Шум у дверей привлек его внимание, оторвав от молитвы. Лязг оружия, хруст и скрежет металла, проникающего в мягкую плоть талхета, скрытую хитиновым, а сверх него – еще и железным – панцирями. Второй страж прожил на секунду дольше, но затем затих и он. Нихантия встал с колен. Его верхние руки потянулись к клинкам за спиной, а нижние расслаблено приподнялись, готовясь сотворить заклинание. Молитва сделала его разум ясным и чистым, а дух – бодрым и одновременно спокойным. Он был готов к сражению, к смерти, к любой неожиданности.
Они вошли во врата храма одновременно: Ксайлен, двадцать четвертый сын Нихантии (и третий по старшинству, если считать только живых сыновей лидера Хангеренефов) и Сайналь, одна из бесчисленных его внучек. Сила, которую отверг Нихантия, окружала их и питала – Владыка Ядов никогда не был склонен ограничиваться единственным путем к поставленной цели, и искушение, отвергнутое первым из Хангеренефов, достигло умов и душ его потомков – менее осторожных, более импульсивных, честолюбивых и алчных до силы. Нихантия подумал вдруг, что защищает прежнюю Лкаэдис, независимую ни от кого, плетущую свою паутину вдали от света и тьмы; а эти двое юнцов представляют Лкаэдис новую, поддавшуюся притяжению Темного Князя и входящую в орбиту его силы… Отравитель был прав, говоря, что народ является телом бога: теперь Лкаэдис предстояло сразиться с самой собой, определяя таким образом собственное будущее. Эти мысли промелькнули в душе герцога как мимолетные тени, а затем – все размышления сделались неуместны. Он призвал поток Сумеречных Нитей и хлестнул ими, как плетью, по Ксайлену – тот ушел в сторону и вызвал аналогичный поток, выставляя его на пути заклятья Нихантии. Сайналь прыгнула вперед, перелетела через ряды столов и скамеек; ее клинки целили в горло и грудь герцога. Нихантия легко отразил атаку, отбросив талхетку назад, при том он использовал лишь один меч. Он бы убил ее, если бы имел возможность развернуть корпус и атаковать второй рукой – но Ксайлен, куда более опасный, чем внучка, в этот самый момент выбросил впереди себя два сумеречных потока силы, использовав клинки как проводники и усилители энергии, и Нихантии пришлось сосредточиться на отражении атаки. Он сформировал второй поток и захватил своими Сумеречными Нитями потоки Ксайлена, а затем отшвырнул их в сторону, орудуя заклятьями так, как если бы в его руках находились два кнута. Сайналь окружила себя коконом из Нитей и снова бросилась в бой: она подставлялась под удар, рассчитывая, что кокон выдержит по крайней мере один удар герцога – в то время как она, в свою очередь, сумеет достать его. Нихантия вместо жесткого блока внезапно ушел в сторону, пропуская Сайналь мимо себя; потоки-кнуты хлестнули по защите талхетки, разрывая ее в клочья, а искривленный, острый как бритва меч, обрушился сверху, и отсек одну из нижних рук внучки. Ксайлен превратил часть Нитей в дым и бросил этот дым на герцога, превращая свое заклинание в проклятье, поглощающее жизнь и силу. Нихантия расплел треть каждого из своих потоков, окружая себя паутиной, и одновременно – усиливая поглощающие свойства своего заклятья. Паутина впитает дым Ксайлена, не дав ему коснуться герцога. Неугомонная Сайналь предприняла еще одну атаку, Нихантия, не глядя, отмахнулся от талхетки, как от назойливой мухи. Он чувствовал, что что-то не так… Он был сильнее их обоих, вместе взятых, и побеждал, но было что-то… неуловимое ощущение дурноты, чувство, что он делает именно то, что от него ждали. Паутина поглотила дым, но казалось, что часть этого дыма – невидимая, неуловимая – осталась висеть в воздухе, окружая Нихантию, дурманя его разум и искажая чувства. Один из мистических талантов, обретенный за века служения Лкаэдис, в ходе участия в ее празднествах и медитаций, заключался в способности герцога перерабатывать проклятья, вытягивая из них всю вложенную в них силу и оставаться таким образом почти неуязвимым к данному аспекту темной магии – и хотя эта способность действовала в нем постоянно, сейчас он дополнительно акцентировал на ней свое внимание и, сколь мог, усилил ее работу. Он и не подозревал, что Ксайлен способен создавать настолько сильные и изощренные заклятья.
