Мне удается беспрепятственно углубиться в бухту, однако я стараюсь держаться в ее середине, вдали от берегов. И тем не менее от задней части бухты меня отделяет расстояние более трех миль, но рифов множество, и они плохо видны из-за того, что вода взбаламучена штормом.

Я решаю отправить Салаха на поиски Саида.

К трем часам мы доставляем его к ближайшей от Ходейды точке. Это время отлива, и он сможет уйти достаточно далеко до наступления темноты, в основном преодолев прилегающий к берегу район, опасный из-за наличия зыбучих песков.

Мы договариваемся об условном световом сигнале, который позволит нам обнаружить друг друга следующей ночью, и я возвращаюсь на судно. Мы организуем сменное дежурство: два вооруженных человека не дадут никому приблизиться ни к судну, ни к лодке.

Ночь проходит без происшествий. Утром я вижу, как от берега отделяются несколько маленьких белых парусов. Скорее всего, это рыбаки, но мне не хочется вступать в отношения с кем бы то ни было.

Тем не менее одна из зарук направляется в нашу сторону. На ее борту два араба, по-видимому, отец и сын. Они подплывают к нам якобы за табаком, но, разумеется, основной побудительный мотив этого утреннего визита — любопытство. Я встревожен, так как эти люди наверняка обратили внимание на необычную конструкцию моего корабля; он сильно отличается от туземных каботажных судов, если рассмотреть его вблизи. Через два часа после возвращения Рыбаков в свою деревню турецкие власти конечно же будут извещены о том, что неподалеку от Рас-Катиба находится весьма подозрительное судно. Поэтому их надо задержать здесь, по крайней мере, до завтрашнего дня; я думаю, что предпринять: взять их в плен или усыпить опиумом, как в Романах, однако к нам могут подплыть и другие лодки, и мне не хотелось бы превращать «Фат-эль-Рахман» в плавучую тюрьму.

Лучше всего под каким-нибудь предлогом отправить их подальше от этого места. Я придумываю такую историю: не согласятся ли они отправиться на остров Окан, расположенный в тридцати милях севернее, чтобы доставить письмо накуде другого судна, с которым мы якобы плывем «сангар». Из-за ночного шторма мы потеряли друг друга из виду, и я был вынужден укрыться здесь, чтобы устранить поломки. Мы с ним условились встретиться в Окане, где нас должен ждать наш компаньон.

Я обещаю им вознаграждение в размере двадцати талеров: из них пять я плачу сразу, а остальные заплатит мой воображаемый друг на Окане. Это поручение позволяет мне быть уверенным, что оба араба не появятся в Ходейде, по крайней мере, в течение двух дней. Этот срок вполне меня устраивает.

Я задерживаю их еще на некоторое время, угощая чаем и обедом. Наконец в четыре часа они отплывают на север.

Я вижу, как судно исчезает за линией горизонта, подгоняемое попутным ветром. Теперь я спокоен; плавание займет несколько дней, ибо на обратном пути этот ветер станет для них встречным.

К счастью, никто больше не беспокоит нас визитами.

Среди ночи я отправляюсь на пироге в глубь бухты, чтобы дождаться там Салаха. До самого рассвета я вглядываюсь в лагуну: огней не видно.

В семь часов начинается прилив. Я в отчаянии, в голову лезут невеселые мысли.

В тот момент, когда я, потеряв всякую надежду, собираюсь вернуться на судно, один из гребцов обращает мое внимание на движущиеся вдали черные точки; это какие-то люди, идущие со стороны Ходейды. Я насчитываю пять человек, один из них очень маленького роста, наверное, ребенок. Откуда мог взяться этот караван в столь пустынном, почти недоступном месте? Наконец, я узнаю Саида, которого сопровождают три женщины и мальчишка, должно быть, его сын.

Все тащат самые разные предметы домашней утвари. Одна женщина несет на спине ребенка, другая держит в руке огромную лампу с подставкой и абажуром. Я прихожу в негодование: неужели мне придется погрузить всю эту громоздкую поклажу на свое судно? Но Саид объясняет, что вынужден был второпях покинуть Ходейду, чтобы избежать репрессий в том случае, если бы мне удалось вызволить свои корабли.

