Чтобы закрепить благоприятное впечатление от этой счастливой случайности, я истово молюсь в мечети пять раз на дню. Все не спускают с меня глаз, и любая оплошность может оказаться для меня роковой.

Ночью возвращается на своем осле шейх. Похоже, ему пришлось проделать немалый путь, он сообщает, что торговцы прибудут завтра. Моим даллалем, или посредником, будет он сам.

В восемь утра появляются несколько арабов и показывают мне не особенно ценные партии жемчуга. Однако я кое-что покупаю, чтобы завязать с ними отношения.

Эти люди, как мне кажется, пришли из ближайшей деревни, то есть вовсе не оттуда, откуда их якобы вызвал шейх Ибрагим. У меня такое впечатление, что они разыгрывают спектакль, цель которого мне пока неясна.

В одиннадцать часов двор, где я прилег в тени, заполняет группа арабов и вооруженных ружьями рабов. Они прибыли из северной части острова. Некто похожий на вождя подходит ко мне и, произнеся традиционное приветствие, удаляется в дом вместе с шейхом Ибрагимом, где они о чем-то шушукаются.

Вооруженные люди, присев на корточках во дворе, с любопытством меня разглядывают. Эти арабы — изумительно красивые люди с безупречными чертами лица и длинными шевелюрами, ниспадающими на плечи. Человек, которого они сопровождают, — шейх Нассер Сехель, из деревни Кетуб, расположенной на севере Фарасан-Зекира. Он также очень красивый мужчина с едва загорелой кожей и короткой черной бородкой. Орлиный нос разделяет сверкающие черные глаза, глядящие прямо и словно бы пронизывающие вас. Одним словом, внешность у него открытая, что сразу же располагает меня к этому человеку.

Однако я по-прежнему нахожусь в окружении солдат, тогда как оба шейха продолжают совещаться. В такие моменты наилучший образ действий — это молчаливая и сонная неподвижность, выражающая полное спокойствие безмятежной души. Когда ситуация неясна, следует помалкивать и ничего не предпринимать.

Наконец шейхи велят меня позвать. Я вхожу в дом и сажусь на анкареб перед ними. Мне предлагают кофе, затем Нассер берет слово, тогда как Ибрагим, сидящий чуть поодаль, как бы сливается с темнотой.

Мне заявляют, что я посланный турками немец, имеющий задание шпионить и сеять зло.

Я изображаю на своем лице улыбку, продолжая смаковать кофе, а затем, выдержав паузу, отвечаю:

— Если это действительно так и ты этому веришь, то меня надо заковать в цепи и отвести к твоему господину Хидрису. Следует взять под стражу и шейха Ибрагима, который впустил меня в свой дом и оказал мне радушный прием.

— Этого я никогда не сделаю, — живо откликается шейх Нассер. — Я знаю, что это клевета и лживые слухи, которые распускают всякие негодяи. Но поскольку эта порода людей многочисленна и их хватает повсюду, вполне вероятно, что они нашлись и в окружении Саида Мухаммеда Хидриса и наплели небылиц о том, что мы якобы получили деньги от турецкого шпиона, чтобы укрыть его на Фарасане. А так как Хидрис находится далеко и в глаза тебя не видел, он мог им поверить. Ты француз, тебе нечего бояться Саида Мухаммеда, к тому же ты, как говорят, мусульманин; он окажет тебе хороший прием, клянусь своей головой. Потом ты сможешь вернуться на Фарасан, и если соблаговолишь приехать в Кетуб, то будешь там моим желанным гостем.

Во время этой речи шейх Ибрагим как-то съеживается, ему явно стало не по себе, так как диатриба его коллеги в адрес неведомых негодяев была весьма недвусмысленной.

Некоторое время спустя шейх Нассер простился с шейхом Ибрагимом, не желая злоупотреблять его гостеприимством.

У меня возникло четкое ощущение, что шейх Ибрагим — автор этой шпионской истории. Это послужило единственной причиной его поездки в Кетуб к Нассеру, которого он хотел натравить на меня, так как я не являюсь гостем последнего. Но каковы мотивы такого поведения?

Шейх Ибрагим продолжает уверять меня в своей дружбе и не намерен отпускать, по крайней мере, до завтрашнего дня. Я же не собираюсь принимать его предложение и упорствую в своем желании срочно последовать совету шейха Нассера.

