Воспоминания.

Все возникающие у нас мысли, все принимаемые нами решения имеют корни, лежащие глубоко в толще нашего жизненного опыта. Чтобы понять самих себя, мы должны обратиться к нашему прошлому. К нашим воспоминаниям.

Я считаю, что наше прошлое и наши сердца делают нас такими, какие мы есть. Нас определяют наши воспоминания. Но что если мы их утратим? Потеряем ли мы связь с основами? Поддадимся ли свободному течению? Останемся ли теми, кем были?

Если бы вы могли заблокировать свои самые ужасные и болезненные воспоминания, воспользовались бы вы этой возможностью, чтобы избежать боли? И если да, не утратили бы вы важную часть себя при этом?

А что же более высокий уровень мышления? Причинность, рациональность? Если я забуду все открытия, приведшие меня к пониманию чего-то, смогу ли я открыть это что-то для себя снова? Пойму ли я логику дискуссии, если не могу о ней вспомнить?

Так насколько же важны воспоминания для нашей способности мыслить вообще? Или, по крайней мере, мыслить ясно?

А что если наоборот? Что если добавлять к своим ещё и чужие воспоминания? Как часто можно проживать жизни других пони, принимать их решения, переживать с ними их радости и горе, прежде чем разделявшая вас грань начнёт размываться?

Были ли шары памяти настолько же выразительны, как и особенно хорошо написанные книги? По своему опыту я знала, что в шарах памяти сохранялись только ощущения. Погрузившись в шар памяти, я могла видеть, слышать и осязать, равно как и ощущать вкусы и запахи, но не имела доступа к мыслям и эмоциям владельца этих воспоминаний. Оказывает ли видение жизней других, неважно, насколько колоритное, влияние за гранью знаний и развлечений?

И что случается с пони, переживающими один и тот же шар памяти снова и снова?

А что если пойти дальше? Что если бы вы могли слышать мысли других пони? Заглядывать в их разум? Может, даже ощущать их воспоминания?

Что если бы вы были Богиней?

Кем же нужно при этом быть, чтобы сохранить хотя бы каплю самосознания?

* * *

Я с ужасом взирала на заполняющую улицы толпу адских гончих. Они выбегали из переулков и полуразрушенных домов. Они вылезали из окон и появлялись из тёмных дверных проёмов практически каждого здания, которое я видела. Каждого, правда, кроме одного, куда мы как раз и направлялись — больницы.

Первые гончие уже добрались до Административного Здания Горнодобывающей компании Марипони. Некоторые ворвались внутрь. Остальные тем временем вгрызлись когтями в кирпичный фасад и начали взбираться по стенам.

Каламити повернулся к ящикам Анклава и принялся разбирать разодранные когтями контейнеры, пока не нашёл единственный неповреждённый. Я услышала его шёпот, звучавший как молитва, хотя я не знала ни одного высшего существа, к которому мог обратиться Каламити. Закончив, он стремительно застучал копытами по облачному замку, набирая код.

Ящик с шипящим звуком открылся и обдал нас порывом холодного воздуха. Внутри был... комок пушистых белых облаков.

Я бы непременно сделала фэйсхуф, если бы не возглас, который издал Каламити, увидев содержимое, прозвучавший явно ликующе. Пегас опустил голову и скинул шлем, высвободив свою рыжую гриву. Его широко раскрытые глаза и самодовольная улыбка приподняли мне настроение. Он скрывался за этой чёрной насекомоподобной маской слишком долго, и я успела по нему соскучиться.

— Как ты узнал комбинацию? — с любопытством спросила Ксенит.

— Нуль-один-нуль-четыре. День рождения Харбинджера. — Каламити гордо улыбнулся. А затем смущённо признался: — Эт на терминале было.

— Облако?

— Агась! Вы се попали в эт заваруху из-за меня. Я вас из неё и вытащу.

Он опустил голову в ящик Анклава и взял кучку облаков зубами. (Он укусил облако и поднял его! У маленькой пони в моей голове случилась аневризма.)

— Смоф'ифе! — хвастливо произнёс он сквозь облако в зубах и подошёл к краю крыши, обратившись лицом к больнице. Прямо перед ним над крышей показалась лапа взбиравшейся по стене адской гончей с длинными, разрывающими плоть и броню когтями. Каламити отскочил назад, выронив связку облаков (которые просто остались висеть в воздухе, где он их отпустил).

