Сергей вернулся домой в девятом часу. По дороге он зашел в кафе и взял ужин с собой. Он здорово проголодался и устал. Три часа слушать про хитросплетения земельного кодекса. И это всего по одному делу. Да, земля – дело сложное.

Но и усталость, и голод были приятны. Сергей разложил ужин на кухонном столе, с удобством устроился на табуретке, потом мечтательно посмотрел в левый верхний угол, встал и достал из шкафчика полбутылки красного вина, налил себе треть стакана.

– Ну, Ваше здоровье, – прошептал он.

Из прихожей донесся нарастающий звон телефона. Он забыл достать телефон из кармана куртки, которую повесил в шкаф. Судя по тому, что он услышал телефон, звонили давно и настойчиво.

«Наверное, прихватил какие-то документы Владика», – подумал Сергей, поставил стакан на стол и пошел за телефоном.

На экране высветилось одно слово: «Мать».

Внутри все похолодело, руки задрожали. Он быстро провел пальцем по экрану, телефон не среагировал, провел еще раз.

– Алло.

– Ты чего там, дрочишь? Забыл, как трубку брать? – резанул голос матери.

Его передернуло.

– Прости, мам, я не слышал, – попытался объяснить он.

– Не слышал он, конечно. Небось, СПИД там уже схлопотал себе, вот ухи и не слышат.

Сергей облизал губы.

– Так. Вот что. Я по делу звоню, – перешла мать на деловой тон.

Без дела она никогда не звонила.

– Помнишь гроб, который стоит на чердаке? – спросила она.

– Да.

– Замечательно. Память еще целая. Ну, вот приедешь и достанешь мне его, – скомандовала она.

– Господи, мам, ты что?! С тобой все хорошо? Ты заболела, что ли? – испугался Сергей.

– Вот как был дебилом, так и остался. Не делает Москва людей из дебилов. Не-де-ла-ет. Гроб нужен соседке нашей, Тамарке. Померла она. Денег естественно нет там ни у кого. Ну, во всяком случае, на похороны.

Она крякающе хохотнула.

– Я им свой гроб отдам. Все равно он уже подгнил. А ты мне новый купишь. Чай, не бедствуешь там, – заметила она.

– Так как же я…

– Завтра чтоб был. Утром. Все понял?

– Да… но… там что, никого нет, кто может этот гроб достать? – он даже сам испугался своей наглости.

– Так, я пОняла (она сделала ударение на О), ты там совсем обнаглел. Я тебе сказала завтра утром быть дома.

Разговор прервался. Сергей стоял весь в холодном поту. Во рту пересохло.

Он зашел в ванную, быстро скинул с себя одежду и встал под холодный душ, с жадностью глотая холодные струи.

Выйдя из душа, посмотрел расписание. Через два часа шел автобус от Тушинской. Взяв куртку, он быстро вышел из дома.

Стакан с вином и остывающий ужин остались на кухонном столе.

На Тушинской он купил себе гамбургер, но так и не притронулся к нему за всю поездку.

Как у всякой матери, у Любови была ментальная связь с сыном. За это она его и не любила. Чем-то задним она чувствовала, что он – продолжение ее самой. А самой себе она не слишком нравилась. И хотя она была властная и сильная женщина, она считала себя ущербной, никчемной, туповатой. Ей так внушили еще в детстве, и она прожила с этой уверенностью все свои сорок четыре года.

В четвертом часу утра Сергей вышел из автобуса на трассе и за полчаса по тропинке дошел до деревни.

Около шести из деревни выезжали только три машины, по-видимому, спешившие на работу в Тверь. Остальная часть населения спала. Хозяйством почти никто не занимался. Большинство населения разъехалось по городам или спилось.

Сергей подошел к калитке. Трава белела инеем августовского утра. Деревья струились черными лентами по небу. Было еще совсем темно. Сергей замерз, пока шел через лес, одежда намокла. Волосы слиплись. Он стоял и смотрел на свой покосившийся дом с облезшей зеленой краской и пятнами разнокалиберного шифера на крыше. Двор, как и прежде, был в бурьяне, приникшем уже к земле и пожухлом, по случаю прошедшего жаркого лета.

Юрист? Москва? Ценит начальник? Ты никто. Вот твое место.

