Мне очень хотелось, чтобы вы могли видеть старого Бутсомали в тот момент, когда он рассказывал мне о страшной сцене, которая произошла тогда и свидетелем которой он был, — он буквально весь дрожал, когда говорил об этом. На следующий день королевский дворец проснулся захваченным британскими солдатами. В тронном зале причитали, разрывая на себе одежды, королевы и принцессы. Прибыл полковник Прендергаст и объявил королю Тхи-Бо, что он лишен престола. Вообразите себе это зрелище — женщины в слезах, презрительные, сухие офицеры, солдаты со штыками, окружающие трон, на котором безумный монарх присутствовал, сам того не понимая, при разрушении своей империи.

В тот же день по Иррауди пароход увозил в Рангун последнего короля Бирмы, потомка Аломпры Великолепного. Само собой разумеется, что победители не забыли погрузить на это же самое судно все королевские сокровища, каких не видел еще человеческий глаз.

Вот уже сорок лет, как наши жемчуга, наши бериллы, нащм изумруды сверкают на пуританских шеях прекрасных леди. Д| Позор! Позор! А великолепные украшения генеральных штабов его британского величества — наши кубки, к золотой чеканной работе которых прикасались губы гигантов Аломпры, — оскверняются щетинистыми усами рыжих офицеров. Когда законная династия снова взойдет на престол, прекрасный Мандалайский дворец, служивший декорацией всему этому позору, ты будешь снесен до основания вместе с твоими серебряными колоннами и капителями из позолоченного серебра, и нашей столицей будет древняя Амарапура, город бессмертия и непорочности.

Апсара умокла, вся дрожа. Вполне естественно, что по мере того, как она рассказывала, я, охваченный глубоким чувством волнения, всю силу которого ты легко можешь понять, отодвинулся от нее на диване и в самой почтительной позе выслушал первую часть рассказа.

Она заметила мое волнение.

И, подавив свое, попыталась улыбнуться мне.

— Не правда ли, вы теперь начинаете понимать смысл всех тех предосторожностей, к которым я прибегала, чтобы поговорить с вами и объяснить вам, каким образом произошло, что танцовщица из Ангкор-Тома, маленькая студентка с Монпарнаса и принцесса Манипурская — одно и то же лицо? Вы ведь не будете сердиться на меня за признания, которые могут причинить вам большие неприятности?

— Мадам, — пробормотал я, — моя единственная мечта — иметь возможность показать вашему высочеству, что я достоин вашего доверия.

Взяв мою руку, она прижала ее к сердцу, сильно взволнованная, и продолжала:

— Король был в плену, королевство присоединено к вражеской стране. Но было нечто, чего враг не мог подчинить себе одним ударом — душа Бирмы.

Движение протеста сконцентрировалось, главным образом, в северных провинциях, так как весь юг, центр и приморская часть страны находилась под непосредственной угрозой английской армии и флота. На севере близость Тибета, границы Лаоса и Китая (я не говорю о Сиаме — он всегда был к нам враждебно настроен и никогда не упускал случая выдать тех из наших, кто принужден был скрываться на его территории) помогали мятежникам вести беспощадную войну с поработителями, войну декоитов, то есть разбойников, по выражению наших врагов. Они делали набеги на занятые врагом территории, захватывали караваны, убивали в глухих местах. Правительство Индии так и не опубликовало списка солдат, погибших в течение двадцати лет от пуль и кинжалов наших горцев. Во главе этих героев стояли бывшие начальники армии Тхи-Бо; их верность династии могла показаться еще более похвальной, ибо ни один из членов королевской семьи не мог больше воспользоваться их преданностью. Я говорю могла показаться, ибо большинству из них была известна та тайна, которую так тщательно скрывали от масс из боязни, чтобы она не дошла до слуха наших преследователей. Я вам уже говорила, что во время этой ужасной бойни — избиения принцев тайными наемниками Тхи-Бо — одной из принцесс удалось скрыться. После многочисленных опасностей мужественной женщине — ее кормилице — все же удалось спасти девушку, она отвезла ее к радже Манипура, государство которого граничило с Индией и Бирмой.

