Следующие полчаса прячу взгляд в экране телефона. Читаю новостные ленты, смотрю новые фотографии.

Ведущий со сцены призывает всех к танцам. Кавалеры приглашают дам. Танцпол за несколько минут заполняется практически до отказа. Ева, несмотря на усталость, с радостью отправляется танцевать с мужем. Я же после пары приглашений на танец, которые почему-то отвергаю одно за другим, встаю из-за стола и прячусь в углу, стараясь слиться со стеной. Но не тут-то было. Один из гостей, тот, что практически весь вечер общался с Каем, направляется в мой угол и настойчиво уговаривает потанцевать с ним.

– Извините, очень нога болит, вывих, понимаете, – вру безбожно, одновременно пятясь в сторону. Случайно оступившись, лечу на пол, но падения не происходит. Чьи-то сильные руки ловят меня. И словно ток по венам от этих прикосновений. Или снова виной всему этот аромат? Я могу даже не поворачиваться, чтобы сказать, что спасшим меня от падения стал Он. Мой загадочный незнакомец.

Его руки крепко держат меня, помогают принять вертикальное положение. Я замираю, забываю, как дышать. Чувствую его сзади. Он прижимается твердой грудью к моей спине. Несколько долгих секунд мы стоим, не двигаясь. Едва касаясь оголенной кожи шеи кончиками пальцев, он убирает пряди моих волос и, приблизившись, шепчет на ухо:

– Нужна помощь?

Подняв глаза, замечаю направляющегося к нам незадачливого кавалера. И понимаю, что незнакомец так же, как и я, на протяжении вечера следил за мной. Не успеваю ничего ответить, парень перемещается и, загородив меня собой от посторонних взглядов, протягивает руку. Перевожу взгляд на него и буквально плавлюсь. Его глаза…невероятные. Гипнотические. Карие омуты затягивают, очаровывают, овладевают. В его взгляде пугающе-завораживающая смесь силы, жестокости и опасности. Неужто я в момент с ума сошла, ведь никогда такие типы меня не привлекали. Кто же он такой? А в следующий момент, мне в бок упирается что-то твердое и холодное. С ужасом опускаю глаза и вижу оружие. Пистолет. Выражение лица парня становится жестким, черты будто натягиваются на его красивом лице.

– Ни звука, иначе сдохнешь, поняла?

Я машинально киваю, не в силах осознать происходящее. Такое бывает лишь в фильмах, а в жизни эти жуткие слова прозвучали дико, гротескно.

Одной рукой продолжая держать оружие возле моей талии, другой, парень берет мою ладонь, сжимает, и подталкивает по направлению к выходу. Словно завороженная смотрю, как его сильная смуглая рука уверенно держит мою тонкую белую ладонь.

Он выводит меня на ночной воздух.

Слегка придя в себя, замечаю, что мы движемся к парковке.

– Куда мы? – мой голос тихий и тоненький, словно мышиный писк.

– Прокатимся, – тихий, слегка хрипловатый голос лишает меня последних капель рассудка. Так страшно мне не было еще ни разу в жизни…

В детстве мама никогда не читала мне сказки… Да что там, я и матери-то своей не помню. Знаю только, что она была.

Маленьких детей любят называть ангелочками, ну, тогда я с рождения был падшим ангелом… маленьким диким зверьком, злым, нелюдимым, бешеным.

Кажется, мать начала пропадать на долгие периоды, когда мне было всего четыре года. Смутно помню то время, совсем маленький был. Просто однажды мать сунула меня в машину и отвезла к бабке в деревню. Там я и рос лет до десяти, а мать изредка появлялась, но совсем чужой была, ни ласки, ни поцелуя. Не то чтобы я этого хотел, я тогда об этом даже не думал, не знал, что бывает по-другому. В моей жизни с бабкой были только ремень да крапива. Почти ежедневно, потому что хулиганом я был редкостным. Вечно что-то ломал, топтал огороды, и свой, и соседские, пугал скотину, лазал по крышам обветшавших домов, после чего требовался ремонт этим ветхим строениям. Бабка называла меня чертенком и клялась, что вот только приедет дочь, как тут же от меня избавится. Но мать приезжала, гладила меня по голове, потом ругала под пристальным надзором бабки, только что с листа не зачитывала мне заученные проповеди о поведении, а потом заваливалась спать. Могла три дня спать как убитая. Затем снова гладила меня по голове – и уезжала.

