— Я тебя понял… Я француз, и это, быть может, мое несчастье, но это так, и я остаюсь им, как и ты — англичанином, невзирая на обстоятельства…

— Да, — добавил он после паузы, — я мог бы теперь иметь у себя на плечах две короны вместо двух звезд… Но все это пустяки. Будучи лейтенантом в свои сорок, я делаю для своей родины не меньше, чем если бы был майором. Я со спокойной совестью ем свой черствый, но честный хлеб.

В любом уголке Сомали знают Хейдина. Именно к нему люди приходят излить свое горе и получить совет.

Он обладает огромным влиянием, и резиденты относятся к Хейдину с благоговейным почтением, в котором, возможно, есть доля страха.

А теперь, сделав это отступление, вернемся к нашей истории.

Выслушав рассказ матросов, я иду навестить майора Хьюмза, чтобы спросить у него о судьбе Абди.

Этот славный парень воспринимает мой вопрос с улыбкой.

— Ах! Ах! Это вы о той старушке? — Дело в том, что Абди похож на старуху. — Его вызвали в Аден, разумеется, для допроса, но, по-моему, не по вашему делу. Не было ли у него раньше столкновений с аденскими властями?

— Мне ничего не известно об этом. Но вряд ли он кого-то отправил на тот свет! Речь может идти лишь о чем-то, связанном с контрабандой, и, поскольку он плавает со мной уже пять лет, срок давности истек два года назад… Прошу вас выдать мне патент до Адена, куда я должен отправиться немедленно.

Наверняка, резидент Перима дал телеграмму в Аден и сообщил о моем прибытии и о том, что я намерен добиваться выдачи Абди. Мои действия могут стать причиной больших неприятностей, либо англичане постараются не доводить до этого, опасаясь скандала. Я склоняюсь ко второй гипотезе, ибо мое незаконное содержание под стражей на Периме, не будучи подкрепленным вескими доказательствами, представляет собой достойный сожаления акт, и его не стоит еще более усугублять.

Но бывают ведь еще и непредвиденные несчастные случаи, за которые никто не несет ответственности… Подобное происходит довольно часто в английских владениях.

Первый, кого я замечаю, покидая судно, причалившее к пароходной пристани, это Хейдин.

Ты приехал за Абди? — спрашивает он без каких-либо вступлений.

— Да.

— Тамам. — У этого арабского слова нет эквивалента во французском языке, оно имеет самые разные значения в зависимости от ситуации. В данном случае его можно перевести так: «Это хорошо, правильно сделал».

— Абди в тюрьме? — спрашиваю я с тревогой.

— Это вряд ли можно назвать тюрьмой. Он находился в лагере Джебель-Нара, где никто не запрещал ему прогуливаться по территории. Его выпустили позавчера, и меня удивляет, что его здесь нет, ведь он постоянно смотрел на море и не мог не увидеть твое судно.

Отсутствие Абди — дурной знак. В душе рождается предчувствие какой-то беды.

Мы, каждый в отдельности, наводим о нем справки, обходя ту часть города, где живут туземцы. Никто не видел Абди. Вечером мы возвращаемся на судно, и нас охватывает печаль, точно смерть бродит вокруг нас.

Я слышу, что матросы поминают мимми, высказывая самые мрачные предположения.

Сейчас именно то самое время, когда совершаются таинственные ритуальные убийства. Я спрашиваю себя: не воспользовались ли этим совпадением для того, чтобы, тихонько прикончив Абди и сбросив его в море с камнем на шее, свалить все на джебертийцев.

Я решаю пойти к Хейдину, который живет в Аден-Кэмпе, в получасе ходьбы от Эль-Мукаллы.

Со мной идут Габре и Мухаммед Муса.

Поднявшись вверх по извилистой дороге, мы доходим до траншеи, проделанной в скале, где дорога пересекает ущелье, по которому можно дойти до большого цирка — там находится Аден-Кэмп.

Я смотрю на высокие, сплошь черные вулканические горы, как бы вырастающие из мрака; их изломанные вершины вырисовываются на фоне неба. Я думаю обо всем этом пустынном и почти непроходимом хаосе, окружающем плохо освещенный город, который спит на дне кратера.