БАХ! Дробовик Вельвет Ремеди выстрелил, и тяжелая пуля ударила Адскую гончую прямо в центр её левой груди. От удара плоть содрогнулась, словно желе, но устояла. Тварь взвыла от боли и повалилась вниз, сбитая выстрелом.

— Слава Селестии! — с облегчением вздохнула Вельвет Ремеди. Я удивлённо моргнула, понимая, что та благодарит Богиню за то, что шкура адской гончей была достаточно толстой, чтобы остановить тяжёлую ружейную пулю, выпущенную в упор. До этого я использовала против них только Малый Макинтош и снайперскую винтовку. Мне повезло с выбором оружия. Остальное вряд ли смогло бы их пробить.

Ещё одна гончая взобралась на крышу точно перед Ксенит. Зебра плавным движением нанесла точный удар в грудь твари. Я услышала хруст рёбер, и гончая упала, с хрипом пытаясь вздохнуть, как я понимала, из-за проколотого лёгкого. Второй удар отбросил гончую за край, где она врезалась во вторую, и они вместе полетели в переулок. Одна из них упала спиной на край открытого мусорного контейнера, который издал громкий лязг.

Трудно было понять, что выглядело страшнее: адские гончие или Ксенит, способная убить их голыми копытами.

— Благодарю любезно, Вельвет! — Каламити вернулся к парящему облаку и пнул его. Облако стало разворачиваться, разматываясь, словно ковёр, и растянулось над улицей.

Ещё три адские гончие перевалились через край крыши. Вельвет Ремеди отошла назад и запела, взяв ту самую безупречную высокую ноту. Все три гончие схватились за уши. Две остановились и попятились обратно к краю. Одна, ухватившись за него, начала спускаться, а другая, идя назад, оступилась и, комично размахивая лапами, свалилась с крыши.

Третья метнулась вперёд, почти наугад ударив Вельвет Ремеди взмахом лапы. Вельвет отпрыгнула, но её правая голень осталась на месте, медленно повалившись в растекающуюся лужу крови. Голос Вельвет оборвался неестественым визгом, она тут же подхватила отрезанную голень телекинезом и уставилась на собственную ногу, заканчивающуюся окровавленным обрубком в паре дюймов над тем местом, где раньше было колено.

Чудовище отвело лапу назад, один из её когтей был покрыт кровью Вельвет Ремеди. Четыре разряда магической энергии тут же ударили её в противоположную лапу. Самка Адской гончей вспыхнула и растворилась.

— Вельвет!

Я в ужасе закричала. Каламити рывком подскочил к угольно-чёрной единорожке, подхватив её, когда та начала терять сознание, всё ещё не отрывая глаз от того места, где должна была быть её правая голень.

— Я... смогу это поправить, — прошептала она. В следующее мгновение Вельвет повалилась на заботливо подставленные копыта Каламити.

Паерлайт взмыла в воздух, издав скорбный крик.

НЕТ!

Ксенит, не мешкая, принялась доставать из сумки зелья, пока не нашла нужное. Она разбила его о крышу и приказала пегасу:

— Обмакни её рану в это! Живо!

Зелье выглядело в точности как тот пудинг, который Ксенит дала Вельвет, чтобы Каламити не погиб от потери крови, после того как ранил крыло.

Подхватив обрубок ноги Вельвет магией, я поднесла и его к этому пудингу и опустила в растёкшееся по полу месиво.

— Мы всё исправим, — простонала я с решимостью в голосе. — Она исправит. Она так сказала!

Я слышала, как по зданию и по его стенам стремительно поднимаются другие адские гончие.

Каламити держал Вельвет, ошеломлённо глядя на неё. Его глаза блестели, как и броня, покрытая кровью Вельвет.

— Каламити, давай! — прокричала ему на ухо Ксенит, выведя пегаса из транса. Он с такой силой ткнул кровоточащим обрубком в лечебную пасту Ксенит, что бывшая без сознания Вельвет застонала.

Повернувшись ко мне, Каламити приказал:

— Ксенит, закинь Лил'пип мне на спину. Лил'пип, ты левитируй сех остальных, окромя нас с тобой. И не забудь ногу Вельвет!