Я сразу насторожился. Мало ли, чего накипело у старца. Может, ищет наёмного убийцу? Но старик успокоил – ничего, мол, страшного. Мы просто одному человеку поможем, и всё. Когда нужно будет, он меня позовёт. Я успокоился. Кто в здравом уме от заработка откажется?

На том договорились и разошлись. Я сначала подумал, что это дело, требующее физических нагрузок – машину подремонтировать или на даче что починить. Потом думаю – нет. Скорее всего, что-то связанное с информацией – нарыть на кого-то данные, пошарить по сайтам, что-то разыскать. Известно, что старики в этом не сильны.

Забот у меня и своих хватало, поэтому про старика я вскоре позабыл. Но только успокоился и плюнул на его чудачества, как он однажды нарисовался в моей комнате среди ночи. Я сплю, вдруг в двери – бот, бот, бот. Да сильно так, как на пожар. Я чуть с кровати не рухнул.

Влетает дед, волнуется, суетится. Опять же, на него не похоже. Всегда спокойный был как старый удав.

Мне, говорит, срочно нужны химическая посуда и реактивы. И суёт мне список. Батюшки мои! Меня даже не то удивило, что он такие слова знает, а то, что многие из них не знаю я. Когда? Как можно скорее. И тут выкладывает деньги, весьма немалую сумму. Поезжай, говорит, в Москву, непременно всё найди, и сразу назад.

Первая мысль была – дед делает наркотики. А что? В тихом омуте черти водятся. Я так прямо его об этом и спросил.

Что ты, сынок! Да как можно! Да я – уважаемый человек! Это просто исследования, так, на склоне лет. Ты уж помоги, я не обижу.

Вижу, деньги хорошие, действительно не обидит. Интересно, конечно, стало, где он столько взял.

А дальше…. На работе я оформил отгула за свой счёт, попрощался с женой и сел в самолёт.

Вернулся, помню, рано утром, ещё шести не было. Выгрузил сумки и сижу, отдыхаю. В больницу идти рано, на работу только завтра. Дай-ка, думаю, зайду к старику, он рано встаёт. Постучался. Никто не открывает. Постучался громче – тишина. Тут уж я забеспокоился. А вдруг старик помер?

А надо сказать, что дверь дед всегда запирал на ключ, и замок был такой, что не поймёшь – закрыто изнутри или снаружи.

А меня вообще замки с малолетства завлекали, умел с ними справляться лет с девяти. Ничего, конечно, криминального, но если у соседей были с этим проблемы,  всегда звали меня.

И решил я вскрыть старикову комнату. Дело оказалось несложное. И вот я вхожу и столбенею. Мама дорогая! Всё, что можно, уставлено склянками, банками, где-то этикетки есть, где-то – будто специально содраны. Книги стопками на полу. А из мебели только кровать, стол, да два чемодана с одеждой.

И тут, как ни в чём не бывало, входит сам дедушко, да спокойненько так, просто жуть.

– Всё привёз? – спрашивает.

– Всё.

– Неси.

И ни «здрасте» тебе, ни «пожалуйста».

Ну, а дальше он снова исчез из поля зрения. Да и мне стало не до него.

Я слушал Егора и будто начинал видеть его глазами. Комната, старая жёлтая шторка на окне, обшарпанный край деревянного стола, пальто на спинке кровати, чёрный потрёпанный чемодан, из него торчит серая старикова рубашка…

Это меня не удивило, потому что я уже прилично накачался. Я опёрся спиной о стену и вытянул ноги на третью табуретку. Её, собственно, для того и завели, чтобы я вытягивал ноги.

Егор помолчал, собираясь с мыслями.

– Эльза родила раньше времени. Всё сразу закрутилось, только держись. Данилка был слабенький, постоянно болел. К нам перебралась тёща, постоянно нужны были какие-то редкостные лекарства, я учился и работал как проклятый на двух работах, все мы не высыпались и ходили как зомби. А дальше… как это обычно бывает, любовная лодка стала разбиваться о быт. Это приходит как-то вдруг. Вот просыпаешься и думаешь – а ведь раньше я не замечал в ней эту черту или эту привычку. Как же так? Человек суп из ложки всасывает, как машину заводит. И эти её волосы вечно в два хвостика как у пионерки. Ой, да что вспоминать…

Да и она раньше так не говорила. Я и тупоголовый неудачник, и двух слов связать не могу, и руки у меня не из того места растут.

