Я не двигался.

–Чего ты хочешь? Чего тебе надо? Я заплачу, у меня есть.

– Хочу узнать.

Старик закряхтел, закашлял и тяжело повернулся к стене.

Я провёл с ним весь вечер. Мне было тяжело и тошно. Больше всего хотелось убежать. Мне казалось, что я провёл в комнате целый год. Я вызывал в памяти лица дорогих сердцу людей и, к своему ужасу, не мог их вспомнить в подробностях. Это было страшно – как будто старик со своей безобразной болезнью вытер мою память досуха и заполнил чем-то чужим и липким.

– Сукин сын. – сказал он ночью. – Подавись. Ну! Чего надо?

– Расскажи мне правду.

– Правду? Правда-то она того… кусается. Вот гляди, гляди на меня. Лучше я тебе про неё правду скажу. Она такая же, понял? Только хуже. Я хоть послать тебя могу. А она – только валялась годами, как старая гнилушка.

– Заткнись, ты!

– Правду ему! Гниль-то… её не выведешь ничем. Она, зараза, не только в теле. Вся отравлена, вся!

– Выведешь. – сказал я. – Можно всё что хочешь вывести. Было бы желание.

– Оно, конечно, может, и можно. – еле слышно пробормотал старик. – А что останется? Вот у меня ноги гнилые. А коли их отрезать? Никаких не будет. Вот и правда. Подай со стола-то!

Я не шевелился и молчал. Старика хотелось убить. Но я знал – он только того и ждёт, специально напрашивается.

– Ладно. Слушай сюда. – вдруг заговорщицки зашептал старик. – Нет ей места в жизни. Нет, понял? Не нужна она. Потому что не по правилам. Нарушает, значит. Не найдёшь её – пропадёт. А найдёшь – погубишь, да спасёшь. Не буди лиха, пока оно тихо.

– Где найти? – спросил я.

– Дай со стола-то! – заскулил старик. – Дай!

Но я по-прежнему стоял как истукан. Не потому, что не хотел давать ему лекарство, а потому что не имел право трогать вещи тут, в этом проклятом доме.

И тогда старик потянулся сам. Он всё тянул и тянул свою сухую, покрытую коростой руку, тянул и тянул, и она вытянулась как шланг – длинная, страшная, с шевелящимися птичьими пальцами.

Я онемел от ужаса.

– Не найдёшь её – пропадёт. А найдёшь – погубишь, да спасёшь. – бормотал старик, не раскрывая рта.

Мне хотелось кричать. И я бы закричал, да никак не получалось. Я, кажется, забыл – как.

– Погубишь… Погубишь…

Я хотел заорать во всю глотку, но издал тонкий щенячий писк.

Я резко проснулся, и сначала только и мог, что судорожно дышать, хватаясь за грудь. Господи! Приснится же такое! Уфф.

Я лежал на полу. Не на кровати и не на диване. Спина затекла, в голове шумело. За окном был божий день, но он, похоже, уже шёл на убыль. Я медленно приходил в себя. Голова работала плохо, я с трудом вспоминал подробности вчерашних посиделок. Где это Егор, интересно знать? Уехал или тоже дрыхнет где-нибудь под столом?

В прихожей раздался звонок, потом мамины шаги и голоса.

– И не мечтайте. – сказала мама сердито. – Никаких ему гулянок. Нагулялся уже. От души.

– Ну, тётя Марин! – затянул низким голосом Серёга. – Вы же нас сто лет знаете. У нас всё чиннно, благородно.

– Вот именно. Знаю.

– Тётечка Мариночка. – вступил в разговор сладкоречивый Тимур. – Вы совершенно правы. Лично я вас очень понимаю. Но войдите в ситуацию. Мы же нарушим традицию.

– Тимурчик, солнце, ты мне сейчас ещё расскажи, что у вас традиция тридцать первого декабря в баню ходить!

– О, нет, тётя Марина, всё гораздо круче. Просто если вы не выпустите Геру, вы обидите Киру. А вы ведь любите Киру?

– И при чём тут твоя сестра? – насторожилась мама.

Тимур был мастер уговаривать, и она об этом прекрасно знала. Небось, смотрел ей сейчас прямо в глаза и кротко улыбался, зараза.

Тимур выдержал эффектную паузу.

– А у Киры помолвка. – произнёс он задушевным голосом.

– Господи! – воскликнула мама. – Кира! Когда успела?

– Ну, я пока не сказал «да», так что не будем загадывать.

