118. Книги, мню, нетрудно у нас для научения достать, понеже прежде хотя и не столько печатали, а довольствовались, ныне же, видим, непрестанно новые выходят. А к тому для учащихся других языков всегда можно из Немецкой земли довольство достать?

Ответ. Удивдяюся, что вы сказываете, якобы у нас для научения книг довольно. Но каких, разве азбук, и часовников[293], то правда, что иногда их нетрудно достать, да часто случается, что и тех достать неможно. Что же новых книг принадлежит, то весьма таких мало, каковые к научению юности потребно. Мы доднесь не токмо курсов мафематических, гистории и географии российской, которые весьма всем нуждны, не говорю о высоких философских науках, но лексикона и грамматики достаточной не имеем, а что ныне печатаны, то, кроме примечаний, при авизах седмичных[294], все, почитай, для забавы людем некоторыми охотники переведены, а не для наук сочинённые. Но разве о тех думаешь, что вечно достойный памяти Пётр Великий, как сам до артиллерии, фортофикации, архитектуры и пр. охоту и нужду имея, неколико лучших перевести велел, и напечатаны, но и тех уже купить достать трудно, а более, почитай, не видим. И сей недостаток не может никогда наполниться, доколе вольные друкарни[295] з безопасным учреждением устроятся.

119. Как мнишь шляхетству собственные училища иметь, ибо ваше прежднее о потребности домовных школ сказание приводит в сумнительство?

Ответ. Сие я разумею посредственное междо домовными и государственными, что избежания во оных избы точеств и недостатков сами то исполнить должны, чего желать можно. Учреждению же и содержанию их можно с пользою, пример взяв от аглинских и француских учреждений, по способности состояния нашего государства устроить... [...]

Токмо на сие нуждно такую привилегию от ея императорскаго величества иметь, что оной капитал и училище, яко же и вечно наследственное обучение рода того, без всякой опасности осталось, а притом и о всегдашнем надзирании над оным учреждение внести, чрез что та польза может быть, что когда первую увидят в добром со стоянии, то в других местех многие равномерно устроятся, а младенцы в государственные училища по 12 летех будут с довольными основании приходить. И тако польза партекулярная и общая всего государства умножится.

120. Что в правлении нуждное разумеете?

Ответ. Сие есть главнейшее и нужднейшее в государстве, чтоб правление всех в государстве училищ такое было, которое б в состоянии находилось все вреды и препятствия ко умножению наук предуспеть, а вкрадшияся отринуть, о сохранении общей пользы прилежать и оную колико удобно умножать. А понеже науки и училища разных качеств и много о всём разсуждения всегда требует, то весьма нуждно, чтоб для онаго особливое собрание или коллегия учреждена была[296], которая б всегда на все училища, какого б звания они ни были, внятное надзирание на их порядки и поступки, а ко исправлению и лучшему учреждению власть имела. И для того весьма потребно из главнейших российских как духовных, так мирских хотя по одной персоне, а к тому для помощи неколико посредственных определить, а наипаче таких, которые как в науках неколико знания и охоты имеют, чтоб в ревности и прилежности не оскудевали. Чрез что в краткое время более, нежели доднесь, пользы государству во всех обстоятельствах приобрестися может, чего от сердца желаю и сей разговор оставляю.

121. Правда, мы довольно о пользе науки говорили, и я веема тем нахожусь доволен, что мне далась причина о таком полезном всему отечеству деле слышать, токмо какой успех ис того быть может, кроме того, что мы сим разговором толико время продолжили, ибо я и то приметил, что некоторые, слыша оное, посмеявся, вышли, а может вместо благодарения бранить станут.

