Второй документ рассказывает об одном из самых трудных эпизодов в жизни М. В. Ломоносова — попытке расправы над ним со стороны реакционной части Академии наук. В 1742 году было проведено следствие над Шумахером по жалобам механика А. К. Нартова и других академических служащих. При поддержке влиятельных сил в окружении императрицы Шумахер был оправдан, а его обвинители оказались сами в положении обвиняемых. Ломоносов не подписывал жалобы на Шумахера, так как недавно прибил из-за границы и но был ещё достаточно осведомлён о конкретных преступлениях главы канцелярии. Однако не без основания его признавали единомышленником тех, кто поднялся на борьбу против иностранного и бюрократического засилья в Академии наук. Его перестали приглашать в Академическое собрание, членом которого он являлся, а 21 февраля 1743 года официально запретили там присутствовать. Ломоносов отказался подчиниться этому несправедливому решению и продолжал являться на заседания, хотя каждый раз его противники требовали его удаления. В этой накалившейся обстановке 26 апреля 1743 года Ломоносов откровенно высказал конференц-секретарю Х.-Н. Винсгейму и адъютанту И. Ф. Трускоту своё мнение о Шумахере и его приспешниках. Естественный и справедливый протест был сделан в грубой форме, что вовсе не было исключением для нравов того времени. Спровоцировав взрыв негодования Ломоносова, его враги воспользовались этим как поводом для расправы. 28 мая 1743 года Ломоносова арестовали. Публикуемое доношение Ломоносова полно достоинства и веры в свою правоту. Он не опускается до сведения личных счетов и обид, а подчёркивает главный вред этой несправедливой акции — невозможность ведения исследовательской и преподавательской работы на благо науки и Отечества.
Это доношение было оставлено без внимания. Ломоносов пробыл под стражей почти 8 месяцев, и лишь 18 января 1744 года вышел сенатский указ об его освобождении. При этом его вынудили подписать и произнести устно 27 января текст извинения, написанного не им самим, а его противниками. В качестве наказания годовое жалованье ему было урезано наполовину.
Несмотря на тяжёлые условия ареста, Ломоносов пишет в заключении диссертацию «О тепле и стуже», участвует в поэтическом состязании с В. К. Тредиаковским и А. П. Сумароковым в переложении русскими стихами 143-го библейского псалма, работает над курсом риторики. Видимо, тогда же им создано и публикуемое ниже «Вечернее размышление...», вошедшее в изданную в 1747 году его «Риторику». Это воистину необыкновенное произведение в русской литературе XVIII века, достойное века Просвещения. Сам Ломоносов определял его жанр как оду. Однако ода эта написана не в честь правителей мира сего или какого-либо важного политического события. Это ода северному сиянию, величественному и таинственному явлению природы. Интерес к нему у Ломоносова, видевшего его на родном Севере во всей красоте, никогда не исчезал. Наблюдал он его и в Петербурге. В своём стихотворении Ломоносов даёт изложение существовавших гипотез о природе этого явления. Сам же он выдвинул идею об электрической природе северных сияний, предвосхитившую результаты экспериментальных исследований, ставших возможными лишь в нашем столетии.
Здесь мы видим удивительный симбиоз научного и художественного творчества. Ломоносов-поэт и Ломоносов-учёный взаимно дополняют друг друга. Это было замечено такими непохожими людьми, как Н. В. Гоголь и Г. В. Плеханов. Первый писал, что «чистосердечная сила восторга превратила натуралиста в поэта», а по мнению другого, «поэтом несомненным, глубоко чувствующим поэтом» Ломоносов «становится тогда, когда смотрит на вселенную... с точки зрения современного ему естествознания, так хорошо ему знакомого». Плеханов добавляет: «Научное представление о космосе располагало душу Ломоносова к живейшему восприятию впечатлений, получавшихся им от картин природы». Действительно, в «Вечернем размышлении...» поэт-учёный показывает северное сияние на фоне величественной картины бесконечного космоса, наполненного «несчётными» солнцами и планетами. Здесь Ломоносов вступал в прямую полемику с церковью, выступавшей против гелиоцентрической системы мира Н. Коперника, Г. Галилея, Д. Бруно и связанного с нею представления о множественности миров.
