Паче же ужасно от гистории видим, что подобнаго тому в христианстве последовало, видим бо высокаго ума и науки людей невинно тем оклеветанных и проклятию от пап преданных, как то Вергилий епискуп за учение, что земля шаровидна; Коперникус за то, что написал земля около солнца, а месяц около земли ходит, Картезий за опровержение Аристотелической филозофии и за учение, чтоб всё сущими доказательствы, а не пустыми силлогисмы[238] доводить, Пуфендорф за изъяснение естественного права, которым несколько непристойные папежские законы, или Юс Каноникус, нарушились, прокляты, афеистами оглашены, и книги их употреблять запрещены были. Но потом, не хотя, сами папы всё оное не токмо за полезно, но и правильно признали. И сие токмо в науках философских, коль же паче того в науках церковных находится, и колико сот человек в Италии, Гишпании и Португалии чрез инквизицию[239] каждогодно раззоряют, мучат и умерщвляют токмо за то, что кто с папою не согласует или его законы и уставы человеческими, а не божескими имянует, а большая тому притчина властолюбие и сребролюбие панов. Да и у нас того не без сожаления довольно видимо было, как то Никон[240] и его наследники, над безумными раскольники свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государств выгнали. Которое вечно достойный памяти е. и. в. Пётр не именем, но делом и сущею славою в мире великий, пресёк и немалую государству пользу учинил. [...]

43. Когда и какое исправление в науках обретением тиснения книг явилось?

Ответ. Тиснение книг хотя в Китаях, по свидетельствам многих описателей, есть древнее искуство, но иным образом, нежели в Европе, ибо тамо вырезывают на досках, у нас же набирают крушцовые буквы[241]. Сие в Европе начало своё возимело не прежде 1440 лет по Христе, и вероятно, что перенесено от китайцов, ибо первое тиснение было досками ж, но потом чрез искусных людей со временем переменено и в лучшее состояние приведено. Что же пользы от тиснения книг касается, то не потребно много толковать о том, что сами можете разсудить и видеть, ибо списывать какую-либо книгу весьма медленно. [...]

Прежде же хотя учёные люди для пользы ближняго изрядные и нуждные книги писали, но оные в одних руках завидливых чрез долгое время в заключении пребывали и те иногда от имеющих противное мнение переправками испорчены. Многие же от нечаянных случаев погибли, как то в письме святом, також от филозофов, мафематиков, историков и пр. упоминаемые с сожалением видим утрачены; особливо читаем о библиотеке Птолемеевой[242], в которой, також и у нас в училище Константина Мудраго[243], так великое число книг погорело, а чрез то многое памяти и наставлению достойное принуждено погибнуть. Чрез тиснение же изданные хотя б во сте местах погибли, то ещё в 1000 и более таковые ж целы останутся, как то по обретении тиснения в скорости множество полезных древних книг немалым числом стали печатать, а чрез то, оные всяк имея, способнее к распространению наук прилежать стали, многия училища и академии по разным местам устроены и чрез оные больший свет истиннаго разума открыли, тогда как в богословии, так филозофии, яко законоучении, мафематике, физике, гистории, протчих вольных науках, яко и в полезных ремёслах, великое исправление явилось и от часу стало возрастать и распространяться, зане учёных от часу умножилось. И хотя сие папе и его сообщникам весьма не полезно было, однако ж весь его труд противо быстроты онаго течения постоять не мог, но вскоре темноты его плотину разорвало и много власти, силы и доходов его убавило. Что же веры принадлежит, то Виклев и Гус[244], хотя с нещастливым окончанием, начинатели явились, но Лютер и Кальвин довольно престол оный назад подвигнули, и если б не Фердинанд, архигерцог аустриской, которой тогда чрез папу о цесарстве по брате добивался, оное удерживал, то б, конечно, оное далее воспоследовало. В нравоучении Гуго Гроций[245], а потом Пуфендорф в физике или всей филозофии[246] Картезий в мафематике, а паче острономии Коперник и Галилей, яко же и Браго, несмотря на папежские пресчения и не боясь проклятия его, истинну доказали и так утвердили, что наконец и сами паписты со стыдом принуждены истинну оных признать. Чрез сие же в филозофии многие способы ко испытанию и дознанию не дознанных прежде свойств обретены, яко трубы зрительные, микроскопии, зеркала зажигательные, насосы водяные, трубы воздушные, или антилиа пнеуматика, и многие и неисчётные к способности работ машины, яко же и самые часы, весьма в лучшее и порядочное состояние приведены. Что ж сказать в орудиях военных и мафематических, в строениях домов, крепостей и водных великих городов или кораблей, то, видя и к прежднему примени, всяк скажет, что тиснение книг великой свет миру открыло и неописанную пользу приносит. И тако сей настоящей век началом старости благоразумной или совершенному мужеству применить можем. [...]

46. Я о сём, яко до церкви принадлежащем, оставляю далее вопрошать, но слышу, что светские и люди в гражданстве искусные толкуют, якобы в государстве чем народ простяе, тем покорнее и к правлению способнее, а от бунтов и смятений безопаснее, и для того разпространять за полезно не почитают.