Сайналь вновь оказалась рядом; Нихантия отбился и проткнул ей бедро, однако замешкался, благодаря чему Ксайлен разрушил окружавшую герцога паутину; затем две пары потоков-плетей схлестнулись, обвивая друг друга, проникая в друг друга, и низводя усилия каждой стороны на нет. Где-то внизу и слева Сайналь, истекая кровью, пыталась подняться на ноги – не отвлекаясь от магического противостояния, Нихантия ударил ее нижней конечностью в живот. Доспехи смягчили удар, Сайналь отлетела к первому ряду столов и перевернула один из них; несколько мгновений она лежала, беспорядочно размахивая теми конечностями, которыми еще могла двигать, а затем вновь предприняла попытку подняться. Выгаданное время позволило Нихантии сосредоточиться на сыне: он отразил еще одну колдовскую атаку, а затем перешел в наступление, разбивая потоками Нитей заклятья Ксайлена и подбираясь все ближе к узловым сегментам Тэннака и Шэ своего противника: когда потоки-плети Нихантии достигнут их, он просто разорвет души талхета на части. Нихантия спешил, потому что чувство «что-то не так» наростало, он ощущал слабость и дурноту. Ксайлен ушел в глухую оборону, Нихантия теснил его, одновременно пытаясь обнаружить остатки проклятья, которое, как он полагал, продолжало влиять на него.
Сайналь поднялась и, хромая, направилась к герцогу: она не могла даже бросить заклятье, потому что все силы ее Тэннака сосредоточились сейчас на заращивании ран и нейтрализации вредоносных чар, которыми были пропитаны клинки Нихантии. Отчаянная, но слишком медленная атака… Нихантия проткнул ей плечо и вогнал клинок в грудь. Сайналь упала у его ног; она делала попытки подняться, но каждый раз падала обратно. Колдовская дуэль с сыном стала более напряженной: Нихантия слабел и терял контроль над потоками Нитей, в то время как Ксайлен усилил натиск. Герцогу так и не удалось обнаружить влиявшего на него проклятья; когда же Сайналь в очередной раз шевельнулась и он ощутил прилив дурноты, ему пришла в мысль, что дело вовсе не в скрытом аспекте насланного Ксайленом дыма. Он ощутил ауру этих двоих, когда они вошли в храм: сила Владыки Ядов присутствовала в них, но затем растеклась повсюду. Потомок Королевы Пауков, он полагал, что обладает иммунитетом к любой отраве, но в любом правиле бывают исключения – и тот, кто был в Сальбраве источником всякой отравы и порчи, без сомнения, мог наделить своих новых адептов дарами, сводящими на нет способности, которые Нихантия полагал для себя естественными и неотъемлемыми. Не было никакого проклятья, была ядовитая аура, которая разъела его духовные защиты за время боя – и чудо, что он продержался так долго! Вероятно, Лкаэдис помогала ему как могла, но бой, который он вел здесь с собственными потомками, был лишь частью более глобального противостояния, он был, возможно, лишь зримым выражением метафизической борьбы двух богов. Втянув воздух сквозь сжатые зубы, преодолевая слабость и тошноту, Нихантия воткнул оба клинка в тело Сайналь, а затем, так быстро, как только мог, побежал наверх, к храмовым вратам, у которых стоял его сын – обнаживший клинки и готовый к битве. Они сцепились, как уже бывало много раз, но если прежде это были учебные бои, то теперь речь шла не только о жизни и смерти каждого из них – они сражались за будущее своего рода. Ксайлен знал, что Нихантия слабеет – он затягивал поединок, не рисковал, уходил от атак, держал дистанцию. Нихантия хорошо обучил сына, но если прежде он был уверен, что победит в бою любого из своих потомков, то теперь условия изменились. Сражающиеся нанесли друг другу несколько мелких ран. Движения Нихантии замедлились, он едва стоял на ногах. Слабость и головокружение, чувство, что он совершенно иссяк… Он попытался поднять руки с клинками, когда Ксайлен сделал к нему мягкий, скользящий шаг – но не стал. Возможно, ему хватит сил еще на один рывок или удар – но выиграть этот бой он уже не сумеет. Он ждал, когда Ксайлен вонзит в него свои мечи, чтобы последним ударом убить сына и закончить поединок если не победой, то хотя бы обоюдным поражением. Но Ксайлен медлил, будто предчувствуя что-то, и Нихантия процедил:
