И на мне был мамин розовый махровый халат. Потому что все мои вещи остались дома, а то, что мама успела захватить, она сегодня постирала.

Егор внимательно разглядывал меня. Как Павлов свою собаку.

– А я думал, ты просто слинял. – сказал он наконец.

– Ну да. – сказал я. – Вот сижу тут и симулирую.

Кашель, будь он не ладен, нахлынул внезапно. Минуту я дохал, потом отпустило.

– Вот это да! – восхитился Маврин.

– Шёл бы ты отсюда. Не видишь, вирусы кишат.

Мы помолчали. «Ну-ка, фрукты, встаньте в ряд, это наш фруктовый сад!» – призывали во всю  приторные дрессированные дети по телевизору. Я переключил. На экране возникла фотография некрасивого толстого человека с большими губами и близко посаженными глазами.

– …вышел из дома и не вернулся. Виктор страдает редкой формой психического заболевания и не может обходиться без посторонней помощи. Если кому что-либо известно о его местонахождении, просим…

Я протянул было руку, но Маврин сам взял пульт и переключил на музыкальный канал. Симпатичная девушка неплохо пела, но имела совершенно упоротую причёску.

– Сандра. – сказал Егор. – У меня плакат с ней был. Я тогда в классе седьмом учился. Может, тебе чаю сделать?

Я бы рассмеялся, если бы не побоялся нового приступа.

– Ты ещё апельсинов принеси. Что ж ты без апельсинов?

Новый приступ начался было, но я задержал воздух. Отпустило.

– Как твой кот? – спросил Егор.

– Спрятался, похоже. Замечательно. Весел и здоров.

– Это хорошо. А я вообще-то ругаться пришёл. Думал, ты и вправду – посмотрел, прикинул и вымыл ручки. Кинул ты меня, парень.

– Ну, извини. Садись. Куда-нибудь.

Я скомкал одеяло в угол. Егор уселся как медведь на край дивана. Я не понимал, чего он припёрся. Ведь сбросил сообщение сразу, как немного оклемался. Мог бы и позвонить. Убедиться хотел? Убедился. Но он сидел с таким видом, что пришёл надолго. Значит, поговорить…  Вот, блин. Никакого покоя.

– Слушай, надо кое-что обсудить.

– Надо. – согласился я. – Тогда посиди тут, соберись с мыслями, я… – кашель придушил так, что глаза выпучились. – Я пойду что-нибудь выпью и хоть умоюсь.

На кухне я плеснул в чашку кагор, добавил немного водки и поставил в микроволновку. Пусть кто хочет мне говорит, что алкоголь с антибиотиками несовместим – я-то знал, что проклятый кашель отступит на время только таким путём. Незаметно от мамы я потихоньку уничтожал имеющийся в доме алкоголь. Вылив в горло обжигающее пойло, я крякнул, утёрся рукавом халата и пошёл в ванную. Из зеркала выглянуло жуткое лицо с воспалёнными кроличьими глазами. Жирная кожа нехорошо бликовала. Под носом вырос ядрёный прыщ. Щетина пестрела как лишайник на пеньке. Ну не брить же ради Маврина этакую красоту! Я снял шапку, пальцами пригладил липкие волосы, чисто символически умылся и пощупал, подсохли мои штаны на полотенцесушителе или нет. Не подсохли, ну и ладно. В халате тепло,  а на Егора наплевать.

– Кофе будешь? – спросил я у Маврина. – Настоящий, не растворимый.

– Давай.

Я поставил турку на огонь. Голова приятно кружилась. Я уже неделю толком не ел, и даже небольшое количество алкоголя, к тому же подогретого, приятно разгоняло кровь и плавило мозги.

Болезнь подкралась ещё в то утро, когда нас завалило снегом. Очевидно, сложилось всё сразу – бег до остановки, долгое выстуживающее ожидание автобуса,  дикий стресс с Герасимом, а потом приключения в Егоровом подвале. Ну, а потом, когда я только и мечтал о горячем чае и печке – незапертая дверь дома. И никого. Никакой записки. И бесполезно звонить.

Мне было плохо вдвойне, я не знал, что делать, и лучшее, что пришло в голову – сунуть ошалевшего кота на кухню, а самому прыгнуть в машину. И колесить, колесить, где только можно, искать, высматривать… как в прошлый раз. Я ругал себя последними словами, я рассекал снежную ночь, я гнал и гнал. А потом оказалось, что горючее на нуле. Я доехал до заправки и там, стоя с пистолетом на ветру, подумал, что, наверное, не доеду до дома.