А потом бабка умерла, просто пошла на огород утром, да так и осталась в зарослях малины. Я как обычно пропадал в лесу, только там чувствуя себя свободным: ори, ломай, хоть кубарем по земле катайся, никто и слова не скажет, разве что на грибника наткнешься изредка, который обматерит, да и только. Я старался уходить в непроходимые, дальние части леса, как дикий звереныш лазил там, собирая ягоды, ломая ветки.

Смерть бабушки я принял спокойно, даже равнодушно. Видимо, не было во мне никакого сочувствия и любви изначально, в мать пошел… А может, в таком возрасте просто не понимаешь еще, что такое смерть, как она безвозвратна. Мать тоже на похоронах ни слезинки не пустила, стояла как замороженная, глаза мутные, нет в них ничего кроме пустоты. А наутро после похорон посадила меня в машину, ехали мы долго, кажется, больше суток… Один раз только сделали перерыв, остановились поспать в придорожной гостинице, мать дверь заперла и ключ в карман спрятала, знала, какой я бесенок… Только мне не до шалостей в тот момент было, я тревогу внутри себя ощущал сосущую, будто камнем на грудь давило. Накатило предчувствие чего-то плохого, не ремня или крапивы, а чего-то гораздо худшего…

Я не ошибся в своем предчувствии, мы миновали огромный город, снова захолустье, кривые дороги, закоулки, и вот мать останавливает машину у кособокого строения, то ли сарай, то ли гараж. Возле него уже стоит машина, блестящая, новенькая и такая красивая, аж дух захватывает. Пялюсь на это чудо, а мать за руку берет и тянет в гараж. Там, внутри, пятеро мужиков, довольно опасные на вид, все в наколках, один огромного роста и бородатый, на лешего похож. А в центре, на высоком стуле, будто царь, восседает седоватый мужик, взгляд которого словно ножом меня с головы до пят проходит.

– Ну, здорово, Светка. Привезла, значит, – голос седоватого неприятный, резкий, каркающий.

Мать кивает головой и толкает меня вперед.

– Подойди, пацан, не тушуйся, – подзывает меня «Царь»

– Я вздергиваю подбородок, а сам трясусь, вот-вот обоссусь от страха. Зачем мать привезла меня сюда, чего хочет?

– Значит так, пацан, теперь ты мой. Воспитывать тебя буду, шаловливый ты, говорят, больно, бабку родную, вона, в могилу свел… Правила объясню позже, а пока – прощайся с мамкой.

Мать подлетает ко мне со спины, стискивает в объятиях так, как не делала никогда. Мне неловко и больно, уворачиваюсь, а она жмется все крепче, целует затылок, прижимая меня спиной к своей груди. Чувствую, что-то мокрое течет сзади по шее, догадываюсь, что это ее слезы… Хочу обернуться, заглянуть ей в глаза, спросить, почему так поступает со мной, зачем отдает… Но мать отталкивает меня и убегает прочь. А я стою на дрожащих ногах и вопросительно вглядываюсь в лицо седого.

– Все, убежала мамка, пацан. Теперь ты взрослый, сказки кончились.

– П-почему? Зачем она ушла? – пищу жалобно.

– Продала тебя мамка. За дозу наркоты продала. Теперь ты мой. Будешь делать, что скажу, или сдохнешь. Мужика из тебя воспитаю. Ты не боись, я все по справедливости. Будешь полезен – в шоколаде искупаешься. Перечить надумаешь – в дерьме сгною…

Твердой, уверенной походкой прогуливаюсь по ресторанному залу. Смотрю им всем в глаза. Ненавижу. Дорогие костюмы, толстые кошельки, только вот душонки скудные, трусливые.

Повернув слегка голову, нахожу в толпе объект.

Злость накатывает волнами. Не думал, что так сложно будет находиться близко к врагу. Чувствую, что могу сорваться. Ненависть, подобно кислоте, разъедает все изнутри. До зуда в костяшках хочется приложиться к лощеному фэйсу Харченко. Сколько лет из меня несдержанность эту Бес выбивал. Сколько лет старик учил меня, что действовать нужно с холодным рассудком.