Он сумел убедить турецкого Омера-эль-Бахара из Ходейды в том, что в закрытом пакете, содержавшем крупицы перламутра, находятся жемчужины. Поистине перламутровые шарики были ниспосланы мне самим Провидением! Пообещав турку, что поделится с ним этой добычей, Саид добился, чего хотел: оба судна останутся в гавани на несколько дней, при этом рули, разумеется, припрятаны на суше. Экипаж на свободе, а Салах задержался для того, чтобы следующей ночью собрать всех матросов в условленном месте на пляже.

Далее Саид сообщает, что большая арабская зарука прибыла на Думсук по приказу визиря Йяйя, извещенного о моем отсутствии конечно же подданным Его Величества, тем самым индийцем, которого я видел в Меди и который приплыл в Джизан, чтобы дождаться меня. Накуда, выходец из племени зараник, еще сохраняющего до некоторой степени верность туркам, имел возможность беспрепятственно приплыть в Ходейду. Он привел туда с собой два моих судна, похваляясь тем, что задержал их в турецких водах. Таким образом, корабли стали военнопленными! Теперь я понял, что англичане не осмелились открыто выступить против меня из-за моей национальности и предпочли, чтобы вместо них это сделали турки!

Мешкать нельзя, ибо, если сегодня ночью мне не удастся отбить свои корабли, с ними можно будет распрощаться.

В пять вечера я беру с собой четырех людей — они понесут сменные рули, привезенные с Думсука, — и трогаюсь в путь вместе с Саидом. Нас окружает беспросветный мрак, небо затянуто тучами.

Мы ступаем по песчаному перешейку, местами еще затопленному водой. Мне сообщили о наличии здесь зыбучих песков, и я испытываю некоторое беспокойство, несмотря на заверения Саида в том, что они находятся западнее.

Я не могу быть уверен, что взял нужное направление в такой темноте, ведь единственный мой ориентир — это шум прибоя, доносящийся справа. Наконец после двух часов изматывающей ходьбы мы вступаем на более сухой и твердый песок.

Вдали виднеются несколько огоньков. Это Ходейда. Я рассчитываю добраться до города между восемью и девятью часами вечера, то есть к ужину. Повернув чуть к западу, мы выходим на берег моря. Благоразумнее идти вдоль кромки воды, это дает двойное преимущество: во-первых, вести наблюдение надо лишь в одну сторону, а во-вторых, у вас под боком надежное укрытие, куда можно нырнуть в любую минуту. Кроме того, наши следы смывает прибой. Вдобавок все, кроме меня (на мне пояс, за который заткнут револьвер), идут нагишом, сливаясь с темнотой.

Примерно через час ходьбы мы останавливаемся, услышав чей-то слабый свист. Он раздается еще два раза, и после ответа с нашей стороны из-за дюн выходят тени. Это мои матросы и Салах.

Из-за плохой погоды им велели, говорят они, отвести суда в другое место, но они предусмотрительно забросили якоря как можно дальше — на всю длину канатов. Это позволит подтянуться на них, не производя шума, и отойти довольно далеко от суши. Правда, сегодня по приказу Омера-эль-Бахара на пляже был выставлен пост из четырех солдат, так как исчезновение Саида вызвало подозрения.

Я оставляю свой отряд, притаившийся в дюнах, и иду один на разведку. Я сливаюсь в темноте с песком благодаря своей загорелой коже.

По дороге я натыкаюсь на рыбачью хижину, из-за чего задерживаюсь на несколько минут. Ее неясный силуэт сперва вызывает у меня беспокойство. Я подползаю к ней и убеждаюсь, что внутри никого нет, кажется даже, что обитатели покинули ее очень давно. Возвратившись назад, я велю своим людям собраться в этой хижине, находящейся в нескольких сотнях метров от солдатского поста.

Я продолжаю осторожно идти и затем останавливаюсь на расстоянии менее двадцати метров от часовых. Теперь совершенно ясно, что они наблюдают за судами, удаленными от берега на полсотни метров.

В уме мгновенно созревает план действий, и, вернувшись к хижине, я разбиваю всех матросов на два отряда (в четыре и пять человек) и посылаю их вплавь к нашим самбукам: они плывут, держа над собой ружья. Поскольку сейчас дует северный ветер, он будет для них попутным, так что преодолеть потом расстояние около мили не составит большого труда.