– Рус, я тебе, считай, жизнь спасаю, – не дождавшись от меня никакой реакции, выходит он из себя, опускаясь до слезливых уговоров. – Бес ведь сказал тебе, что грохнешь этого мужика, только когда он позволит. Давай, не дури! Поехали на хату к Святому. Лучше с девчонками оттянемся.

– Ты такой заботливый, Жека. Моя мамаша так не пеклась обо мне, как это делаешь ты, – ухмыляюсь, всматриваясь в прицел. Только сейчас понимаю, что вот уже несколько минут пялюсь на девчонку в приторно-сладком платьице.

– Я сегодня быстро догадался, куда ты отправился. Сколько лет уже под Бесом ходим, а ты до сих пор не понял, кто он и что из себя представляет? Если говорит – нельзя грохать, значит, нельзя, табу, баста. Нет, ты все равно в пекло свою рожу/голову суешь. Жить надоело? Месяц всего, как вышел. И уже самодурствуешь, парень, – словно заведенный тараторит Женька. Думает, что благодаря его проникновенной речи, я только что откинул в сторону винтовку и, задрав руки кверху, поднялся с колен.

– Нельзя так, – тихим спокойным голосом произносит он, смотря мне глаза. – Бес тебя быстро пришьет. Нужен ему этот мужик, дела с ним ведет. И двигается твой объект в нужном нам направлении. Так что, давай, уматывай отсюда. Забудь. Или подожди. В нашем деле надо уметь ждать, брат, – произносит он и опускает пистолет, совершая тем самым непростительную ошибку.

Потому что в следующий миг мой кулак летит в его голову. Женьку отбрасывает на несколько метров в сторону. Не дав возможности опомниться, выбиваю ногой из его рук оружие и, схватив пистолет, навожу на него.

– Еще раз приставишь ствол к моей башке, я тебе кишки выпущу, – произношу это обманчиво тихим голосом. Только Жека знает меня слишком хорошо, и мое видимое спокойствие пугает его до чертиков.

– Ладно-ладно, прости, брат, – поднимает руки ладонями вверх. А я вглядываюсь в его глаза. Вижу в них отблески ужаса, животного страха. Знает говнюк, что, в отличие от него, я зря стволом размахивать не стану.

Но следующая мысль в считанные секунды рассеивает ярость, сгустившуюся непроницаемым туманом в моей голове. Черт возьми, а месть действительно может быть слаще меда, – на губах расплывается улыбка предвкушения, когда я поворачиваю голову в сторону помещения ресторана. Воскрешаю в памяти воздушно-сладкий образ девчонки.

Что может быть ужаснее для родителя, чем потеря любимой дочери? Лишиться близкого – все равно, что умереть, только это сильнее смерти. Это сжигает изнутри.

Иссушающая, всепоглощающая боль. Она накроет с головой, захлестнет с такой силой, что по истечении времени, уже невозможно будет определить, где ее начало, а где – конец.

Как бы поступил на моем месте настоящий Хищник, в душе которого не осталось и намека на сострадание или доброту?

Я знаю ответ. Не тратя времени на объяснения, забрав свою винтовку, покидаю крышу.

– Можешь не благодарить, – доносится вслед Женькин возглас. Действительно, этот недоумок, сам не зная того, только что оказал мне огромную услугу.

Ведь я, не испытывая ни капли сожаления, направляюсь к дочери объекта, которой суждено сегодня стать падшим ангелом. Я научу ее тому, что познал сам. Сделаю орудием мести, раз уж сам объект под запретом.

В детстве я очень любила, когда мама читала мне перед сном сказки. После чего, лежа с закрытыми глазами, я долго фантазировала. Представляла себя на месте главных героев. В своих грезах я бесстрашно сражалась со злом, освобождала прекрасных принцесс из лап свирепых драконов, спасала беззащитных малышей от жутких людоедов и колдунов.

С самого детства в моей голове сложилась основополагающая аксиома: добро прекрасно, а зло безобразно. Со злом нужно бороться, нужно его искоренять. Любые монстры есть порождения зла и, как следствие, они уродливы, безобразны. Монстра невозможно полюбить, да и сам он любить не умеет.

