка по тематике «Любовь и боль». Когда я спросила, что это значит, он хитро улыбнулся и проговорил:

– Марина, как вы считаете, что такое любовь?

Отличный вопрос. Спросите меня об этом шесть лет назад – я бы тогда часами рассказывала, не умолкая. А сейчас? Понятия не имею.

– Думаю, это самый спорный вопрос из всех существующих. Даже те, кто через это проходил, с трудом ответят вам членораздельно.

Он снова засмеялся и сказал:

– Это самый интересный ответ из всех, что я слышал. Обычно люди начинают говорить банальные вещи типа «когда ты чувствуешь, что без этого человека не можешь», «когда утром хочется видеть только его улыбку» и прочую чушь. Наша выставка покажет, что «любовь» вполне может сосуществовать с таким ощущением, как «боль». И, более того, порой они неразделимы.

– Это будет выставка БДСМ-щиков? – спросила я прежде, чем успела подумать.

– В том числе, – спокойно кивнул он.

Мои глаза полезли на лоб. Я должна буду посетить эту выставку.

– Также будут фотографии, истории и живые люди. Приходите, я думаю, вам понравится, – сказал он, когда мы уже направлялись обратно.

– Я с удовольствием.

– Оставьте свои контакты, и я вышлю вам приглашение, – улыбнулся он и подошел к той самой женщине в голубом платье. – Милая, Губернов здесь с женой, мы должны с ними поздороваться.

Они извинились и направились вглубь зала, держась под руку.

– Они что, женаты? – спросила я у Вени. – Он ее лет на десять младше.

– На семь, – поправил меня друг, – она купила ему эту галерею. Она – глава какого-то банка. А он – ее фаворит. И да, они женаты. Причем, уже года три.

– С ума сойти, – протянула я, – а она не заревнует? Что он со мной тут ходил?

– Он полностью погружен в работу своего детища. И, к тому же, извини, конечно, но ты выигрываешь только возрастом и симпатичной мордашкой. Так что…

– Все, помолчи, я поняла, – проворчала я, – он пригласил меня на выставку. Через несколько месяцев. Скандальная премьера. Знаешь, как называется? – я подняла бровь, заигрывающе улыбаясь.

– Не говори только, что это будет что-то вроде «Геи в девятнадцатом веке».

– Очень смешно, мой друг, – без тени улыбки ответила я, – нет, название так поэтично. «Любовь и боль». Очень «оригинально», не находишь?

– Боже. Это пошло. Такое клише, – поморщился Веня.

– Я тоже так сначала подумала. Но, надеюсь, это все же рабочее название. Хотя тематика интересна. Мы должны будем сходить.

– Я не против, – сказал он и, тут же извинившись, отошел с кем-то поздороваться.

Я, вооруженная бокалом шампанского, пошла бродить вдоль стен с большими картинами. Я смотрела на работы художников, некоторые имена которых я знала, и продолжала думать о том, что сказал мне Петровский. Определенно нужно будет посетить эту выставку.

2005

Приближающийся праздник грозил стать самым скучным Новым годом за все мои семнадцать лет. Я лежала в кровати, укутанная в одеяло, с градусником подмышкой. Вчера утром, проснувшись, я поняла, что наша с Веней прогулка после дискотеки была ошибкой. Мы опять начали толкать друг друга в сугробы, я вспотела и расстегнула куртку. Наутро мой голос был похож на скрип старой несмазанной телеги, а горло сковали тиски. Температура перевалила за отметку в тридцать восемь, и состояние было отнюдь не лучшим. Папа регулярно приносил мне таблетки, горячий чай и даже сделал куриный бульон. Правда, его пришлось смыть в унитаз, потому что он его пересолил. Честно, непонятно, как он справлялся, когда я была маленькой. Наверное, это была полностью заслуга бабушки.

Мама ушла от нас, когда мне было два года. Они с папой даже не были женаты. Два влюбленных подростка, которые сделали ребенка в шестнадцать. Когда маме исполнилось восемнадцать, она ушла. Уехала за границу с каким-то взрослым богатым мужчиной. И больше я ее не видела. Слышала только, как папа разговаривал как-то с бабушкой, мне тогда только-только исполнилось пятнадцать, и сказал, что она долгое время лежала где-то в клинике, лечилась от алкогольной зависимости. А потом ее не стало. Молодая девчонка, приехавшая в штаты, не ограниченная в деньгах. Она просто не справилась. У меня были странные чувства тогда. Будто я потеряла то, чего не имела. Я ее почти не помню. Обо мне в основном заботилась бабушка – мать моего отца, пока сам папа работал и учился. Странно то, что за все мои семнадцать лет ни он, ни бабушка не сказали о ней плохого слова. Я думаю, это потому, что отец действительно ее любил. Он не приводил в дом никаких других женщин, и я даже не знаю, были ли они. Хотя он был молодым красивым мужчиной, достаточно обеспеченным, без вредных привычек. Удивительно, что его никто не «заарканил». Хотя, может, это потому что в десять лет он спросил у меня, не хотелось бы мне иметь «маму». Женщину, которая обо мне бы заботилась, помогала. Но я настолько любила отца этой детской эгоистичной любовью, что мне совсем не хотелось делить его с кем-то еще. Поэтому я покачала головой и сказала, что не хочу никаких других женщин дома. Отец тогда грустно улыбнулся и согласно кивнул.