В название оды включены слова «о божьем величестве». Как и многие другие учёные его времени, не порвавшие окончательно с религией, Ломоносов близок к деизму, то есть не отрицает «бога», но отождествляет его с природой, мирозданием. Содержание этого и других творений Ломоносова не изменится, если мысленно заменить «бога» «натурой» и т. п. понятиями. Перед нами сочинение отнюдь не «духовного», а космологического и астрофизического содержания. Не случайно Ломоносов не ставил непроходимой грани между своими учёными трактатами и научно-философской лирикой. Он ссылался на «Вечернее размышление...» в споре о приоритете в выдвижении «эфирной» гипотезы природы северного сияния так же, как он сослался бы на сугубо научный труд.
Благодаря высоким художественным достоинствам стихи Ломоносова легче доносили до сознания современников передовые научные идеи. «Вечернее размышление...» было известно не только читателям его «Риторики» и собраний сочинений. Оно заняло прочное место в рукописных песенниках, которыми был богат XVIII век. Это значит, что «ода о северном сиянии» пелась, передавалась с голоса, заучивалась наизусть в широкой народной среде. Схожая судьба была и у написанного, вероятно, в то же время «Утреннего размышления...». Его по аналогии можно назвать «одой о Солнце», в которой была выдвинута революционная научная идея о постоянно происходящих на солнечной поверхности изменениях состояния вещества.
Между 1743-м и 1747 годами Ломоносов пишет несколько надписей к конной статуе Петра I работы В. К. Растрелли, которая ныне стоит перед Инженерным замком в Ленинграде. Из этих надписей, впервые напечатанных в 1751 году, мы публикуем первую. Здесь особенно ярко выступает присущая Ломоносову идеализация Петра, который в поэзии Ломоносова выступает даже не столько как реальное лицо, сколько как образец «просвещённого монарха». Примером Петра I Ломоносов стремился воздействовать на власть имущих современной ему России. Он особо подчёркивает наиболее привлекательные выходцу из народа качества выдающегося государственного деятеля: трудолюбие и демократизм поведения.
Перед нами одно из писем И. И. Шувалову, казалось бы, сугубо деловое, но оно являет собой образец великолепной ломоносовской прозы. Это отметил ещё А. С. Пушкин: «Как хорошо его письмо о семействе несчастного Рихмана!» Научная деятельность Ломоносова и его соратников поворачивается к нам ещё одной гранью. Ради служения науке они готовы идти на смертельный риск. Опыты с атмосферным электричеством М. В. Ломоносов и Г. В. Рихман начали в 1752 году. Как писал Ломоносов в своём отчёте: «Чинил электрические воздушные наблюдения с немалою опасностью». Русским исследователям был уже известен принцип громоотвода, изобретённого американцем Б. Франклином, но они сознательно не заземляли металлические стержни, так как для опытов необходимо было использовать накапливавшийся на них заряд атмосферного электричества. Эксперименты завершились трагически. Во время грозы 26 июля 1753 года Рихман был убит образовавшейся во время наблюдения шаровой молнией. Как видно из письма, лишь случайное стечение обстоятельств отвлекло Ломоносова от продолжения опыта в самый опасный момент и, возможно, тем спасло его. При всём потрясении, которое пережил Ломоносов, он не потерял дара наблюдателя, чётко отметив следы удара молнии. Это, конечно, не проявление чёрствости, а профессиональная черта. Ломоносов пытался оказать первую медицинскую помощь Рихману, а затем взял на себя заботу о его семье, оставшейся без средств к существованию. Зато чиновники Академии наук во главе с Шумахером проявили бездушие. Вдова Рихмана так и не получила пенсии за погибшего мужа. Более того, враги Ломоносова пытались использовать и эту трагедию для беспринципных нападок на Ломоносова. «Просвещённые» академики, идя на поводу невежд, сорвали торжественный акт 5 сентября 1753 года, на котором Ломоносов собирался огласить результаты своих наблюдений над этим явлением. С большим трудом добился учёный возможности публично произнести 26 ноября «Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих». Благодаря этому тот риск и упорство, с которыми проводили свои исследования Ломоносов и Рихман, не остались безрезультатными.
