Не имею ни сил, ни желания ждать хотя бы минуту. Приблизившись, накрываю ее губы жадным поцелуем. Не хочу пугать, делать больно, только вот сдерживать себя очень сложно. Знаю, что сейчас близость нам запрещена. На таком сроке опасно. Тем более, у Евы кое-какие осложнения беременности. Врач строго запретил до самых родов. Но мне не нужно этого. Мне хватит сейчас просто поцелуев, прикосновений к ней.

Ева обвивает мою шею изящными руками, запускает пальчики в мои волосы. Сжимает их, требуя большего. Рычит недовольно, от того что я не даю ей желаемого. Моя маленькая ненасытная львица. Не могу. Увязаю в ней. С каждым прикосновением. Все глубже и глубже. С каждым днем во мне растет это чувство. Любовь. Всегда смеялся над мужчинами, говорящими о любви к женщинам. Считал это чушью бабской. Страсть существует, бесспорно. Но вот любовь… чтобы так, одну и навсегда. Чтобы жизнь не жалко отдать…

И вот: словно урок для меня. Рядом с ней с ума схожу. Несмотря на то, что моя. Со мной. А мне все мало ее. Никак не напьюсь, не надышусь ею.

И с этим чувством в груди поселился страх. Постоянно боюсь потерять ее. Наверное, я стал слабым. Раньше любые страхи сгорали уже на пути к сердцу. Превращались в жалкий пепел. А теперь?! Он растет в груди. Разгорается, превращаясь в пожар!

Отстраняюсь, пытаясь выровнять дыхание. Прижимаю ее к себе, утыкаюсь носом в волосы.

– Кай, – зовет, нарушая уютную тишину, – Может, мне тоже к маме и Кристине поехать?

– Ты же помнишь, как в прошлый раз было? Чудо, что ты в клубе не родила. Нет, до родов будешь здесь, – обрываю ее фантазии. Как вспомню прошлые роды Евы, до сих пор сердце от страха сжимается. Ева молчит. Перебирает пальчиками по моей спине.

– Кай, они меня так раздражают, – ворчит она. А я отстраняюсь, смотрю на нее удивленно. Никак не могу понять, о чем она говорит.

– Кто?

– Охрана, – печально вздыхает Ева. – Шагу ступить не дают. Я не могу так. Может, ты отменишь все это?

– Отменю, когда поймают отморозка, угрожающего моей семье. Все, спи, милая, – целую ее в висок, укладываясь обратно на подушку.

Спустя минут десять тишины и спокойствия Ева начинает ворочаться.

– Ка-а-а-й, – зовет меня шепотом. – Понимаю, что за два дня обид на меня Ева намолчалась, и теперь ей не терпится поделиться со мной новыми идеями.

– М-м-м-м? – утыкаюсь носом в ее затылок, кладу руку на живот. Малыш, словно желая поздороваться, тут же толкается в мою ладонь. Поглаживаю это место.

– Я сомневаюсь насчет выбранного нами имени. Поняла недавно, что Ярослав…ну совсем не нравится мне.

– А какое имя тебе нравится? – шепчу, не открывая глаз. Не хочу обидеть ее равнодушием, только вот нахожусь уже в полубреду. Две бессонные ночи и куча потраченных нервов истощили мой организм до предела.

– Хочется чего-нибудь необычного, такого, чтобы один на миллион… может Лука?

Даже в таком состоянии я понимаю, что Ева дурью мается. И за две ее беременности пришел к выводу: порой лучше промолчать, чем сказать свое твердое «нет». И это как раз тот самый случай.

– Ева, давай определимся с именем после родов. Посмотрим на него и решим, – стараюсь выразить свои мысли как можно мягче, дабы не обидеть ее.

– Ты думаешь?

– Уверен, любимая, мне завтра в восемь в Управлении быть на совещании. Идиотам мозги вправлять. Давай поспим немного. Я завтра, как освобожусь, к тебе приеду сразу. Хочешь, погуляем? Сходим в твой любимый ресторан?

– Хорошо, – поворачивается ко мне и легкими, практически невесомыми касаниями проходится по контурам моего лица. Открыв глаза, встречаюсь с ней взглядом. Дух захватывает от увиденного. В ее глазах столько жизни, столько огня! Не знаю, что было бы со мной, не повстречайся она на моем пути. Не влюбись в меня. Наверное, так и жил бы, довольствуясь суррогатом, окруженный постоянным холодом и одиночеством.

День не задался с самого утра. Мало того, что проспал сигнал будильника, так еще и в ДТП попали по дороге в Управление. Ничего серьезного, но все равно, неприятный осадок остался. Совещание прошло как обычно. После каждого из них испытываю жгучее желание уволиться к чертям собачьим с этой службы. Податься в бизнес или еще куда. Только не сталкиваться больше с непроходимой тупостью людской.

