— Вот мы и встретились, враг мой! — шепнул он. — Прикажи своим людям бросить оружие, иначе я перережу тебе горло. Я жду!

Касик отдал сиплую команду, и стражники медленно опустили мушкеты и копья, выронили их из рук и сделали шаг назад. «Бледнолицым братьям» подсказывать не стоило: метнувшись, они мигом подхватили брошенное.

— А теперь мы с тобой прогуляемся, — ласково сказал Олег, пинком направляя касика к выходу.

У него мелькнула мысль крикнуть Джиму и остальным, чтобы бдели, и пропала. Зачем? Все и так бдят что есть мочи.

Под сдержанный ропот толпы, поражённой до полного обалдевания, команда белых покинула стадион.

Прошагала короткой улицей. Добралась до бамбуковых причалов, к которым были привязаны каноэ. Расселась и погребла.

— К востоку! — выкрикнул Сухов, унимая напряжение.

Четыре угнанных каноэ заскользили по водам озера Петен-Ица.

За кормой, на валу и берегу острова, прибавлялось народу.

Чем дальше от Та-Ицы удалялись пироги, тем угрожающий шум делался сильнее.

Воины прыгали в каноэ и гребли следом. Кэриб выстрелил по преследователям, а вот те не стали отвечать огнём, боясь задеть касика.

Сойдя на берег, вся дружная компания скрылась в роще. Перебежала обширное кукурузное поле и канула в сельву, как в воду.

Беглецы оказались в чаще, в тени — солнечный свет еле пробивался сквозь густые кроны и тучи насекомых, зловредных мух и москитов-вампиров. Поросшие мхом, покрытые цветами-паразитами деревья занавешивали дорогу ветвями и воздушными корнями.

Но все эти препятствия, творимые природой, не замечались белыми — их души пели. Свобода!

С обеих сторон широкой тропы горбились холмы, заросшие косматыми, с жёлтыми каёмками, банановыми пальмами, папоротником, мескитовой порослью и низковатым кустарником с пышными цветами, белыми и розовыми. Кровяными мазками пламенела бугенвилея.

Неожиданно лес выпустил бледнолицых из своих зелёных объятий, выталкивая маленький отряд на илистый берег, поросший ивами и редкой травой. Мелкое озерцо плескало в могучие корни красных деревьев — огромных, в четыре-пять обхватов. В расщелинах их коры благоденствовали орхидеи, свисая роскошными фестонами, а корни этих гигантов переплетались и давали неисчислимое количество узловатых отростков, протискивавшихся между папоротниками и осокой — попробуй пройди.

С верхушек деревьев неслись ужасные, пронзительные вопли паукообразных обезьян и ревунов, скакавших по лианам и швырявших в людей ветки и кожуру.

Беглецы всю дорогу мчались, а посему притомились. Олег сделал краткую остановку.

Громко сопя, его товарищи проверяли трофейное оружие. Увы, в прихваченных подсумках пороху нашлось очень мало, равно как и пуль. Два-три залпа — и мушкеты можно выбрасывать. Или тащить эти бесполезные железяки, памятуя об их стоимости.

— Ну что, великий и ужасный? — спросил Сухов, отдышавшись. — Как жизнь?

— Когда тебя схватят мои воины, — глухо ответил Кан Балам Икналь, — они привяжут тебя к столбу, чтобы изжарить на медленном огне.

— Мечтай-мечтай… — похмыкал Олег. — Мне, знаешь ли, тоже ведомо будущее, и вот что я тебе скажу. Не будь ты дураком, не распыляй ты силы и средства в помощь ближним и дальним, то вполне бы мог засветиться для истории. А ты — растяпа редкостный! Вместо того чтобы пуэбло мутить да всяких арауканов бунтовать, ты бы лучше своему народу волю вернул. Укрепился бы, прогнал бы испанцев, вот тогда и занимайся «экспортом революции»! А ко мне ты чего прицепился? Да если бы ты тихонько сидел в своём Ковохе, я бы и не узнал, что среди краснокожих тоже хватает дурачья! На кой чёрт ты мне сдался, скажи? Ты же сам, собственными руками, похитил меня, подвёл к себе и сделал всё, чтобы я захотел отнять у тебя твою паршивенькую жизнь — с твоей же помощью! Понимаешь хоть, какую глупость ты совершил? Доходит до тебя?

