— Здесь красиво. Почти как на море, — заметила Лиза.

— Вы были на море?

— В некотором роде… — отрешенно ответила девушка.

«Стирай преграды» — стучали по вискам слова Ярого. Легко сказать. А как сделать?

— Рональд, а можно тебя попросить? Обращайся ко мне на «ты», — сказала она и посмотрела на него. Он тоже опустился на корточки, на один уровень с Лизой. Отвернулся к воде. Всмотрелся в рябое отражение девушки.

— Вы правда этого хотите?

— Хочу.

— Как скажете, — ответил он и замолчал. Его пальцы вцепились в пуговицу рубашки, брови съехались. Очевидно, что Рон нервничал, и что происходящее ему ой как не нравилось.

Лиза выдержала паузу и подвинулась к Рональду ближе. Почти вплотную. Он разволновался сильнее и неподвижно замер. Девушке показалось, что Рон и дыхание задержал.

— Почему ты так напрягаешься? — перешла она к наступлению.

— Что вы… ты… имеете в виду?

— Я тебе нравлюсь?

— Простите? — поднял на нее испуганные глаза.

— Я же тебе нравлюсь. Как девушка. Я же вижу. Я точно знаю.

Рональд мигом переменился в лице.

— Простите меня, пожалуйста, я не хотел, чтобы вы об этом узнали, не злитесь на меня, — сбивчиво затараторил он, умоляюще прижимая руки к груди. — Не говорите никому, пожалуйста.

— Почему я должна на тебя злиться? Скажи мне прямо. Смотри на меня и скажи, что я тебе нравлюсь.

— Я… не могу так сказать. Не могу, простите, не заставляйте меня. Вы правда не разозлились? Правда? — Рональд заморгал быстро-быстро и с мольбой в глазах посмотрел на Лизу таким странным взглядом, что девушке стало не по себе. Она почувствовала себя палачом, измывающимся над жертвой, но сдаваться так легко не собиралась.

Она выполнит задание Ярого, и очень быстро!

— Ну скажи.

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что не смогу.

— А давай я научу тебя. Это просто, — он занервничал еще сильнее, так, что кадык несколько раз подпрыгнул. Но остался сидеть на месте. На корточках в траве. Она нагнулась к его уху и заговорщицки сказала: — Закрой глаза. И повторяй за мной.

Рональд послушно зажмурился. Губы у него задрожали. Девушка видела небритую щетину на щеке. Колючую, наверное. Каждую волосинку. Ноздри у него раздувались. Все мышцы под рубашкой напряглись. Под тонкой, хлопковой, светлой, которая ему безумно шла. Он слишком глубоко дышал и слишком близко находился, так, что Лиза уловила тонкий запах тела. И он выглядел так, словно не просто нервничал, а… боялся?

И Лиза внезапно поняла, что Рональд чувствует сейчас. Да то же, что и она, когда несколько дней не могла подойти и извиниться, потому что считала, что ей, свободорожденной девушке, унизительно просить прощения у невольника. Что так — неправильно. И ей пришлось переступить через себя, чтобы выдавить те слова. Но, она сказала их — сама, а не потому, что ее заставили.

«Он сделает все, что я скажу, и не потому, что хочет, а потому что я скажу так сделать. Такое Ярый не зачтет. Я издеваюсь же над ним сейчас!» — с ужасом сообразила Лиза.

Звонкая птичья трель вмиг стала резкой и неприятной. Солнце за облако зашло, и озеро уже не восхищало.

— Рональд, пойдем домой, — оставила она его в покое, встала на ноги и отошла.

Рональд сначала почувствовал облегчение. Выдохнул, пришел в себя, встал на ноги, пошел в сторону дома.

А потом ему стало стыдно. Лиза очень расстроилась из-за того, что он не сказал вслух те самые слова. Но Рон не мог, физически, это было немыслимо! Она понуро брела позади, ветки под ее ногами грустно хрустели, и девушка перестала с ним разговаривать. Ничего не спрашивала, смотрела вниз, задумалась и помрачнела. А Рональду нравилось отвечать на вопросы Лизы, хоть некоторые и вгоняли его в ступор, ему нравилось, что она вообще с ним так по-доброму разговаривает. Это казалось почти невероятным! Она, красивая, прекрасная, с изумительными зелеными глазами, такими серьезными всегда, глубокими; хрупкая, волосы ее, как золото, прядка из прически выбивается и на лицо спадает; необыкновенная — та самая, о которой так часто говорил хозяин; способная научиться всему тому, что умеет Ярый, что для Рональда находилось за гранью понимания; очень ценная и важная — и она, она сама с ним разговаривает, она хочет с ним общаться, с ним! Она даже извинилась перед ним — перед ним! — хотя вовсе не должна была, ну, подумаешь, наговорила невыносимо горьких и обидных слов, но ведь ее можно понять; а Лиза взяла и подошла! И извинилась! А все потому, что она слишком добрая и хорошая, и умная, и во всем — самая-самая.

