Из-за нехватки воды в базальтовом кратере, образовавшемся между морем и пустыней, там не существует выгребных ям. В каждом доме есть цилиндрическая бочка, опорожняемая по вечерам специальной муниципальной службой, в которой работают только джебертийцы.
Каждый вечер, после шести часов, можно увидеть длинные вереницы странных повозок на двух высоченных железных колесах, каждая из которых запряжена величественным верблюдом.
Повозка представляет собой своеобразную металлическую бадью, куда выливается содержимое отхожих бочек.
Управляет этим дурно пахнущим экипажем равнодушного вида джебертиец, он распевает песни, что-то ест или клюет носом, и процессия медленно движется в потемках в сторону моря.
Понятно, что, приди в голову джебертийцам объявить забастовку или покинуть здешние края, то в этом городе с пятидесятитысячным населением вспыхнула бы эпидемия холеры или тифа, если только англичане сами не согласились бы заняться вывозом нечистот.
Поэтому администрация относится к этим изгоям с особой предупредительностью и вынуждена считаться с ними как с влиятельной силой.
Возможно, этим отчасти объясняется поведение властей в связи с таинственными событиями, о которых я собираюсь рассказать.
Есть в году месяц, в течение которого ни один из матросов с многочисленных фелюг, стоящих на рейде, не согласится пройтись по суше с наступлением темноты. Только ребятишки моложе тринадцати-четырнадцати лет да еще старики ничего не боятся.
Спросите у любого, в чем тут дело, и вы услышите в ответ:
— Это время, когда мимми ищут, кого принести в жертву!
Им нужен молодой, но взрослый человек без шрамов на теле или каких-то следов болезни.
Днем они выбирают того, кто, на их взгляд, отвечает необходимым условиям, и потом терпеливо за ним следят, причем будущая жертва даже и не догадывается об этом.
Если кто-либо из выбранных кандидатур оказывается в отдаленном месте ночью один, его хватают и волокут к Джебель-Нару (это гора, усеянная обломками лавы и шлаком и расположенная к северу от Адена).
С помощью веревки его втаскивают на недоступную вершину и прячут там в выложенной кирпичом яме.
Человека кормят красными финиками, чтобы он набрал в весе, и однажды джебертийцы приступают к самому обряду: жертву подвешивают за ноги и перерезают ей горло, подставив под струю крови медный сосуд. Затем тело разрубают на части, и каждый джебертиец должен съесть по кусочку человеческой плоти.
— Но что говорят англичане, если к ним обращаются с жалобой на исчезновение родственника или друга?
— Этого делать не следует, ибо тех, кто верит в эти небылицы и, приходя с такими пустяками, как бы насмехается над представителями властей, сурово наказывают. В действительности же англичане вынуждены закрывать глаза на проявления языческой обрядности, иначе джебертийцы не пожелают больше оставаться в Адене.
Истинным фактом является только то, что подниматься на гору Джебель-Нар строжайше запрещено и что подступы к ней охраняются. Почему? Тут есть какая-то загадка.
— Но никогда мимми не нападают на человека, ведущего осла или другое вьючное животное, — добавляет рассказчик.
— Гм… Выходит, человек, ведущий осла, с их точки зрения недостоин чести быть принесенным в жертву?
— Дело не в этом, а в том, что животное, оставшееся без присмотра, может навести на подозрения о гибели хозяина. Поэтому мимми предпочитают похищать моряков с кораблей, совершающих остановку в Адене. У них нет живущих здесь родных, которые могли бы заявить об исчезновении одного из членов семьи и поднять шум…
Вот о чем поведает любой спрошенный вами туземец, и ни один не усомнится в том, что такие похищения действительно имели место.
Когда-то я был знаком с сомалийцем из Бендер-Кассима, уроженцем племени маджертенов, который уверял меня, что именно так он лишился своего старшего брата. Однажды вечером он исчез, и с тех пор его никто больше не видел.
Что касается подробностей, то их якобы сообщили люди, которым удалось вырваться из рук джебертийцев или которые были просто отпущены ими на волю, потому что их признали непригодными для жертвоприношения, и таких людей, похоже, довольно много. Мне бы очень хотелось потолковать с одним из этих счастливчиков, но я ни разу не встречал подобного человека.
