– Сонечка, ты успокоилась?

– Да, теперь мне намного лучше.

– Как говорила, моя бабушка: куда ночь – туда и сон.

– Как здорово она говорила, наверно она все на свете знала.

– Да, хорошая она была. А мудрая… Бывало, придешь к ней со своей бедой, расскажешь, наплачешься, а она скажет тебе пару слов. Смотришь – а беды уж и след простыл. Эх, жаль, что нет ее. Да ничего, жизнь идет, и мы мудреем. Да, ты не раскисай, пойдем лучше вареники кушать, нам еще с тобой сегодня куча дел предстоит.

– Каких дел? – удивилась я.

– Пойдем к Лариске, она тебе прическу делать будет, документы в милиции оформим, и в школу вечернюю тебя пристроим.

– Настоящую школу!?

– Конечно, не будешь же ты у меня неученая. Человека из тебя сделаем. Отучишься, освоишься, на ноги встанешь, вот увидишь, все наладится, забудешь свои кошмары.

От ее слов становилось как-то спокойнее на душе. Я уже рисовала себе то, как пойду в школу с портфелем и тетрадками. Об этом раньше я только читала, Клава мне многое рассказывала, а теперь все это становится реальностью.

– А у меня будут тетрадки?

– Да.

– А учебники?

– Да.

– И я буду делать настоящее домашнее задание?

– Ну, конечно, будешь, только давай с тобой договоримся, чтобы никто не заподозрил о тебе неладное, ты не должна говорить, как ты попала ко мне, и о том, что знаешь Клаву. У тебя пропала память, и ты начинаешь заново свою жизнь. Всем по деревне мы растрезвоним о том, что тебя нашли в бессознательном состоянии, а когда ты очнулась, то оказалось, что ничего из своей прошлой жизни ты не помнишь. Это будет почти правдой, ведь ты и правда ничего не помнишь о себе?

– Да, совсем ничего, – согласилась я.

– А сделать так, чтобы об этом все узнали, совсем несложно, достаточно рассказать эту историю Лариске. Да ты не бойся, стрижет она отменно, пожалуй, это единственное, что она умеет делать в свои тридцать пять. Так что давай, мы должны успеть до обеда, а то наш участковый после обеда в город вечно уезжает, а документы надо оформлять. Если бы ты знала, сколько сил нужно для этого.

Она продолжала ворчать что-то под нос, то и дело взмахивала руками. Но было видно, что ее жизнь наполнилась каким-то смыслом с момента нашей первой встречи. Она часами пропадала на кухне, каждый раз изобретая для меня разные кушанья. Такой еды я с роду никогда не пробовала, и каждое блюдо было лучше предыдущего. Дарья Матвеевна за эти два дня стала для меня невероятно заботливой мамой, даже подарила мне новое красивое платье. Раньше я никогда не носила платьев, поэтому, когда Дарья Матвеевна его дала мне, я даже не сразу поняла, как его надеть, но оно было великолепно. Сшитое из нежно голубой легкой ткани, оно так и струилось в моих руках. Кокетливый короткий рукавчик замечательно подчеркивал мои страшно худые плечи и руки, что они не казались теперь такими изможденными. Аккуратный белый горошек игриво украшал голубую ткань, а подол клешеной юбочки был украшен нежным белым кружевом.

После того как мне все же удалось надеть платье, я вышла в гостиную. Дарья Матвеевна посмотрела на меня и охнула.

– Прямо как моя Сонечка. Какая ты хорошенькая.

– Правда? Это платье носила раньше ваша дочь?

– Это платье я подарила ей на последний ее день рождения до побега. Но она его даже не померила.

– Почему, оно же такое красивое? – спросила я.

– Она сказала, что эти тряпки совсем не модные и швырнула платье мне в лицо. А мне так хотелось подарить ей что-нибудь по-настоящему женственное. Она у меня вечно в штаны нарядится и носится с мальчишками, по деревне ее не найдешь. Придет под вечер, схватит со стола что попало и спать завалится. Что она делает весь день, что ест, я не знала. Пыталась я с ней разговаривать, да все без толку. Сонька считала меня темной, думала, что я ничего не понимаю, а я ведь все прекрасно понимала. Росла она сама по себе, я все за ее папашей бегала, а она на улице, вот и выросла себе на погибель.