Однако мне приходится согласиться еще на одну трапезу. Отказ означал бы, что я обо всем догадался, тогда как я, напротив, хочу выглядеть обманутым.

Собираясь уже откланяться и вернуться на свое судно, я подхожу к нише, оборудованной в стене, чтобы прикурить от принесенной служанкой коптящей лампы, и замечаю конверт удлиненный формы, оставленный там. На нем выведено: Н.М.S. — His Majesty’s Services (Службы Его Величества). Ах, вот оно в чем дело! Мой гостеприимный хозяин связан с Н.М.S.!..

У полицейских есть такой принцип: «Ищите женщину…» Применительно к колониальной политике его можно было бы перефразировать следующим образом: «Ищите англичанина!»

Могущество англичан состоит в том, что они умеют платить, и хорошо платить. Немец — шпион сам по себе, и он не знает себе равных по этой части; англичанин — другое дело, сам он не создан для этого, но он ловко подкупает местных жителей!

Стало быть, сойдут любые сомнительные и темные личности. Англичане содержат при себе отбросы всех социальных прослоек. При необходимости они выдвигают на важные должности — вплоть до персонала посольств, о чем я расскажу позже, — гнуснейших типов, которых можно сбросить с Тарпейской скалы так же быстро, как и вознести на Капитолий. Но эти люди никогда не бывают англичанами, по крайней мере по своему происхождению, ведь надо иметь возможность их дезавуировать, не запачкавшись самим.

Метод хорош, ибо приносит убедительные результаты.

Таким образом, Метафер является одним из таких наемных сотрудников Великой нации, и я должен быть готовым ко всему, если она сочтет меня неугодным…

Я поднимаюсь на борт своего судна уже около десяти часов вечера. Команда доедает остатки барана — подарок шейха Ибрагима!

Сейчас слишком темно, чтобы думать о выходе из фарватера. Впрочем, там, в открытом море, чересчур много рифов и отмелей, поэтому нельзя плыть в безлунную ночь.

Тяжелая влажная духота. Я ложусь на палубе, надеясь уснуть. Ночную тишину нарушает шум песчаных сверчков, обрадованных, кажется, излившейся накануне с небес влагой.

Мое внимание привлекают приглушенные звуки осторожно поднимающихся на какое-то судно людей. Вскоре я различаю силуэт небольшой заруки, которая бесшумно проплывает мимо, подняв парус, и входит в фарватер, ведущий из бухты. Этот ночной маневр необычен для рыбачьего судна, и я могу объяснить его лишь срочно возникшей необходимостью доставить послание, очевидно, адресованное добрым друзьям шейха Ибрагима в конверте с надписью Н.М.S.

Конечно же он спешит предупредить Хидриса о моем приезде и что-то замышляет. В голову мне приходит мысль: а не отправиться ли в погоню за этой зарукой, но у моего судна слишком глубокая осадка, чтобы тягаться в скорости с этой юркой лодкой. Впрочем, ветер едва ощущается; если утром он посвежеет, я сумею быстро догнать уплывшее судно.

Ночь тянется бесконечно долго.

Наконец в тишине раздается приглашение к молитве. Скоро наступит рассвет. Я бужу своих людей, и мы готовимся к поднятию якоря. В этот момент нас окликают с берега: раб привел двух коз — еще один подарок шейха Ибрагима.

Не сомневаюсь, что таким способом нас хотят задержать, чтобы дать своему курьеру возможность достичь Меди с большим запасом времени.

Я оставляю крики рабов без ответа, невзирая на чувство досады, охватившее мою команду, как обычно, не страдающую отсутствием аппетита.

Погода безветренная, и мы выбираемся из прохода с помощью багра. Там, снаружи, море гладкое, как зеркало. Издали лежащие на его поверхности острова напоминают севших на воду мушек; не видно ни одного паруса. Должно быть, зарука уже далеко, и нам ее не догнать.

Что ж, надо довериться судьбе; скоро мы узнаем, что она нам уготовила.

На рассвете мы подплываем к Меди, где стоят на якоре с полдюжины самбуков достаточно большого тоннажа. После того как наше судно присоединяется к ним, команда, согласно обычаю, издает протяжный крик — морское приветствие. На него откликаются все остальные корабли подобным же образом. Затем матросы выкрикивают друг другу вопросы: «Откуда ты?.. Куда направляешься?..