Теперь я расскажу об одном странном человеке, который жил в Адене в то время и, по-моему, живет там до сих пор.
Однажды с корабля, приплывшего из Индии, сошла на берег вдова некоего младшего офицера, который, окончательно спившись, умер где-то между Дели и Агрой.
Впоследствии она скончалась при родах, произведя на свет мальчика. Его воспитывали все сообща, а кормила ребенка сомалийская женщина.
Он вырос и превратился в юношу невысокого роста, с умным и волевым взглядом. Раньше английского он выучил сомалийский язык. Быстро став заводилой среди сомалийских мальчишек-одногодков, он бегал полуголый под солнцем без башмаков и головного убора.
В двенадцать лет он поступил на службу в правительственную контору: его готовили к службе в полиции. Отличное знание арабского и сомалийского языков предопределяло будущую карьеру юноши в качестве доносчика, шпиона и осведомителя, а ведь всем известно, сколь нуждается в таких людях английская администрация.
Но ему были свойственны такая удивительная прямота и честность, что ожидания его начальства не оправдались. Он знал, что является англичанином по рождению и, конечно, любил свою страну, но он также любил сомалийцев, ибо туземка-кормилица заменила ему мать.
Юноша организовал туземную полицию, все сотрудники которой беспрекословно ему подчинялись.
Изо дня в день он оказывал неоценимые услуги властям, добывая сведения о передвижениях повстанцев и о распрях, возникавших между разными племенами.
Он давал советы туземным вождям, которые верили ему, и благодаря этому человеку сомалийские племена в конце концов подчинились, а жизни многих людей оказались спасенными.
Дважды он лишался своей должности, отказываясь употребить свое влияние для достижения недостойных целей. И дважды властям приходилось возвращать ему место, так как в его отсутствие в туземной полиции все приходило в упадок.
Сомалийцы и арабы называют его Хейдин. Но у него, кажется, есть и английское имя.
Я познакомился с ним два года назад, сойдя со своего судна на пристань в Адене. Он был одет в лейтенантскую форму защитного цвета. Прежде всего я обратил внимание на его удлиненное смуглое лицо с правильными и строгими чертами и глазами апостола — чуть грустными, как бы рассеянными. Взгляд его проникал в самую душу и светился добротой, которую, чувствовалось, ничто не в силах поколебать.
Он обратился ко мне по-арабски, назвав меня моим Мусульманским именем Абд-эль-Хаи. Я решительно протянул руку этому одетому в полицейский мундир человеку, повинуясь вдруг возникшему чувству симпатии.
Абди поцеловал ему руку и сказал, обращаясь ко мне:
— Это наш общий отец, Богу было угодно, чтобы его вскормила своим молоком варсангалийка и чтобы он стал затем заступником дародов[62] перед своими английскими братьями, которые не всегда нас понимают.
— Но я вступаюсь и за иссаков, и за всех верующих, если они этого заслуживают, — сказал он Абди, а затем, обращаясь ко мне по-арабски, произнес: — Я много слышал о тебе. Мне очень хотелось с тобой познакомиться. Ведь ходит так много слухов… и есть болтуны, повторяющие то, о чем не слышали уши, или говорящие о том, чего не видели глаза. Я набрался опыта и больше не верю наговорам. Добрые слова, если кому-то случится их повторить, а это бывает так редко, можно принять на веру… Зло — это всегда вымысел, добро — никогда. О тебе я слышал и хорошее и дурное, как от белых людей, так и от чернокожих.
— Да, — сказал я, — твои соотечественники меня недолюбливают.
— Они тебя не знают, а главное, завидуют тебе, потому что такой жизнью, как ты, живет не англичанин… Твои самые заклятые враги находятся в Джибути… Ты, вероятно, их знаешь, это для тебя не новость… Если бы ты не был человеком, которому я пожал руку, ты мог бы сколотить себе здесь состояние, но теперь, когда мы познакомились с тобой, я не сомневаюсь в том, какой ты дашь ответ на предложения, которые мне поручено передать тебе конфиденциально.