Было видно, что эти разговоры о дочери глубоко ранят Дарью Матвеевну. Каждое воспоминание давалось ей чрезвычайно тяжело. Она старалась говорить легко, как бы непринужденно, но я замечала, какую невообразимую рану теребят эти воспоминания. Наверно, это так тяжело видеть во мне свою дочь, но, с другой стороны, у нее теперь новые хлопоты, она ухаживает за мной, радуется, улыбается. Может, для нее еще не все потеряно в этой жизни, и я к ней попала, чтобы спасти ее от горя. Клава спасла меня, а я спасу Дарью Матвеевну. От этой мысли у меня зарделись щеки, я представила себя рыцарем на белом коне, оберегающим униженных и оскорбленных. Вспомнилась моя победа над смертью, силы вновь вернулись ко мне. Мы вышли во двор с прекрасными цветами. Для себя в тот момент я понимала, что вот она настоящая жизнь. Моя жизнь без всякого обмана.

Жизнь шла своим чередом. День за днем одни события сменяли другие. Когда все хорошо, дни летят незаметно. Школу я закончила с отличием, потому что мне нравилось получать новые знания, и все пробелы, остававшиеся в голове, наполнялись и преобразовывались во что-то осознанное и потрясающее. Учителя хвалили меня, поражались моей жизненной перемене. Бабушки в деревне при виде меня начинали креститься и говорили, что «все молитвами Дарьи Матвеевны». Забавные они, как только наступало утро, бабушки выползали на скамейку перед кирпичным домом и начинали свои длинные разговоры. Что только они не обсуждали, для них каждая мелочь – событие вселенского масштаба. Самая замечательная из них – Зинаида Дмитриевна. Эта милая женщина не раз рассказывала мне что-нибудь интересное. Выглядела она всегда аккуратно, точно собиралась на свидание. Ее морщинистое лицо всегда было покрыто румянцем, а длинные седые волосы изящно закручены в пучок. Зинаида Дмитриевна носила очки, но частенько снимала их и клала рядом на скамейку. Она всякий раз возмущенно говорила о том, как ей не нравится носить очки, но когда возникала острая необходимость надеть их, очки волшебным образом исчезали, и бедная старушка суетливо начинала ощупывать пальцами все вокруг. Однажды проходя мимо той самой лавочки, я увидела несчастную Зинаиду Дмитриевну в поисках своих очков и решила подойти и помочь ей.

– Баба Зина, опять вы потеряли свои очки?

– Окаянные, опять куда-то запропали, – она сердито хлопнула себя по коленке и продолжила свои поиски.

– Так вот же они, – я заметила их на голове старушки, видимо, Зинаида Дмитриевна надела очки на голову, но совершенно забыла об этом.

– Где? – удивленно возмутилась старушка.

– У вас на голове, – бабушка смущенно потянулась рукой к голове и, наконец, нашла пропажу.

– Вот спасибо тебе, Соня. Совсем уж я старая стала, собственные очки на голове найти не могу, – она мило улыбнулась мне, и мы дружно посмеялись над нелепостью ситуации. Оправив подол юбки, она продолжила, как ни в чем не бывало. – Как там твоя мама поживает?

– Хорошо, все работает. Дома у нас козленок родился, маленький такой, Снежком назвали.

– Ох, еще одна морока. Ты у матери в магазине работаешь?

– Да так, помогаю ей немного. Она говорит, что нам пока денег хватает, не разрешает мне работать где-то еще. А мне бы хотелось чем-то себя занять кроме домашнего хозяйства и магазина.

– Дома тоже работы хватает, вон сколько у вас скотины.

– Что верно, то верно, – я взглянула на часы, до прихода Дарьи Матвеевны оставалось не так много времени.

– Ты спешишь? – поинтересовалась бабушка.

– Да так не очень, – соврала ей я, мне было жаль оставлять ее одну.

– Присядь со мной, подруги мои сегодня по огородам сидят, никого не дозовешься.

– Ну, хорошо, составлю вам компанию, – согласилась я.

Солнышко грело сегодня как никогда. Скамейка находилась под кроной высокого дерева, поэтому в жаркие дни, похожие на этот, здесь было прохладно и хорошо. Я присела рядом с Зинаидой Дмитриевной.

– Ты наверно думаешь, что со мной тебе и поговорить будет не о чем? – прищурив правый глаз, сказала старушка.