Ответ. Что вы сумневаетесь о плоде сего разговора, я удивляюсь, понеже вы могли приметить, что многие бывшие при сей беседе со вниманием слушали, и надеюся, что в разсуждении примут и оное в свою и ближняго пользу употребят таким образом, что могут и другим, равномерно или ещё лучшим порядком и со умножением объявя, к пользе объявить, а к научению детей родителем охоту подать. Что же вы приметили некоторых уничтожающих, презирающих или и дурачащих нас, то истинно может быть правда, только вы не извольте дивиться, что такие люди находятся, которые по злонравному нраву всё доброе и их буйству противное за зло почитают, ибо с одного цвета вредительный по природе наук получает отраву, а блаженная пчела с того же цветка приносит мёд. Равномерно и в сих, злые, ухватясь за какое-либо слово, на зло толковать начнут, да есть ли причина того невинному бояться. Я не говорю, чтоб я, говоря так, много не погрешил, по и того не отрекаюсь, когда меня кто обличит правильно, в чём погрешено, я готов исправиться и его за показание лучшаго знания благодарить. [...]

В середине столетия в России вырастает плеяда выдающихся деятелей науки и культуры. Самое почётное место среди них принадлежит Михаилу Васильевичу Ломоносову.

Родился он 8 (19 — по новому стилю) ноября 1711 года в деревне Мишанинской, что потом слилась с соседней деревней Денисовкой, на Курострове, как назывался один из островов на Северной Двине напротив города Холмогоры. По сохранившимся документам мы можем проследить предков Ломоносова среди обитателей этих мест до XVI века, то есть до времён Ивана Грозного. Все они были поморами, и главным источником благосостояния был для них морской промысел. Небольшой земельный надел являлся лишь подспорьем в хозяйстве. Отца Ломоносова звали Василием Дорофеевичем, мать — Еленой Ивановной. Она умерла, когда Михайле было 9 лет, и в доме появилась мачеха, его не любившая.

Русский Север не знал крепостничества в таких жестоких формах, как центр страны. Здесь не было помещиков, и крестьянам жилось свободнее. Однако сельские жители Поморья всё равно оставались людьми зависимыми. Во времена Ломоносова часть их принадлежала монастырям, а потому называлась монастырскими крестьянами. Другая часть жила на государственных землях, считалась крестьянами государственными, или, как их здесь называли, «черносошными». Куростровская волость была дворцовой. Дворцовые крестьяне находились в крепостной зависимости от царя, считавшегося их владельцем.

Тяга и любовь к знаниям заставили молодого Ломоносова искать возможности получить настоящее образование. Дома он мог только научиться грамоте и заниматься самообразовании по найденным у односельчан книгам, «Грамматике» Мелетия Смотрицкого и «Арифметике» Леонтия Магницкого, но этого ему было мало. Взяв с собой книги, заняв денег у соседей, 9 декабря 1730 года Ломоносов ушёл из дому и направился в Москву. По нормам крепостного права, царившего в России, всякая дальняя отлучка крестьянина от дома разрешалась только с ведома властей и на строго определённый срок. Ломоносов формально выполнил это условие, получив разрешение («паспорт») на поездку в Москву в воеводской канцелярии. Но паспорт ему выдали только до сентября 1731 года. Не вернувшись домой в срок, он считался беглым. Но, уходя, он и не собирался возвращаться в родную деревню, поэтому фактически с конца 1730 года оказался «в бегах» от своего хозяина — российского императора.

С помощью земляков Ломоносов освоился в Москве и поступил в январе 1731 года в Славяно-греко-латинскую академию. Он был вынужден скрыть своё происхождение, так как в 1728 году было указано из этой академии отчислить «крестьянских детей... и впредь таковых не принимать». В течение пяти лет Ломоносов почти закончил курс этого учебного заведения, рассчитанный на 13 лет. Но опять в декабре, теперь уже 1735 года, он отправляется в путь. В числе 12 лучших учеников он был отправлен из Москвы на учёбу в Петербургскую Академию наук. Серьёзное отношение к занятиям, незаурядные способности выделяли Ломоносова и в стенах высшего научного учреждения России. Буквально через два месяца после появления здесь Ломоносов был определён к посылке за границу для изучения химии и горного дела. Заграничное путешествие 1736—1741 годов, насыщенное упорной учёбой и трудом, протекавшее не без драматических происшествий, довершило образование и становление личности Ломоносова. В Петербургскую Академию наук вернулся зрелый человек, вполне сложившийся учёный, убеждённый патриот Родины, горячий поборник просвещения.