Он посмотрел себе под ноги, потом приподнял калитку и открыл ее. Это привычное движение врезалось в его сознание.

Мать еще спала. С огромной русской печи, занимавшей добрых две трети комнаты, разносился ее гудящий храп с присвистом. Такой знакомый. Она и в его детстве редко просыпалась раньше полудня, только во времена особо сильных запоев, бывало, вставала еще до зари. Злая.

На столе было пусто, за исключением полной полулитровой банки окурков. Дом не проветривался, и сигаретный дым резал глаза. Сергей зажал себе рот рукой, чтобы не закашляться. Он совсем отвык.

Переодеться было не во что. В доме холод. Мать и зимой-то топила не каждый день, по причине отсутствия дров, что уж говорить про конец августа.

Он зашел за печку, где по-прежнему стоял сундук с наваленными на него драными ватниками – его постель. Сел на сундук и стал энергично тереть брюки и куртку, чтобы высохнуть.

Немного согревшись, Сергей пошел в сарай, стоявший на другом конце двора. Сарай пришел в еще более унылое состояние, чем раньше. Он и в детстве был кособокий, теперь же столбы повисли почти в горизонтальном положении, крыша обвалилась.

Да. Здесь его и посетило то видение. Не просто видение. Послание, руководство к действию. Разве можно было ему противиться? Сергей потряс головой, отгоняя нелепые предрассветные мысли и быстро нашел то, что искал – старую деревянную лестницу без двух ступенек.

С ее помощью он скоро очутился на чердаке. Отряхнувшись от пыли и паутины, он вглядывался в темноту. Наконец проступили очертания гроба. Телефон почти сел, но фонарик еще можно было включить. Гроб стоял точно посередине с закрытой крышкой. Мать купила его себе как-то раз, когда работала. Ему тогда было лет семь. Сказала, что в этом гробу он будет ее хоронить. Как она когда-то хоронила свою мать, его бабушку.

Он подошел к гробу, намереваясь его открыть, и взялся левой рукой за крышку.

Там бабушка.

Да что с тобой такое?

Сергей открыл крышку. В углу гроба уютно расположилось мышиное гнездо.

Он стал вычищать его рукой. На первом этаже что-то зашуршало, потом по лесенке кто-то быстро поднялся, Сергей обернулся, готовясь встретить незваного гостя, кто бы это ни был. В глаза ему ударил свет фонарика.

– Какого мать его хрена лазиешь тут?! Щас ты у меня получишь, упырь! – прорычал незнакомый ему голос.

Сергей, загораживаясь от фонарика рукой, отозвался:

– Спокойно-спокойно. Я Любин сын. Сергей.

– А, – разочарованно отозвался голос, и фонарик тут же погас.

Его владелец, кряхтя, слез по лестнице и вернулся на исходную позицию внизу.

Сергей последовал его примеру. В бледном свете подготавливающегося утра они рассмотрели друг друга.

Обладатель фонарика был довольно крупным, чернявым, коренастым мужиком с испитой физиономией и недельной щетиной. Черные патлы начинали седеть. Нос был когда-то сломан.

– Сергей, говоришь. Ну что ж, это хорошо, я тоже Сергей.

Он протянул руку, и Сергей неуклюже ее пожал.

– А мамка твоя говорила, что и батька твоего Серегой звали. Выходит, я тебе теперь как бы заместо него, – ухмыльнулся он.

«Незаменимых нет. Если больше двух месяцев с ней, уже, считай, долгий заход».

– Понятно, – Сергей посмотрел на его нос без выражения.

Новый отчим поскреб в затылке и пожал плечами.

– А я, ты знаешь, че-то не это самое. Любка-то мне вчерась говорила, что сынок приедет. А я че-то и не понял. Думал, мальчонка какой. А тут вон лось здоровый.

Он заржал и хлопнул Сергея по плечу.

– Я и не понял, что за ху…, в смысле, кто там по чердаку скребется. Сначала подумал, что кошка, – делился он своими логическими заключениями. – Но потом смотрю, че-то не похоже на кошку. Шумно больно. А кошки-то, они ж наоборот как бы… Бесшумные. Ну, я и решил, что ворье какое. Или бомж. Ты уж извини. Напугать-то не хотел.

– Да ерунда, – пожал плечами Сергей.