Только за день до своего восемнадцатилетия я поняла, в жизни иногда тоже встречаются чудовища. Настоящие и самые опасные из них безобразны внутри, но снаружи зачастую невероятно красивы и притягательны. Особо опасные обладают гипнотическим взглядом, невероятным запахом и жестоким сердцем. Попасть к такому в лапы – обречь себя на смерть, на агонию.

– Малыш, давай скорее – уже началось, – потрепав моего лучшего друга по мягкой холке, впрыгиваю в кеды, и, открыв входную дверь, бегу на свое любимое место. Пес, как и всегда, несется рядышком, радостно виляя хвостом. Он такой же, как и я, фанатик заката.

Добежав до места, усаживаюсь под раскидистым дубом, на берегу пруда. Малыш, несколько секунд покрутившись на месте, усаживается рядом и, положив мордочку мне на колени, устремляет взгляд на небеса.

Глажу пса по голове и поднимаю глаза кверху. Началось.

Уходящее солнце уже раскрасило оперенье облаков в оранжевые и красные тона. Листва деревьев как будто опускается… Птицы чистят перья среди веток, рыбы все реже выпрыгивают из воды навстречу солнцу…

Закат – единственное время, когда я перестаю тосковать. Хоть немножечко. В это время действительность и мир, созданный моим воображением, соприкасаются, образуя новую реальность. Манящую, соблазняющую. И я растворяюсь в ней, как металл в кислоте, перестаю ощущать свой разум и тело, но зато впитываю всем своим существом каждый звук, каждую деталь, каждую мелочь. В этой реальности я счастлива. По-настоящему. Потому что в ней два самых дорогих мне человека живы, здоровы и рядом со мной. Мои мама и папа. Не передать словами, как мне их не хватает. Прошло уже больше пяти лет с того страшного дня, когда я стала круглой сиротой, когда этот урод убил мою мамочку… а боль не утихает.

Я пытаюсь изо всех сил жить дальше. Пытаюсь к чему-то стремиться, оправдывать надежды своей приемной семьи. Пытаюсь не ударить в грязь лицом перед строгим отчимом, перед заботливой бабушкой. Стараюсь быть хорошей подругой, примерной ученицей. Только вот все это – неправда. В глубине души я безгранично одинока, и мне ничего не нужно. Нет ничего, что отвлекло бы меня. Кроме музыки. Это единственное, что помогает мне хоть ненадолго почувствовать себя счастливой. Раньше еще были танцы, в них я растворялась, забывала обо всем на свете. Но с момента смерти мамы я больше не танцую. Не могу позволить себе эти минуты счастья, когда ее больше нет.

Ведь она никогда больше не сможет посмотреть на меня, полюбоваться тем как я двигаюсь, как легко получаются у меня самые сложные движения. Мама жила моими успехами. Она мечтала увидеть меня на большой сцене. Но все это ушло в небытие. Ее больше нет. И меня, прежней, нет. Я исчезла вместе в ней, провалилась в глубокую черную дыру, откуда нет выхода.

И все же моя новая жизнь не так уж плоха. Здесь у меня есть Малыш, а в Москве – мои сводные сестрички, Алиса и Ариша. Два светловолосых голубоглазых ангелочка.

Только рядом с ними мне по-настоящему хорошо и не нужно притворяться. Есть Ева, которая стала мне и сестрой, и подругой, и даже иногда пытается маму заменить. Она очень хорошая, просто чудесная, не смотря на ужасы, которые ей пришлось некогда пережить. Но Ева не сломалась, нашла в себе силы начать все заново, найти свой путь к счастью. Ее пример вдохновляет меня, помогает сдерживать тоску и уныние, идти дальше…

Еще есть Кай… Самое сложное звено в цепи моих отношений с этой семьей. Если мама Кая приняла меня сразу, безоговорочно, спасла меня, не дала совсем сгинуть… Кай не такой. Поначалу он отчаянно боролся против меня. Не подпускал к себе, не позволял ни на сантиметр сократить расстояние. Но со временем я поняла, он поступал так не потому что плох. Кай – замечательный, очень верный и преданный семье. Любого за своих порвет… Кай просто боялся. Что сделаю больно матери, что не смогу сжиться с новым положением. Он боялся меня, как ни смешно это звучит, ведь такие мужчины не умеют бояться чего бы то ни было…