Так, должно быть, выглядит ад.

Возможно, труп несчастного Абди затерялся где-то здесь, среди этого загадочного пространства.

Хейдин встречает меня дружелюбно, но со скромной сдержанностью, исполненной почтения к гостю. Он пытается меня успокоить:

— Я не думаю, что были предприняты какие-то действия со стороны англичан. Мне поручили допросить Абди. Он откровенно отвечал на мои вопросы, подробно рассказывая о всех своих путешествиях. Все это мне было известно. Я честно доложил о результатах допроса резиденту, как и положено, и посоветовал ему отпустить Абди. Но есть еще и другая сила, превосходящая своим могуществом власть резидента!.. И я знаю, что она не погнушается никакими средствами, если только ее действия останутся в тайне!.. Но этот несчастный Абди всего лишь обычный сомалийский парень, и в его устранении никто не заинтересован… Что касается историй с мимми, которыми заполнены головы туземцев, то это некая загадка, и я не хочу излагать свое мнение на сей счет… Единственный реальный факт — и я могу его подтвердить, — состоит в том, что сомалийцы уверены в правдивости всех этих легенд. Абди человек недалекий, ему повсюду мерещатся джинны и привидения, и это единственное, чего он боится… Возвращайся к себе и, если можешь, ни о чем больше не думай и жди от меня новостей.

На другой день, не находя себе места на судне, я иду к пароходному причалу в надежде увидеть Хейдина.

Хейдин, одетый в мундир лейтенанта полиции, с хлыстиком под мышкой, находится там. Заметив меня, он отвечает на мое приветствие с типично английской невозмутимостью, словно для того, чтобы отбить у меня охоту обратиться к нему с вопросом.

Я слегка озадачен, но потом соображаю, что, должно быть, в этой толпе присутствуют любопытные, которых я не знаю, но которые, очевидно, знакомы ему.

Я отхожу в сторону, делая вид, что пришел сюда лишь для того, чтобы поглядеть на этих щеголеватых джентльменов в новеньких шлемах и на мисс в светлых туалетах.

Обеспокоенный ледяной неприступностью Хейдина и раздраженный нашествием стада туристов, я удаляюсь на свою фелюгу. Я провожу на ней целый час, когда какой-то мальчишка окликает меня с берега. Его прислал Хейдин: он ждет меня в одиннадцать часов в полицейской конторе на пароходном причале.

Сомалийские аскеры в караульном помещении, расположенном на первом этаже, знают меня и, не дожидаясь каких-либо объяснений, отводят меня на второй этаж в рабочий кабинет шефа.

Я с облегчением опять вижу добродушное лицо Хейдина. Едва уловимая улыбка обещает какие-то добрые вести.

— Я не хотел говорить с тобой на пристани. Надеюсь, ты понял почему… Вот что я узнал. Твой Абди находится где-то на горе «Крепостные стены». Ранен он или мертв, я не знаю. Отправляйся туда немедленно, я дам тебе свою собаку. Это отлично выдрессированный сеттер. В твое распоряжение поступит также мой бой. Приехав на место, ты дашь собаке понюхать одежду, принадлежащую Абди, например, его грязную рубаху, остальное предоставь ей. Хотя прошло уже два дня, собака может тебе пригодиться.

— Но что ты сумел узнать? — спрашиваю я.

— Рассказ занял бы слишком много времени, и потом сейчас это бесполезно. Все будет зависеть от того, чем закончится твоя попытка найти Абди. Не бери слишком много людей, чтобы не возбуждать повышенный интерес к себе… Встретимся вечером. Боя с собакой ты захватишь по пути к семафору в час дня.

В полдень под палящим солнцем мы трогаемся в путь. Я посылаю на сушу Мухаммеда Мусу для встречи с боем Хейдина, который будет ждать его, поднявшись до середины склона горы «Крепостные стены», названной так потому, что на ней сохранились развалины недостроенных оборонительных сооружений.

Я же вместе с Габре, Салахом и юнгой Фарой плыву на хури, чтобы меня не заметили с дороги в час, когда все европейцы обычно совершают сиесту.