Когда девушке минуло двадцать лет, хаджа влюбился в нее и женился на ней. От этого брака было двое детей. Являясь единственными отпрысками династии Аломпры, они обязаны были теперь восстановить трон Бирмы и вести священную войну против завоевателей.

В момент катастрофы, сделавшей этих детей сиротами, старшему мальчику было около восьми лет, а девочке три года. Несмотря на все предосторожности, тайна их королевского происхождения скрывалась плохо. И англичане узнали об этом. Однажды ночью манипурский дворец был захвачен отрядом британских солдат. Раджа и его супруга принцесса были арестованы. Их перевезли на Андаманские острова, где они вскоре и умерли. Была ли их смерть естественной — неизвестно! Я никогда не узнаю этого, как, вероятно, никогда не удастся мне найти маленькое кладбище, где они похоронены.

Между тем раджа, предупрежденный об опасности, грозившей ему, успел укрыть своих детей в безопасном месте. Старший Знао, порученный верному приближенному, был отвезен на север, к нашим дакоитам. И впоследствии, под именем принца Мульмейнского, сделался там предводителем войск — грозою наших врагов. На его долю выпала нелегкая задача, и я стараюсь помочь ему, чем могу.

Что сталось с девочкой, вы уже знаете. По соседству с нашим королевством есть королевство Камбоджа, верный союзник Бирмы, теперешний король его Народон, ненавидя Англию, перешел на сторону Франции. Туда-то и отвез меня шиваитский жрец, взявший на себя заботы обо мне. Он проник через Лаос сначала в Камбоджу, а затем и в ее столицу. Двор Пномпеня принял маленькую беглянку-принцессу. И было решено, что я буду жить там до тех пор, пока наши враги сочтут себя избавленными от последних потомков Аломпры.

Я никогда не забуду той сцены, которая произошла в последние минуты, проведенные нами, детьми, с нашими любимыми родителями. Появление британских солдат служило прекрасным доказательством того, что гнев бога Шивы еще не иссяк. Тогда мудрый жрец Бутсомали, который должен был увезти меня, заставил мою мать решиться на совершение обряда, о котором он толковал с первых дней нашего рождения и на который она все не решалась, страшась его последствий для нас. Брат и я были отведены в храм, прилегающий к дворцу, и торжественно посвящены богу Шиве, чтобы искупить преступление короля Тхи-Бо. И, кажется, эта жертва пришлась по душе божеству: когда наши маленькие головы, распростертые у подножья статуи, поднялись, ужасное изображение улыбалось.

Рассказав обо всем, что предшествовало моему рождению и что должно было руководить моей жизнью, Бутсомали впал в молчаливую медитацию. Я старалась не нарушать этого молчания, не прерывая его ни одним вопросом. Разве не было достаточно того, что я знала?

Злодеяния, несчастия, великолепие моего рода и моей страны — вся эта необычайно мрачная история почти двух веков, пережитая мною, молодой девушкой, почти за один час, отняла у меня силы. Меня пугало то, чего ждали от меня — не из страха перед долгом, а из боязни, что я не сумею оказаться на должной высоте перед той колоссальной, ответственной задачей, которую на меня возлагали.

— А где же мой брат? — спросила я наконец.

— Принц Энао — среди верных людей, у истоков Иррауди, около Брамапутры. Это он прислал меня к принцессе Апсаре.

— Чтобы я отправилась к нему, не правда ли? Жрец покачал головой.

— Нет еще.

За минуту до этого я вся дрожала, предвкушая неизбежность борьбы. А теперь испытывала почти разочарование, узнав, что время еще не пришло.

— Я должна оставаться здесь?

— Нет, — сказал Бутсомали. — В настоящее время наши враги потеряли след принцессы Манипурской. По всей вероятности, они считают ее мертвой. Но до наступления великого дня ее место не среди наших солдат, она нужна в другом месте. Такова воля принца Мульмейнского, вот его приказания…