Но доехал. И даже зметил, что небо на востоке превратилось из непроглядно тёмного в уныло серое. Было хреново. Я перерыл аптечку, но как на грех, не нашёл ни одного жаропонижающего. Тогда я напился воды и замотал голову влажным полотенцем. Я подумал, что немного посплю, оклемаюсь и возобновлю поиски.

Проснулся лишь под вечер. Полежал, подумал и решил, что вроде, полегчало. Тогда я прошлёпал на кухню и заглянул в тайник под печкой. Часть денег исчезла. Это было очень хорошо, значит, Ада хоть немного думала головой. Заглянул в шкаф. Одежда исчезла тоже, ну, по крайней мере, основная часть. Я почти успокоился. Попытался снова позвонить – бесполезно. Пошёл искать себе шерстяные носки. Нашёл на верёвке у печки Адины колготки. Аккуратно сложил их и убрал в шкаф. Потом достал обратно и положил под подушку.

За мной резво скакал кот. Он жаждал играть, а я ничем не мог ему помочь, только отвалил в миску двойную порцию корма.

Трясти начало часа через полтора. Я выпил весь чай, съел ложку мёда, врубил масляный обогреватель на полную мощность, зарылся под кучу одеял и заснул. А когда проснулся под вечер, внезапно обнаружил, что потолок стал в два раза ниже, чем был, и к тому же медленно плавился и капал длинными каплями на пол, растекаясь в лужи как на картинах Дали. А потом явился Герасим – очень крупный, размером с овчарку и встал в дверях на двух лапах, как человек. Я испуганно заморгал, а он улыбнулся до ушей. К счастью, я смекнул, что это не к добру. И сделал весьма разумную вещь – позвонил Серёге.

Как приехал Серёга, я помнил. Чертыхаясь, он раскапывал гору тряпок, чтобы достать меня и селатьть укол. Потом снова покрыл меня и одеялами, и матом, и стал названивать маме. Я был против! Серёгу для того  вызвали, чтобы он поставил меня на ноги, а не сводил с ума добрых людей.

Когда все собрались и потащили меня к машине, я упёрся и заорал, чтобы мне подали кота и ноутбук, что и было незамедлительно сделано. Жаль, что не видел маминого лица, когда она обнаружила бодрющего Герасима со всеми четырьмя ногами в наличии. Это потом я ей вкрадчиво объяснил, что это совсем другой кот, просто очень похожий, а Герасим… ну, что Герасим… старый был до неприличия, всё ясно и понятно. Мама даже всплакнула, и сдаётся мне, всё-таки осталась в сомнении. Я и не ожидал, что она к нему так привязана.

Ну, а как причитала мама, как мы ехали в машине, я почти не помнил. Я спал. И хотел спать до сих пор.

Егор угнездился на табурете и внимательно рассматривал наш странный стеклянный стол. Посмотреть было на что – под прозрачной столешницей были художественно разложены сушёные изыски – перцы, коренья и всякие непонятные специи явно не нашей полосы.

– Эти штуки есть нельзя. – сказал я. – Они парафином покрыты.

– Да. – сказал Егор.

Мы помолчали. Я поставил на стол блюдечко с безе. Глупо как-то. Всё-таки начальник. Может ему выпить предложить? Так ведь за рулём.

– Ты зачем пришёл? Только не говори, что соскучился. – я разлил густой ароматный напиток.

– Что уж, и навестить нельзя?   А вообще… пора бы тебе на работу. Зарываюсь. Нет, конечно, всё понятно, вот выздоровеешь…

– Егор, в общем, так. Я не уверен, что буду работать у тебя. Скажу прямо – не буду.

Маврин покрутил чашку.

– Ага. Понимаю. Надо было тебе сразу сказать. Я имею в виду цену.

– Надо было. Мне это не по нутру. И уж точно я не буду никого убивать, чтобы кого-то оживлять.

– Так никто и не будет! Ты так и не понял!

– Ну-ну.

– Теперь всё по-другому. Парень, ты послушай. Мы стоим на пороге открытия. Больше никто никого не будет убивать. Я же не рассказал…  В будущем… Ты только представь себе! Начнём с сельскохозяйственных животных, а закончим – кто его знает! – может быть, растениями. Я уверен, это возможно.

Я смотрел на Маврина и не узнавал. Чёрт те что! Щёки порозовели, глазки разгорелись. Нет, я знал, конечно, что он психический, но чтоб вообразить себя гением и спасителем человечества, это, знаете ли, совсем клиника!