– Слышь, Христофорыч? А я ведь тут у вас и прежде бывал, – вдруг остановившись, произнес Стрелин. – Вспомнил я твою деревеньку. И пустырь этот помню прекрасно. Ох, сколь лет-то прошло… Самому не верится.
– И правильно, что не верится, – сказал Иван Христофорович, глядя куда-то вдаль. —Мерещится, Ваня. Ну откудова ты здесь бывал? К нам дорога, почитай, три года как появилась. Перепутал с каким другим местом. Мало ли их в округе? Все одно – холмы да озера. У нас здесь такая глушь…
Хоть и говорил так хозяин, но и ему черты лица гостя казались знакомыми. И, к слову, не только черты лица.
Некоторое время шагали молча. Видать, каждый раздумывал о своем. Тропинка между тем сперва потихоньку, а потом и вполне ощутимо устремилась в гору. Идти стало тяжелей. Кое-где вообще приходилось хвататься руками за кустарник – иначе не преодолеть коварных песчаных осыпей. Но кое-как до вершины добрались. Еле отдышались.
Деревья наверху не росли вовсе. Словно кто-то предусмотрительный специально соорудил смотровую площадку. Только лесенку, недотепа, обустроить забыл.
Присели прямо на землю, что еще не успела остыть. Стрелин не без интереса огляделся. Вот это вид… Да, холмы и озера. Да, леса. Но когда они простираются на многие-многие километры, это завораживает. Будь в наличии серьезная оптика, отсюда и Ладогу, должно быть, рассмотришь. Или все ж далековато? Ай, с глазами-то старческими, когда за десять шагов все в тумане…
– Вот живем мы, Христофорыч, в высотном доме на окраине мегаполиса, а кроме промышленной зоны с нашего балкона ничего не видать. Понимаешь, ерунда какая? И удобства есть, и метро близко, и сам Петербург наш – город славный и замечательный… Но не то все. Не то!
Иван Христофорович только вздохнул, поморщился да за ухом почесал. Что на это скажешь? Вот и промолчал. Стрелин же говорил:
– Был я здесь, Ваня. Руку дам на отсечение – точно был! В прошлой как будто жизни… Приходили мы сюда с полком во время финской кампании. Искали дорогу потаенную. На старых картах она, сволочь такая, значилась, а в наличии ее не оказалось. Всю округу, помнится, перешерстили. Нет как нет. Вот что ты будешь делать? Да и название деревушки твоей – Маки. Еще тогда дивился – вокруг сосны с елками, а тут Маки! Они хоть в местах ваших росли когда?
Хозяин за ухом чесать перестал и внимательно посмотрел в глаза Ивану Павловичу.
– Ну, бывал и бывал. Что с того? Чай, место не запретное, – проговорил он как-то уж слишком серьезно. – Но лучше б ты поход тот свой не поминал. Себе ж душу разбередишь. Чего в том хорошего? Жизнь спокойная наскучила?
Как будто угроза в голосе прозвучала.
– Ты меня что, пугаешь, Ваня? – инстинктивно поежился Стрелин.
– Да хоть и пугаю. Оно тебе надо – дрянное прошлое ворошить? Рыбачь себе, воздухом дыши, наслаждайся. За отдыхом приехал, вот и отдыхай. Не поминай лешего. Добра не будет.
Сказал так и отвернулся. А потом вовсе поднялся на ноги.
– Совсем холодно стало, – произнес, словно в никуда. – Вниз надо. Идешь?
* * *
Тогда, во время советско-финского конфликта, Стрелин, будучи младшим лейтенантом в составе особого подразделения НКВД при пехотно-артиллерийском полку Красной армии, прибыл в деревню Маки с целью разведки местности. Полк разместился в палатках, хотя погода стояла, очень мягко говоря, не жаркая. Вроде и не осень уже, но еще и не совсем зима – с неба снег, под ногами хлябь. Короче, самая мразь, какую только можно ненавидеть. По домам солдат расселять не стали – места все равно всем не хватит. Расквартировали лишь офицеров.
Ваня-особист, как звали его в полку, разместился в избе вместе со своим непосредственным начальником – капитаном Терехой, Барклай Антонычем. Модно тогда детям было имена героические давать. Но не в том суть. Барклай Ивана был старше года всего на два, то есть, летами едва за двадцать, а уже капитан. Удивительно, конечно, но чего в жизни не бывает? Видать, имел заслуги. Но о таковых молчал. Лишнего болтать было не принято.
Из хозяев в их доме жили дремучий старик, который уж не вставал и ничегошеньки почти не видел, да сынок его, рыбак. Ванькин ровесник. Или Барклаев. Не велика в возрасте разница. Фамилия ж на всю деревню была одна. Маковы. Что никого не изумляло.
Жили военные с хозяевами мирно, общались только по необходимости. Столовались, конечно, здесь же. Уж лучше печеную рыбу с пшеном клевать, чем тушенкой «времен Столыпина» да шрапнелью разваренной брюхо набивать. Деревенские не возражали. Наоборот. Барклай с Иваном им и дровишек из леса принесут, поколют, и воды с озера принесут. Рядовой состав посмеивался. Виданное ли дело – особисты с топорами да ведрами? Им бы в руках «маузер Дзержинского» крепко держать, а они… Тоже мне, чекисты называются. Однако ребят смешки срочников вовсе не смущали. Чай, не из буржуинов. Руки откуда надо растут. Да и добром за добро платить – привычка хорошая. Правильная.
И все бы осталось тихо и культурно, не заметь однажды Барклай на берегу возле молельного столбика подозрительного гражданина, одетого не по-нашенски. Синяя хламида в землю, да еще и с капюшоном до самого подбородка – лица не видать. Тереха возьми да и спроси у хозяина – мол, кто такой? Почему в штабе не представлен? Ну, хозяин и ответь – жонглер, мол. Опять на людях появился. Эх, не к добру! Потому как не человек он вовсе, а дух-охранитель здешних мест. Коль увидали, пора вам, братцы, отседова лагерь свой снимать. Уходите, не мешкайте. Иначе не полк у вас будет, а форменный бардак. Мол, пересобачитесь все, поубиваете друг дружку. Но сперва все меж собой переженитесь… Как так? Мужики ведь? А вот так. Ступайте, милые, подобру-здорову своим путем. Не ждите, пока жонглер свои шары выньмет…
Ясное дело, словам таким, да еще спорхнувшим с языка старого дурака, лишь посмеялись. Совсем дед из ума выжил! Нет, ну драки – понятно, всякое случается в мужском коллективе, но переженитесь… Да чтоб ты сдох, пердун немощный! Вот только в башке у Стрелина спустя немного времени перещелкнуло. А ну как правда? Да и рыбак – дедов сын, Иван тоже – подтвердил слова отца. Пусть и со стеснительной улыбкой…
А другим же утром солдаты – дежурный взвод – в ближний лес за дровами пошли. И пропали. Искали их весь день плюс ночь – глухо. Не нашли. Сами к полудню следующему вышли. Вот только без дров. Пьяные вдрызг все, как один. Расхристанные. Кто без обуви, кто в шинелишке порванной. А вели себя… Никого не признавали, кидались на иных, кусались, словно зверье дикое. Только большим числом их и взяли. Связали попарно – спина к спине, в одну из палаток поместили под строгий караул.
Тогда-то Тереха со Стрелиным рассказ о духе-хранители и припомнили. Как его? Жонглер? Достал, что ль, неведомые свои шарики? Таки хулиганить решился, сволочь, с бойцами Красной армии? Ничего, разберемся. Решим проблемку в лучшем виде.
Ну, и давай приходящих потихоньку в себя пацанов допрашивать. Не без пристрастия. И что ты будешь делать! Все, как один бубнят – работали, дрова к вывозу готовили, мужик из чащи в синей плащ-палатке вышел – морда под башлыком, к ногам здоровущая рыжая кошара – нет, не рысь, помельчее – льнет. Мол, чего тебе, мил человек, спрашиваем? А он руку вперед вытягивает, в ней шары стеклянные. Первый подкинул, второй, третий… Цирк, честное слово! И будто б не три шара в воздухе прыгают, а целая дюжина. Красиво. И зрелище завораживает. Ай-да артист! Ну, кто смотрел представление – а смотрели, должно быть, все до единого – про дрова вмиг и забыли. Жажда накатила страшная. Фляжки с ремней сняли, пить давай, а там… Не вода, нет. Как будто самогонка. Крепкая, зараза, сразу в башку шибает. Перепились, в общем. А спьяну, как водится, передрались. После же… Тьфу, рассказывать стыдно да тошно. Но вы, граждане чекисты, поймите верно – баб-то в полку нет…
Барклай с Иваном, допросив всех, быстренько решать проблемку и отважились. Посоветовались меж собою недолго, протоколы от греха спалили и велели командиру лагерь снимать. Будь что будет! Ведь страшно… Нет? А сказать наверху что? Мол, чего довольствие прожирать, когда всем и так ясно – нет той дороги. Точка. Пора уходить. Полковник, конечно, спрашивал – что да как, отчего такая срочность? Но возражать синим петлицам поостерегся. Ученый. Снимать лагерь? Есть. Под козырек, в общем.