Нам бы тогда заткнуться и потерпеть, но мы были горячие, нам терпеть было некогда, из нас искры летели.

В конце концов, жена с сыном решили временно пожить у тёщи. Якобы, нам всем надо отдохнуть и переждать. Так говорила тёща, добрая душа. И я остался в комнате один.

Вот тут-то и появился старик.

Кухню освещала только маленькая лампа – подсветка под вытяжкой. Ни мне, ни Егору и в голову не приходило включить нормальное освещение.  Мы сидели за столом и верили в то, что полутьма и тишина защитят нас от чего-то неведомого, что только и ждёт, что его  назовут по имени и тем самым вызовут из небытия.

Это не было страхом. Это было усталостью от слишком длительного ожидания изменений. Такое наверняка чувствует человек, идущий долгой дорогой по краю пропасти. Сначала страшно, потом привычно, а потом… потом зовёт к себе синяя бездна под ногами. Всего-то шаг. Я вздрогнул.

А Маврин-то с парашютом прыгал. Брр. Вот чего бы я ни за что не стал делать, хоть убей.

– Прошла неделя, а от старика ни слуху, ни духу. Сидит в своей комнатке и больше ко мне не лезет. А ещё уходит надолго, чего раньше с ним не бывало. Бродит где-то до самой ночи. Однажды я даже начал волноваться – мало ли, человек пожилой, на дворе ночь. А он пришёл, бесшумный такой, как кошка, и – шасть, сразу к себе. Утром я на работу собираюсь, поглядел на его пиджачишко, а на нём кровь. Бурая уже, спёкшаяся, и пятна приличные. Я ещё наклонился и понюхал – может, кетчуп или краска. Нет. Ну кровь и кровь, может, где поранился, может неудачно упал. Старый ведь человек.

А пришёл он ко мне, когда я уж и не ждал. Я, говорит, слышал, у тебя неприятности. Это, говорит, всё из-за денег. Всё в финансы упирается. Вот был бы ты чуток богаче, никто бы от тебя не бегал.

Конечно, отвечаю, кто бы спорил! Только выхода не вижу.

И тут он напомнил про ту помощь, что я обещал. А я ведь думал, что она в том и заключалась, что ему всякую ерунду из Москвы привезти.

Нет, говорит, это так, необходимость. Деньги будут хорошие. И называет сумму.

Я рот раскрыл. Это что я такое должен сделать, чтобы столько отвалили? Подумать страшно.

А старик гнёт своё – ничего уголовного, ничего страшного. Но только не болтать! Можешь, конечно, отказаться.

Ну я подумал-подумал… А чего мне терять? Согласился.

Первым делом мне доверили синтез. У самого деда руки тряслись и зрение было плохое. Я провёл в стариковой комнате не одну ночь, испортил кучу реактивов, прожёг дыру в ленолеуме, обжёгся сам и чуть не устроил пожар. Психовал я страшно. Да и старик сучил ножонками и плевался. Чуть не переругались. Наконец получили. Смотрю я и думаю – Господи, и из-за этих граммулек весь сыр-бор! А дед радуется, всё запаковал как нужно и в холодильник убрал.

А потом снова куда-то свалил. Два дня его не было. А ночью снова заботал в дверь.

Ну, говорит, пора, поехали, я такси вызвал.

У тебя… это… ещё что есть?

Оказывается, мы под разговор уговорили весь глинтвейн и остатки коньяка. Я молча открыл холодильник и достал бутылку водки и котлеты, оставшиеся с обеда. Больше ничего годного к немедленному употреблению не было. Когда усаживался обратно за стол, меня мотнуло и я едва не уронил бутылку.

– Завтра буду блевать. – заявил Маврин. – А может, и сегодня. Ну и по хрен!

– По хрен. – сказал я. – Давай, чего там дальше?

– Поехали. Приезжаем в центр города, подходим к одному вполне приличному дому, входим в подъезд, поднимаемся в квартиру. Темно, помню, было, как в трубе.

Вот. Заходим. Воняет, просто жуть! Мерзотно просто воняет!

И тут я знакомлюсь ещё с одним стариком. Лежит голый на кровати, сухой как скелет, лицо серое, волосы клочьями, один глаз с бельмом, другой вообще зарос, изо рта язык вываливается. В общем, кошмар полный. И запах такой, что наизнанку выворачивает.