– Николай Германович, я хотел отдать вам проект приказа о квартальном премировании работников службы, – вслед за мной в кабинет от самого актового зала следует целая делегация с начальником отдела кадров во главе.

Останавливаюсь, оборачиваюсь к подчиненным.

– Леонид Андреевич, пройдемте в кабинет, – забираю из рук мужчины папку для документов на подпись. – Все остальные вопросы в отведенное для приема время, – поднимаю глаза на ожидающую меня толпу. Не дожидаясь ответа, захожу в приемную. Вслед за мной семенит мелкими перебежками начальник отдела кадров.

Усаживаюсь за стол, пытаюсь вникнуть в документ.

– Со всеми начальниками согласовали? – поднимаю на мужчину глаза. Тот кивает. Подписав документ, возвращаю его владельцу.

– Николай Германович, – произносит Леонид Андреевич, вот только договорить он не успевает. Внезапно распахивается входная дверь кабинета, с оглушающим грохотом ударяясь о стену. Подняв глаза, вижу в стоящую в проеме Еву. Разъяренную. Чуть сбоку от нее нанятый мной телохранитель жены. Олег. А позади них с испуганными глазами олененка Бэмби мечется секретарша.

– Леонид Андреевич, свободны. Я позже вызову вас, – киваю, мужчине. Тот, ни секунды не медля, пулей выскакивает из кабинета.

– Николай Германович, простите, но я ничего не мола сделать, – извиняется Лена, едва ли не трясясь от страха.

– Все в порядке, – делаю ей знак удалиться.

Дверь закрывается, оставляя нас втроем.

– Олег, подожди за дверью, – бросаю команду охране.

Спустя пару секунд мы совершенно одни. Она неподвижно стоит в дверях кабинета. Ева настолько зла, что даже воздух вокруг нее густой, наэлектризованный, почти потрескивает от напряжения. Вокруг так и пахнет электричеством. Докопалась все-таки до правды, упрямица.

– Ты врал мне. Я была у твоего друга, Алексея, он все рассказал, – подтверждает мои догадки. Ее голос дрожит, а напряженные руки судорожно сжимают ворот футболки. Сейчас общение с ней – ходьба по минному полю. Любое неосторожное движение и рванет, потом не соберешь по кускам.

– Что он тебе рассказал? – мой голос наигранно спокоен, хотя внутри настоящая буря.

– То, что с твоей подачи посадили Руслана, издевались над ним, – Ева начинает говорить шепотом, но с каждым последующим словом ее голос все громче и громче. – То, что Кирилла убили по твоей указке. Повесили в камере, – тычет в мою сторону пальцем. Я стою на месте, не отводя от нее глаз. Вижу, как ее глаза наполняются слезами, лицо искажено страдальческой гримасой, а тело сотрясает мелкая дрожь.

– Ева, какого хрена ты во все это лезешь?! – вскакиваю из-за стола, направляюсь в ее сторону. Злюсь на себя, на нее. – Ты хочешь родить раньше времени? Я же тебе сказал, что сам во всем разберусь.

– Ты уже разобрался, – на ее губах змеится ядовитая улыбка, в то время как она медленно пятится от меня назад. И то, что я читаю в ее взгляде, обращенном ко мне, лишает последней надежды на положительный исход. В ее глазах – приговор для меня. Я потерял. Потерял ее, черт возьми. Все мои слова сейчас – пустое сотрясание воздуха. Они не помогут, не оправдают меня. – Из-за тебя похитили Кристину. Ты столько жизней загубил, Кай! – не замечает, как срывается на крик. – Неужели ты считаешь себя вправе совершать такое???

Смотрю на нее. Измученную, исхудавшую. Руки и ноги – кожа да кости. Только живот торчит. Сколько же в ней сейчас боли, разочарования. И острым лезвием вспарывает грудь мысль о том, что виновник ее горя – я. Удавиться, только не видеть ее такой: потерянной, несчастной, далекой от меня. Словно в прежний кошмар попал.

– Этот урод чуть не изнасиловал тебя, – приближаюсь к ней. Стараюсь сохранять спокойным свой тон, только вот-вот – и разорвет на ошметки. – Он закрыл тебя в психушке, Ева! Из тебя бы сделали овощ, если бы мы с Лехой не успели вовремя! – осекаюсь, понимая, что кричу во все горло. Отворачиваюсь от нее, пытаюсь хоть немного остыть. – Ты бы так и существовала дальше, живым трупом была, – на последнем слове какие-то вибрации в голосе. И грудь, будто удавкой, стягивает так, что не вздохнуть, не выдохнуть. Хочется орать во все горло. Хочется все вокруг разнести к чертям собачьим. Только больше бы не видеть на себе такого ее взгляда, полного разочарования.