Сухов махнул рукой, оценивая степень тупости собеседника, и отвернулся.

— Стерегите, — обронил он.

И снова в путь, то шагом, то бегом. Индейцы были рядом, для них перебить беглецов — это пара пустяков, но касик служил этаким волшебным щитом, прикрывавшим Олега со товарищи от стрел и копий.

Растратив все боеприпасы, чтобы отбиться от настигавших индейцев, бледнолицые углубились в лес, следуя к горам Майя, что возвышались на востоке, отделяя равнину Петен от моря.

Вечером Сухов увидел множество костров, разгоравшихся между скал и перелесков. Обложили…

— Сюда идёт воин, — сообщил зоркий Ташкаль. — Один и без оружия.

Вскоре Олег и сам разглядел одиночку в богатом уборе из перьев.

Вот он остановился, не дошагав до лагеря беглецов сотни футов, поднял открытую ладонь, демонстрируя мирные намерения, и непринуждённо сел.

— Он хочет говорить с тобой.

Сухов кивнул и неторопливо двинулся к сидящему индейцу. Опустился на колени, присел на пятки, посмотрел в глаза воину напротив.

А тот приложил пятерню к сердцу и представился:

— Моя тоже касик. Мой отец — великий Кан Эк II. Я его сын, Кан Эк III.

Сухов почтительно наклонил голову.

— Можешь звать меня Длинный Нож, касик.

Кан Эк снисходительно кивнул.

— Жив ли Кан Балам Икналь?

— Жив-здоров.

— Чего ты хочешь, Длинный Нож?

— Хочу выйти к морю, касик, и вывести к нему моих людей. Сесть на большую пирогу и уплыть.

Помолчав, Кан Эк III медленно проговорил:

— От дальних скал, что за твоей спиною, до Большой солёной воды ведёт тропа. Мои воины не тронут твоих людей, если они уйдут и оставят старого касика здесь. Этой ночью Кан Балам Икналь должен умереть от твоей руки. Я сказал.

Олег внимательно посмотрел на молодого вождя, но лицо у того оставалось бесстрастным.

— Кан Балам Икналь умрёт этой ночью, касик.

Было совсем темно, когда Сухов заглянул в шалаш к старому касику. Свет небольшого костерка едва достигал сюда, устраивая толчею теней.

Убивать заложника Олегу было неприятно…

Он замешкался и не увидел, как из рукава касика в старческую ладонь скользнула рукоять изящного ицтли, но движение уловил, сработав на рефлексе, — увернувшись, Сухов перехватил руку с ножом, погасил замах и, захватив твёрдыми пальцами кулак Кан Балама, сжимавший нож, всадил его в шею правителю Ковоха. Тот заклекотал кровью, вздрогнул, затрепетал, выпучивая глаза, а Олег приблизил к касику лицо и сказал негромко:

— Пророчество исполнилось.

Питаясь чем попало, белые упорно шли к морю. Перевалив горы, они почувствовали облегчение — тропа пошла вниз. А на берегу их ждали «дары моря и суши» — свежие черепашьи яйца.

Выглядели они малоприятно, но на вкус были как куриные. Отъевшись, двинулись по пустынному берегу, выглядывая, не появится ли корабль.

На следующий же день такой появился — испанский галеон, он медленно продвигался к югу, куда-нибудь в Картахену, но отряду капитана Драя было с ним не по пути.

Два дня спустя вышли к небольшому селению, десятку хижин, жавшихся к маленькой белёной церквушке. На скалистом мысу возводился форт о четырёх башнях, у причала покачивались рыбацкие лоханки, несколько барок с пиленым лесом и баркалона с одной мачтой.

— Джим, Айюр, — тихонько сказал Олег, — баркалону видите?

— Ага!

— Запоминайте к ней дорогу. Когда стемнеет — угоним. Хватит нам по сухопутью шляться, пора на морской простор выходить!

Все горячо одобрили и поддержали предложение командира.

Остров Ла-Вака — остров Санта-Каталина.

Летом 1670-го Генри Морган торжественно взошёл на борт фрегата «Сэтисфекшен» — своего нового флагмана. Времена для пиратства настали трудные — мир с Испанией не давал повода к разбою и абордажам.

Губернатору Ямайки необходим был хоть какой-то, пусть самый завалящий, casus belli, дабы продолжить весёлые дела в Карибском море. И повод, благодарение Богу, нашёлся!