— Теперь Луна покоится с миром, — быстро сказала я, желая поскорее забыть неприятные воспоминания. — Я сожгла её останки и убила монстра, который осквернил их.

Из моих уст эти слова звучали просто жалко, но во взгляде Селестии была видна благодарность, которую я не заслужила. Я поклонилась ей, только чтобы не смотреть прямо в эти лавандовые глаза.

— Поднимись, моя маленькая пони, — мягко сказала Селестия. — Я не заслуживаю такого уважения. — Меня потрясли её слова, полные печали. — На моей совести столько смертей, что никто не должен оказывать мне таких почестей. Скорее, это я должна склониться пред тобой.

— Что? Это не так! — Я вскочила рывком. Я была удивлена, и, как ни странно, рассержена. — Всё произошедшее — это не ваша вина! Война, мегазаклинания... все те ужасы, что постигли нас в ваше отсутствие... Это не ваша вина!

Селестия взглянула на меня с грустью. В её прекрасном голосе теперь были слышны слёзы, которые она уже не могла скрыть.

— Но это так, моя маленькая пони, — мягко настояла она. — Именно я выбрала место для школы Луны. Из трёх участков земли, в равной степени пригодных для постройки этой школы, я выбрала именно Каньон Полумесяца. Просто потому, что сочла название забавным и мне захотелось увидеть лицо своей сестры, когда она услышит о том, что я собираюсь отправить её студентов на луну…

И теперь я увидела слёзы в глазах Селестии, искажённые помехами на центральном мониторе.

— Те дети оказались там и погибли из-за моей шутки!

Я... Я и представить не могла...

Мои нервы покрыло льдом. Мои глаза горели. Я чувствовала тепло слёз, струйкой текущих по моей правой щеке. Я плакала о моей богине.

— И это ещё не всё, — продолжила Селестия. — Когда зебры начали атаковать, мы с Луной вместе держали щит, давая нашим подданным время, чтобы спрятаться в стойлах, в то время как Облако убивало нас. Нам пришлось работать посменно — сперва одна держала щит, а другая пыталась хоть как-то подлечить первую, а затем, когда другая просто отдыхала...

Самопожертвование.

— Но моя сестра, — голос Селестии уже дрожал, — была моложе. Слабее. И не имело значения, что я делала, я не смогла уберечь её от смерти прямо в моих объятьях. — Слёзы текли с её дрожащих лавандовых глаз. — Я держала Луну до тех пор, пока её тело не стало остывать...

О Богини... Богиня. Луна, сжалься над своей Сестрой.

— И затем, убитая горем, я улетела. Я покинула мёртвый Кантерлот, позволила щиту пасть, тем самым дав отравленной Облаком воде затопить нижние города.

Я горестно вспомнила, что Эпплснэк погиб в следующие за этим секунды. Он не заметил, как улетела Селестия, но его можно понять, ведь тогда на него мчалась огромная розовая волна.

И как будто её признания были недостаточно ужасны, Селестия продолжила:

— Я... Я была ослеплена горем, поражена смертью своей сестры. Но когда я пролетала над Белохвостой чащей, я увидела мегазаклинания зебр, три ракеты, нацеленные на Кантерлот. Зебрам было недостаточно просто убить Луну; они хотели уничтожить город, который стал её могилой. Сровнять всю гору с землёй. Стереть мою сестру даже из памяти.

Я вспомнила слова Стилхувза: Уже после апокалипсиса до меня дошли слухи о том, что после падения щита зебры произвели запуск мегазаклинаний, дабы окончательно разрушить город. Но даже если это и правда, то те ракеты своей цели не достигли.

Белохвостая чаща.

Я уже слышала это название. Кейдж отзывался о ней как о самом отравленном месте во всей Эквестрии.

— И что же вы сделали? — робко пропищала я.

— Я уничтожила их, — произнесла Селестия срывающимся голосом. — Моё горе превратилось в ярость, и я буквально разовала их на кусочки. Стёрла в порошок, пролетая мимо.

Неплохо, неплохо, отозвалась маленькая пони в моей голове, яростно топая.

Теперь в её голосе слышалось только сожаление.

— Ветра развеяли токсины и радиацию, которые содержались в том в оружии, по всей Белохвостой чаще. Они превратили некогда прекрасный лес в ужасное место, отравили все водоёмы и деревья на своём пути. До самого Понивилля.

