Ох, уж эти сказочки. Ох, уж эти сказочники.

Я чувствовал, что ищу чёрную кошку в тёмной комнате, где есть всё что угодно, кроме кошек.

Когда мозг начинал окончательно плавиться, я, наконец, припоминал маму и понимал что у меня ко всему прочему неладно что-то и в собственном Датском королевстве. Мама темнила, и мне это не нравилось. Её неожиданные уходы по вечерам, странные звонки… Опять же в голову лезла всякая ерунда, и правильнее было бы, конечно, сесть и поговорить с ней по душам. Но в силу своего дурацкого характера я не мог этого сделать, а просто ждал чем всё это закончится, вертясь как на иголках.

Вот кто его знает? Ладно, если просто мужик, как наименьшее из зол. Хотя, и тут только и жди какого подлеца. А если секта? Или какие-нибудь квартирные авантюристы? Она женщина восторженная и вполне легкомысленная…

Пару раз пытался проверить – а вдруг сработает? Ведь было же, было – с собакой, с котом, с Серёгой. Я касался её пальцев, передавал хлеб за столом и даже, к её удивлению, чмокал в щёчку. Не работало. Никак.

В панике я хватался за первую попавшуюся книгу и старался хотя бы понять, о чём там идёт речь.

Учёба была спасением от всего этого сумасшедшего дома. Там хотя бы всё было понятно. Вот тебе симптомы, вот – лечение, вот – концентрация лекарств, а вот, нате пожалуйста – патологии новорожденных котят. И никаких философских учений, которые забрели в голову одному задумчивому яйцеголовцу после пинты эля, настойки мухоморов или тупо-недосыпа, а потом породили пятьсот лет споров и тысяча семьсот диссертаций!

Я пинками заставлял себя работать до тех пор, пока в глазах не темнело. Я читал, делал пометки, конспектировал, почти закончил курсовик и даже сделал то, чего отродясь не делал – набросал статью и разместил её на одном ветеринарном сайте.

Прошло четыре дня с момента посещения Егора и я, несмотря на мамины протесты, потащился в университет на зачёт. Погода была пасмурная, безветренная и довольно тёплая для декабря, но я жутко мёрз и постоянно кутался в шарф. Народ встретил меня приветливо, все дружно посочувствовали, а потом поржали. Наш препод по менеджменту, добрый человек, поставил мне автоматом – либо растрогавшись моим тухлым видом, либо чутко понимая, что ветеринару менеджмент нужен как библиотекарю стрельба из лука.

После зачёта жизнь показалась несколько позитивней и светлее, так что даже захотелось прогуляться. Я пристроился в углу под лестницей и стал названивать Серёге, Тимуру и Кире.

Свободен оказался только Серёга. Он появился через четверть часа и сразу потащил меня в «Логово».

 С улицы всегда казалось, что это пивнушка для самых упитых алкашей – никакого внешнего вида. Но на самом деле в этом непонятном заведении присутствовал некоторый индустриально-бетонный гламур – как будто в подземном гараже решили построить декорации к малобюджетному фантастическому фильму и пригласили лихих художников-граффитистов, а потом на саму съёмку не хватило денег. Вот взяли и понаставили столиков, чтобы место не пустовало.

Мы сели в дальнем от двери углу и взяли пиво, чипсы и солёный арахис. Прямо над нами на кирпичной стене монотонно мигала ёлочная электрогирлянда – как-никак скоро Новый Год.

– Ну, рассказывай. – сказал Серёга.

– Чё рассказывать-то? – не понял я. – Дома сижу. Вот вылез. Вот пиво пью.

– Про свою личную жизнь. Страсть, как интересно.

– Тебе бы только страсть. Нет никакой личной жизни, только безличная.

– Да ладно! Так тебе и поверили.

– А чего мне врать?

–А того! Когда я тебя откапывал в твоей хижинке, под подушкой нашёл колготки. – загадочно сообщил Серёга.

– Это мои. – лениво сказал я, потягивая неприятно холодное пивко. – Иногда я шалю. Теперь ты знаешь всё.

– Герыч, блин! Я же серьёзно!

Я посмотрел на своего товарища. Сколько помнил себя, у меня никогда не было друга ближе.

И вдруг что-то подхлестнуло и захотелось рассказать. Плевать, как он отнесётся. Но если я сейчас не выговорюсь, то к вечеру окончательно съеду с катушек.