Ответ. Я верю, что вы то слыхали, да не верю, чтоб от благоразумного политика или вернаго отечеству сына, но паче, мню, от неразеуднаго или мохиовелическими плевелы[247] насееннаго сердца произнесённое. Благоразсудный же политик всегда сущею истинною утвердить может, что науки государству более пользы, нежели буйство и невежество, произнести могут. Я вам прежде говорил, колико науки полезны, а незнание или глупость как себе самому, так малому и великому обществу вредительно и бедно. Ты разсуди сам, что по природе всякой человек, каков бы ни был, желает: 1) умняе других быть и чтоб от других почтение и любовь иметь; 2) как всякому необходимо помощь других нуждна, так он тех помощников, яко жену, друзей и советников, ищет умных и к принесению пользы ему способных; 3) зане сии не в состоянии все нам потребные услуги приносить, того ради прилежит человек, если можно, умных, верных и способных служителей иметь, понеже на умнаго друга более может надееться, что он ему в недознании доброй совет и помощь подаст; а служитель умной всё повеленное и желаемое с лучшим разсуждением и успехом, нежели глупой, произведёт и совершит, а в случае и совет или помощь подать способен. Но во оном наипервее собственный разум должен преимуществовать, дабы как о друге и помощнике, так и о рабе мог по состоянию каждаго разсудить, какая от кого польза быть может, и по тому онаго употреблять, яко иной способен на разсуждение, другой к обороне, ин же к трудам и работам. И тако благоразумной от каждаго по способности пользу иметь и другим полезен быть может. Противно же тому несмысленный и неискусный сам себе вреды и беды неразумием начинает и производит, советом разумных верить не способен и, сумневаяся, полезное оставляет или, начав, произвести не умеет, а глупым и вредительным советам последует, да и обрести умнаго друга не в состоянии; он умному служителю полезное повелеть и определить не знает. Коль же паче трудность и вред происходит, когда глупых советников и служителей имеет, что все его намерения и дела без порядка начинаются и со вредом кончаются, и от такова никакой пользы ни ему, ни обсчеству уповать неможно.

Ещё же можем тако о разности науки и неведения разсуждать.

Разумный человек чрез науки и искусство от вкоренившихся в его ум примеров удобнейшую поятность, твердейшую память, острейший смысл и безпогрешноо суждение приобретает, а чрез то всякое благополучие приобрести, а вредительное отвратить способнее есть. Он советы и представления испытует и по обстоятельству вещей поемлет, преждния же деяния и случаи, от памяти взяв, с настоящими уподобляет и всё, благоразсудя, определяет, неправильным и впредь вредительным не прельщается, безстрашных обстоятельств не боится и, на отвращение страха мужественно поступая, отревает и побеждает, в радости и щастии не превозносится и оному не верит, а в нещастии не ослабевает, беды же и горести великодушием преодолевает и, своим довольствуйся, чужаго не ищет. Противно же тому неведение, всяким неправильным советом и предлогом прельщайся, верит, но вскоре узнавает, что обман есть; он сущаго страха не боится, а где несть страха, трепещет, в печали и радости неумерен, в щастии и нещастии непостоянен и во всём вместо пользы наносит себе вред; и сия есть разница между учёным и неучёным. И хотя сие о единственном человеке говорено, но по сему можешь и о целых народах или государствах разсуждать, особливо, если хочешь обстоятельно знать, прочитай гистории древних времян, увидишь многих народов и государств примеры, что от недостатка благоразумного разсуждения разорились и погибли, которых память токмо на бумаге осталась. Да почто о других читать, довольно своего государства горесть вспомянуть, что после Владимира втораго от неразумия князей и потом по смерти царя Фёдора Ивановича до воцарения царя Михайла Фёдоровича произошло, что едва имя российское вконец не погибло[248]. Что же касается до бунтов, то вы сами можете сказать, что никогда никаков бунт от благоразумных людей начинания не имел, но равномерно ересям от коварных плутов с прикрытием лицемернаго благочестия начинается, которое, между подлостию разсеяв, производят. Как то у нас довольно прикладов имеем, что редко когда шляхтич в такую мерзость вмешался, но более подлость, яко Болотников и Баловня, холопи, Заруцкой и Разин[249], казаки, а потом стрельцы и чернь, всё из самой подлости и невежества. Токмо в чужестранных видим Кромвеля[250], человека учёного, но и тот (яко хищником престола нуждно есть) всё оное с великим лицемерством под образом сущия простоты и благочестия злость свою произвёл и, прилежа народ далее в том безумном суеверии содержать, все училища разорил, учителей и учеников разогнал, дабы в неучёных удобнее коварство своё скрыть мог. Если же генерально о государствах сказать, то видим, что турецкой народ пред всеми в науках оскудевает, но в бунтах преизобилует. В Европе же, где науки процветают, тамо бунты неизвестны. Сего ради многие благоразумные государи неусыпно о распространении наук прилежали, как то видим во Франции Генрик 4 и Людовик 14, в Англии Генрик 8 и Елизавета, в Гишпании Карл 1, в Швеции Густав и Крестина[251]. В России Пётр Великий если не всех оных превосходит, к тому если б я тебе старание и прилежность ея императорокаго величества, ныне благополучно царствующей государыни, сказал, то б ты мог подумать, что я по пристрастию хвалил. Однако ж ведаю, что ты сам видишь, и верю, что мы им ни похвалы, ни благодарения принести по достоинству не в состоянии, но паче верю, что будущие веки более, нежели мы, во оном преисполнят.