Они рассмеялись. Я поднялся на ноги. Голова трещала. Мочевой пузырь угрожал лопнуть сию же минуту. Вышел в прихожую. Серёга первый заметил меня и его лицо вытянулось.

– Привет гуманоиду с планеты Плюк. – сказал он.

Я кивнул и пошёл в туалет.

– Красааавчик! – крикнул Тимур вдогонку. – Вылазь скорее, сфотаю.

Мама что-то проворчала. Я направился в ванную, посмотрел в зеркало и испугался. На меня смотрело жуткое сероватое лицо. Под глазами наметились синеватые мешки, белки глаз покраснели, волосы сбились в колтун. На мне были водолазка, трусы и почему-то один носок. В дверь пролез Тимур, оттолкнул меня и открыл кран, чтоб наполнить ванну.

– Значит так, братан. Лезь в водичку, приходи в себя. У нас мало времени с тобой чикаться, ещё в магазин надо. Серёга! Найди там ему что поприличнее! Рубашку что ли какую. Есть у тебя рубашки нормальные?

– Тимур, отвали. Я никуда с вами не поеду.

– А кто тебя спрашивает, придурка? Ты вообще радоваться должен – ухаживаем тут за тобой, как за высочеством.

– Не надо за мной ухаживать! Сказал, не поеду.

– Слушай, задолбал уже со своим депрессняком! Не поедет он… Куда ты денешься! Меня Кира реально убьёт, если тебя, гада, не приволоку.

– Я же заранее ей сказал. Не поеду я на вашу базу.

– А кто про базу говорит? Поедем на дачу к Вадимовым предкам. Они за границу свалили, всё расчудесно. Ёлка, ля-ля-ля, огоньки сверкают…

– Счас блевану.

– Раньше надо было думать. С начальником бухать, так нате пожалуйста, а как друзья зовут… Серёга, ты чего принёс? Убери нафиг этот отстой! Рубашка, говорю, нормальная есть? Тётя Марина!

– Уже ищу. Может чёрную, с выпускного?

Мне захотелось утопиться в ванной.

Через полчаса я сидел в машине Тимура, гладкий и чистый, как попа младенца.

Сначала мы поехали в супермаркет. Там творилось чёрт-те что – все просто с ума посходили. Как будто приближался не Новый год, а ядерная зима, и необходимо было срочно заполнить хранилища продовольствием.

От шума у меня разболелась голова. На кассе Серёга купил упаковку «антипохменлина» и тут же впихнул в меня пару таблеток.

Я рассеянно оглядывал наши покупки. Две тележки, ёшкин кот! Наша машина застрянет в снегах, и мы до весны будем жрать копчёную колбасу, сыр с дырочками, мандарины, свежие огурцы и сёмгу. И попивать коньяк-колу. Кошмар.

В машине на меня снова навалилась тоска. Я созерцал зимние сумерки, подпрыгивал на ухабах и вызывал в памяти светлые образы. Я хотел видеть хрустальное озеро, лыжню или, на худой конец, ужин за маленьким столом и огонёк в печке. Но мозг упорно посылал мне образ проклятого старика. Тот тянул ко мне паучьи лапы и шипел: «Погубишь… Погубишь…»

На Кире было длинное платье. На голове блестела мишура. Она вышла на снег в туфлях на высоких каблуках и сразу полезла в багажник.

– Всё привезли? А, привет, Луговой. Ты чего такой сплюснутый? Тимур, блин! Я тебе какую рыбу велела привезти? И вообще… вас только за смертью посылать.

– Вот так всегда. – картинно вздохнул Тимур. – Вадим! Забирай её отсюда, сами всё принесём.

Я огляделся кругом. Так и знал. Всё в духе Киры: бревенчатый домище, дымок из красной трубы, пушистый снежок, светодиодные шнуры по всему периметру. Сейчас повернусь, увижу надувного Дедушку Мороза, и меня стошнит. Повернулся и обречённо выдохнул. У дверей стоял здоровенный светящийся олень.

Народу было много, чего я и опасался. Каждой твари по паре. Трое нас-оболтусов, Кира с Вадимом, две Кирины подружки, Вадимова двоюродная сестра и двое Вадимовых друзей со своими девушками. Света не приехала, это значило, что они с Серёгой снова поссорились.

Я отнёс кучу пакетов девочкам на кухню и решил разобраться, где в этом замке находится туалет. Голоса под лестницей привлекли моё внимание.

– Он что, траванулся? – спросила Кира. – Совсем бледный, краше в гроб кладут. Да ещё чёрную рубашку надел. Что уж не маску Чумного Доктора?