Слушая Селестию, я вспомнила свои первые минуты на Пустоши. Вспомнила ферму «Сладкое Яблоко». Там всё было заражено настолько, что, казалось, сама земля заставляла мой ПипБак щёлкать.

— Когда моя ярость… — простонала Селестия. — Когда она покинула меня, я почувствовала себя так, будто с меня живьём содрали мою плоть, вырвали моё сердце. Моя душа была истерзана. И… мне было страшно. — Выражение на лице Селестии нельзя было передать словами. — Я умирала и была ужасно напугана.

Мне захотелось обнять её. Уткнуться мордочкой в её королевскую белоснежную шёрстку и разрыдаться. За неё. За Луну. За всё.

— Мне нужно было тогда умереть, — произнесла Селестия. — По крайней мере, я была бы вместе с Луной сейчас. Но я выжила. Я была эгоистичной и жила так долго, что смерть стала казаться мне чем-то неестественным, пугающим. Став жертвой своего малодушия, я оказалась заперта здесь…

Здесь. Проект Одного Пегаса.

— Это не малодушие, — ответила я серьёзным тоном. — Это… нормально. — Мысль о том, что Богиня может быть так близка к обычным пони, вызвала во мне бурю противоречивых эмоций. — Смерть страшит всех нас. Это совершенно естественно, это неотъемлемая часть бытия пони. — Потом, подумав секунду, добавила: — Это неотъемлемая часть вообще жизни.

Селестия, похоже, была благодарна мне за эту попытку.

— …и в качестве награды я получила пожизненное заключение здесь. Это место стало моей тюрьмой, моим чистилищем. Отсюда я могла лишь наблюдать за жертвами моих грехов, но не могла ничего сделать, чтобы помочь им. — Она перевела взгляд на кости, которые лежали позади меня. — Я сделала всё, что могла, чтобы никто из живущих пони не стал мной. И чтобы не пустить сюда тех, кто обосновался здесь поблизости.

Я открыла рот. Попыталась что-нибудь сказать, возразить, найти способ утешить Её. Она слушала меня лишь мгновение, прежде чем вежливо прервать меня. Зимний вестибюль заполнил голос, который я услышала месяцы назад.

"Алло? Есть тут кто-нибудь?" — спросил давно умерший жеребец голосом, тяжёлым от смирения. Он уже не ждал помощи, которой, как я знала, он никогда так и не получил. — "Я вёл свою семью к Стойлу около «Сладкого яблока», когда на нас напали рейдеры. Выжили только я и мой сын. Мы добрались до Стойла, но оно по-прежнему закрыто. Внутрь не попасть. Мой сын съел одно из яблок с тех чёртовых яблонь возле Стойла, и теперь сильно болен. Так болен, что не может даже двигаться. Мы забрались в цистерну рядом со старым памятником. У нас кончаются медикаменты и еда. Пожалуйста, если кто-нибудь слышат нас, помогите... Повторяю."

Я была поражена призраком того осознания, которое испытала, когда впервые услышала это. Безымянный отец, к моменту записи сообщения он уже потерял всякую надежду; он делал это просто потому, что должен был.

Селестия слушала это сообщение, вещавшее о смерти жеребёнка от ядов, которые она же и распространила над Белохвостой чащей, повторяющееся снова и снова, кто знает сколько лет. Пока я не пришла и не выключила передатчик.

Я заплакала.

И Селестия вместе со мной.

— Ты не чета тем, что снаружи, — повторила она, когда моё решение закончить мою миссию отвергло горе и я наконец-то начала вытирать слёзы.

Я поняла, что она имеет в виду Анклав. Мне показалось немного странным, что она не узнала меня сначала. И было похоже, что принцесса не знала ни о битве, бушующей снаружи, ни о цели моего появления.

Это единственное, чем я могу заняться, сидя в этой тюрьме. Но лишь до тех пор, пока это не становится совсем невыносимым.

— Селестия, — вежливо спросила я. — Когда вы перестали наблюдать?

Её ответ не должен был меня удивить.

Город Дружбы.

Это был самый мрачный час Эквестрийской Пустоши. Если бы я наблюдала без возможности помочь, наверняка я тоже перестала бы смотреть.