А он не может всего лишь сказать вслух, что девушка нравится ему. И ей теперь грустно, и все из-за него! Рональд понимал прекрасно, что он для нее, как игрушка, забавная. Но Рон и девушку понимал — Грэгор рассказывал, что она из богатой семьи, из города, а ведь в городе все по-другому. Наверняка у нее там было, с кем пообщаться и чем заняться, семья, друзья, званые вечера, неспешные конные прогулки, балы, поездки на море — море! — а здесь только он, Грэгор и Ярый. И ей просто скучно. Поэтому Лиза и обращает внимание на него. Понимание этого не задевало Рона, а наоборот, радовало, пусть и по таким причинам, но обращает же, а могла бы и вообще не замечать. У него замирало что-то внутри, когда она подходила, ему хотелось летать, когда она что-то спрашивала. Когда утром Лиза надевала рубашку в клетку, которую так и не отдала и себе оставила, то настроение до вечера держалось приподнятым. Рон всю одежду ей хотел отдать, только бы она каждый день ее носила.

И вот теперь девушка хочет, чтобы он просто сказал вслух то, за что ему было невероятно стыдно. Рональд знал, что ему по происхождению не положено рассматривать Лизу как девушку, что подобное жестоко карается. Но он не мог просто взять и погасить чувства. Они с каждым днем разгорались сильнее. И теперь Лиза все о них знает! Наверняка ее это забавляет, а быть может, и задевает — она слишком хороша, и ей может быть не приятно, что какой-то невольник, родившийся где-то там на поле от неведомо кого, имеет наглость обожать ее, свободную, особую, а не себе подобных меченых людей.

— Рональд, смотри! — вдруг радостно воскликнула она.

Он развернулся и подошел к девушке. Лиза нашла всего лишь гриб в траве, присела, волосы перекинула через плечо, и радовалась так, словно отыскала клад.

— Это же гриб! А я не думала, что они вот так растут. По-другому представляла.

— Их здесь много. Особенно вон там, подальше, — махнул в неопределенную сторону рукой. Его так заворожил восторженный вид девушки. Смотреть бы и смотреть. Странно было слышать, что она не знает, как растут грибы, но Рон тут же себя одернул. А зачем ей вообще о подобном знать? Она возвышена для подобных обыденных знаний! Это его прерогатива, знать, как что растет, как чистится плита и как готовится еда, а она настолько высоко, что обратиться к ней на «ты» немыслимо и невозможно!

— А я люблю грибы.

— Хотите, я их соберу, а вечером приготовлю? — тут же предложил он. Ему нравилось делать то, что радовало ее, хотя на вечер он замочил разделанную рыбу в воде с солью. Но ведь рыба с грибами еще вкуснее получится!

— Я сама хочу их собирать. Принеси мне, пожалуйста, ведро или корзину.

— Как скажете. Сейчас. Я быстро, — с готовностью кивнул Рональд, и через десять минут Лиза переложила кучку найденных грибов в принесенную корзинку, и с ней побрела по полянке дальше, вороша землю подобранной палкой. Волосы ее на солнце блестели, а сама она шла по траве, и некоторые травинки ей по пояс приходились, и девушка среди них как по воде брела. С животиком, маленьким еще, округлым. Рональд засмотрелся. Лиза в лесу смотрелась еще лучше, чем дома, но не так хорошо, как в саду, среди цветов.

Она везде смотрелась хорошо. Особенно утром, спросонья. И перед сном, когда зевала. И… и всегда. Везде.

Рону хотелось остаться, но Лиза сказала, что прекрасно справится сама и не заблудится, конечно, дом же уже видно; и он понуро побрел обратно. Взял лейку, снял рубашку, и больше часа поливал. С тревогой смотрел в лес, в низину, ждал, когда девушка вернется. Корил себя за то, что оставил там ее одну. А вдруг перегреется, на солнце?!