– Ладно, слушай. Со мной живёт девушка. Жила.

– Да что ты! И давно?

– С начала осени.

– Вот как значит. А нам чего не показывал?

– Не перебивай. Ну не показывал, и что? Я же тебе не Кира, чтоб всех встречных-поперечных с тобой знакомить.

– Спасибки.

– Да погоди ты. Просто она странная. Тебе покажешь, а ты потом в покое не оставишь.

У Серёги заблестели глазки.

– Ух ты! Ну-ка, ну-ка… Что это за экзотика такая?

– Серый, держись. Неуравновешенная психика, затяжная депрессия с редкими проблесками ремиссии, раздвоение личности… – Я загибал пальцы. – Ночные кошмары, талант влипать в неприятности, склонность к алкоголизму…

 У Серёги всё ниже отвисала челюсть.

– Господи, Герыч, она же тебя убьёт! Как ты с ней спишь?

– А никак. Просто живём вместе, хозяйство общее, то, сё…

– Ну да! Четыре месяца они "просто живут"! А то я тебя не знаю!

– Да говорю тебе! – я просто упивался его реакцией.

– Да брось! Ты что, совсем больной?

– Ты ещё не слышал главного. – я понизил голос. – У меня с ней жуткая разница в возрасте.

– Жуткая насколько?

– Жуткая до жути. Нереальная. Но в целом, ничего. Зато с характером, не глупая, образованная, я бы сказал – старой закалки.

– Старой закалки?! – замер Серёга. – Какая у вас разница-то?

– Ты упадёшь, Серенький. Лет восемьдесят. – Серёга подавился пивом. – Но! Неплохо сохранилась, вот что я скажу, камрад. Весьма, знаешь ли, неплохо, да. И хозяйственная – просто офигеть.

Некоторое время мы пялились друг на друга, а потом как по команде начали хохотать. Над чем смеялся Серый, я не знал, но догадывался. Лично я – над его лицом.

– Во придурок, а! Почти развёл. А я тут сижу, уши развесил.

– Поверил, а? – хохотал я.

– Поверишь с тобой! Восемьдесят лет! Я как представил! Герыч, ну а если серьёзно? Что за дела, а? Странный ты стал какой-то, вот что.

– Серый, я чуть не загнулся! Болею как последний дрыщ, а ты мне – странный!

– Ну а всё-таки?

Мне стало невесело. Я только что высказался, как тот глупый цирюльник, что шептал в земляную ямку: «У царя Мидаса ослиные уши». Цирюльнику, может, и полегчало. Мне – нет.

– Да… ничё особенного. Приходит тут одна из деревни. Чисто время провести.

– Фу, Герыч. Хоть красивая?

Я равнодушно пожал плечами.

– Сойдёт.

Никто не жаждет провести со мной время. Никто не ждёт меня дома, окромя Герасима да мамы. Я прикрыл наливающиеся болезненной тяжестью веки и на миг увидел сверкающий снег, запятые мышиных следов, упавшую красную ягоду, стремительную белку, серую шапку…

– Ладно, Серый, я поеду, пожалуй. Полежать охота.

– А, ну конечно. Поехали, провожу.

– Не, тебе потом добираться. Привет всем.

– До Нового года на ноги вставай, на базу поедем.

Вот только Нового года мне до полного счастья не хватало! Я вышел на улицу, распрощался с Серёгой и неторопливо побрёл мимо офисов, магазинов и кафе. В жёлтом свете фонарей кружились снежинки. На душе было тоскливо, как никогда. Пусто.

Я вздохнул и остановился. Я сделал это неосознанно, повинуясь сиюминутной потребности. Но люди спешили в одном потоке со мной, и я невольно нарушил недолговечный закон их вечернего перемещения. Парень, идущий за мной, со всей дури врезался мне в спину, женщина вскрикнула, пожилой мужчина что-то проворчал, засмеялись две лёгкие маленькие подружки. Прямо событие, блин.

Я нехотя потащился в людском потоке, и всё думал о том, как можно быть окружённым людьми и одновременно ощущать бесконечное болезненное одиночество, от которого хочется сесть прямо на дорогу, сжаться в комок и заскулить, как потерявшийся голодный пёс.

Как и все приличные люди, я решила начать жизнь с понедельника. Правильнее было бы – с понедельника нового года, но ждать ещё неделю было просто глупо. Да и потом, что-то мне подсказывало, что в преддверии праздников люди станут сговорчивее.