– С какой стати? – возразил я ему нервически. – У меня осталось всего пару сотен!

– Поставьте, я прошу вас! – неожиданно страстно взмолился Хариф.

И я поставил. Сам не знаю почему.

– Ставки сделаны, господа! – в очередной раз трагическим голосом объявил крупье.

Тефлоновый шарик, пощелкивая, понесся по желобу, постепенно снижая траекторию. Вот он уже почти скатился в дорожку, подпрыгнул в лунке номер девятнадцать, ударился о двадцать пятую – и отпрыгнул, замерев… в тридцать четвертой!

– Номер тридцать четыре – красное – выиграл, господа! – выкрикнул крупье – и девушка в красной жилетке начала сгребать фишки.

Я даже не оглянулся на Харифа. Лишь обозвал себя мысленно идиотом. А этот толстяк опять мне шепчет:

– Поставьте снова на 25, Бобби! Сотню! – и так требовательно, словно это он играет, а я всего лишь его казначей.

– Отстаньте! – не выдержал я и сбросил со своего плеча его лапу.

Но он продолжал настаивать:

– Бобби, поставьте! Я отдам вам эту сотню, если вы проиграете!

На нас уже начали оглядываться. Особенно смущал разочарованный взгляд «итальянки». Он словно укорял: трусишь, боишься рисковать? Я успел поставить. Несколько кругов – и шарик, словно намагниченный, устремился вниз и намертво застыл в лунке.

– Номер двадцать пять, – красное – выиграл, господа!

Подошла банкирша и поставила слева от меня на стол ящичек полный фишек. Не плохо, а? Но меня больше порадовало явное одобрение этой «итальянки»: она наградила меня парой беззвучных касаний пальчиков о пальчики, изображая аплодисменты, расплывшись при этом в откровенно обольстительной улыбке.

– Поздравляю, – почему-то недовольно пробурчал сзади Хариф.

– Спасибо, дружище! – гордо отозвался я. – На что будем ставить?

– Я бы поставил пару сотен на черное.

Я послушно поставил и выиграл.

– Повторите, – еще угрюмее бросил Хариф.

Я поставил и снова выиграл.

– Может, хватит? – спросил он совсем уже трагическим голосом.

– Хариф, глупо прерывать игру, пока удача улыбается! – ответил я легкомысленно, откровенно пожирая глазами мою шалунью, которая теперь смотрела только на меня, поигрывая пальчиком со своими пухлыми губками.

– Как хотите, – безнадежно отозвался он.

Я сам сделал ставку. Поставил четыре сотни на цифру семнадцать, что принесла мне первый успех, – и продул. Потом сделал еще несколько беспорядочных ставок – и все они проиграли. Хариф за спиной молчал. Я даже не слышал его сопения. Обернулся обеспокоенно и увидел, что он успел что-то заказать и потягивает из бокала.

– Не везет, – сказал я смущенно, встретившись с его осуждающим взглядом.

– Я ведь говорил, что надо вставать.

Как раз в это время «итальянка» со своим спутником поднялась из-за стола и, даже не глянув в мою сторону, двинулась к выходу.

– Ладно – последняя ставка, – решил я, потеряв интерес к игре.

– Ставьте на первые три! – сразу оживился Хариф.

– Сколько?

– Триста. Вы все равно в выигрыше.

Я отсчитал фишки и двинул, совершенно забыв, что там мое суеверно нелюбимое зеро…

– Хариф, как это у вас получилось? – спросил я, отпив из чашки удивительно ароматный кофе.

Мы сидели во дворике. Между нами, на столе, мирно горела лампа из толстого цельного куска стекла пирамидальной формы.

– Что именно? – спросил он.

– Я говорю про игру. Вы пять раз мне подсказали и четыре раза я выиграл.

– Это просто случайность, – небрежно отмахнулся он.

– Это не может быть случайностью! – возразил я.

– А что это тогда, по-вашему? – вылупил он театрально глаза.

– Ну, я не знаю. Вы, очевидно, очень опытный игрок. Признайтесь, вы следили за выпавшими номерами и высчитывали вероятность?

– Ничего я не высчитывал! – вроде как обиделся Хариф. – Я даже не всегда следил за рулеткой! Это обычное везение. Такое иногда случается.

– Везение? Что ж вы тогда сами не сели за стол, если такой везучий? – спросил я не без ехидства. – Я ведь видел, как вам хотелось.

– Нам нельзя, – мрачно уронил Хариф, и бережно поставил свою чашку на холстяную салфетку.

– Нельзя? Что вы хотите этим сказать? – удивился я. – А, понял: вам запрещено играть во время работы?

– Нам вообще нельзя. Гюлистанцам запрещено участие в азартных играх. Почти всем. За это могут строго наказать.

– Что за бред? Как это может быть? – еще более удивился я. – И что значит «почти всем»? Вы хотите сказать, что кому-то из гюлистанцев можно играть, а кому-то нельзя?

– Вот именно, – ответил он.

– Но это несправедливо! Что за средневековые привилегии устанавливают ваши правители? – возмутился я. – И как это можно практически осуществить, проверить? У вас что – на лбу написано, кому можно зайти в казино, а кому нельзя?

– Бобби, ваши шутки неуместны, – строго сказал Хариф. – Этому закону уже много лет. И лишь недавно в него были внесены некоторые либеральные поправки в пользу высших классов.

– О каких высших классах вы говорите, Хариф? У вас что – классовое общество?

– По Конституции – гражданское. А по установившимся традициям – классовое. В некотором роде. Закон Пирамиды!

– А причем здесь «пирамида»? Опять эта чертова «пирамида»! – уставился я почти с ненавистью на лампу, чахло источавшую желтоватый свет.

– Не кричите так, Бобби, – мягко укорил меня Хариф. – Это неприлично. Я ведь вам давеча пытался все объяснить, но вы не захотели слушать.

– Что вы хотели мне объяснить, черт возьми? – еще больше разозлился я.

– Джоанна была права, – безнадежно вздохнул Хариф. – Вы очень эмоциональны. Почти неврастеник, извините.

Я задохнулся от возмущения. Никакой я не неврастеник! Просто терпеть не могу, когда меня держат за лоха! Но я взял себя в руки, отпил с отвращением глоток остывшего кофе и сказал:

– Хариф, я вижу, вы не успокоитесь, пока не продиктуете мне свои чертовы инструкции. Что ж, я готов выслушать, если у вас так чешется. Могу даже записать, если для вас это так важно.

– Это важно для нас обоих, Бобби! А записывать ничего не надо.

– Давайте, давайте! Я слушаю! Только, пожалуйста, коротко и конкретно. Без всяких там страшилок.

Хариф помолчал, пристально разглядывая меня, ожидая, очевидно, когда я успокоюсь и проникнусь должным вниманием, а затем сказал:

– Бобби, посмотрите на меня внимательно. Вы не находите ничего необычного в моем гардеробе?

Сказав это, он невозмутимо закурил и откинулся в кресле под моим оторопелым взглядом. В следующий миг я невольно пробежался взглядом по его дешевому шмотью. Хотя, что его было разглядывать? Этот тип уже полдня болтался передо мной в одном и том же мешковатом светло-сером костюме с серебристыми блестками и в белой рубашке с синими вертикальными полосками.

– Внимательно, Бобби, внимательно. Это такая маленькая штучка.

– Я ничего не вижу, кроме вашей самодовольной улыбки! – нервно выпалил я.

– Вы ничего не замечаете, поскольку не знаете, на что именно надо обращать внимание, – сказал примирительно Хариф. – В этом и проблема!

– Опять «проблема»?! – взвился я.

Он меня уже достал, этот индюк. Я почти решил встать и уйти. Да пошел он со своими загадками! Найду себе другого гида – не такого напыщенного болвана!

– Вот! Вот на что надо смотреть! – придвинулся вдруг Хариф, тыкая своим толстым пальцем в какой-то крошечный значок на лацкане пиджака.

– И что это? – недоверчиво спросил я, но и сам придвинулся, чтобы рассмотреть. – Университетский значок? Или вы член какого-то тайного общества?

– Это – все, Бобби! Все, что вам надо знать о гюлистанце, чтобы понять, как себя с ним вести! – сказал он торжественно.

– Это? Дайте-ка посмотреть, – заинтересовался я.

– Только не уколитесь, – сказал Хариф и вытянул из материи значок, который оказался насаженным на иглу.

– Похоже на какой-то цветок, – сказал я, вертя у самого носа невзрачную вещицу, выполненную из дешевого металла. – Так что это за штучка?