Как и подобает настоящему смельчаку, Пан Кветковский решил положиться во всем на удачу и находчивость. «Конечно, замок воеводы – не казармы, поднимать скандал здесь неуместно», – говорил он сам себе и тут же отвечал: «Но почему бы не попытать удачи? Кто знает, может быть, в эту минуту куколка ждет меня!» – и он, как был, в длинном выходном камзоле и при сабле, направился из комнаты.

Замковые помещения и переходы между ними он знал прекрасно. Когда-то, еще при отце князя Станислава, пане Ольбрехте, он служил комендантом этого замка и прожил здесь целый год. Если бы у него возникло желание, он сумел бы проникнуть незамеченным в любое помещение замка. Но сегодня у него была одна цель, и владело им только одно – вожделение. Пробравшись к двери спальни пани Барбары, он попытался открыть ее, но тщетно. Неудача неожиданно разозлила его. Он уже собирался постучать, но тут услышал шарканье сандалий: кто-то направлялся к комнате пани. Пан Кветковский едва успел спрятаться за выступ стены и присесть, как к двери подошел сам пан воевода. В руке у него была зажженная свечка. Он был в длинной белой рубахе и без парика – его едва можно было узнать в этом наряде. Постучав в дверь, князь негромко сказал:

– Душа моя, открой, это я.

Не дождавшись ответа, он вдруг ударил в дверь кулаком. Сразу после удара лязгнул засов, дверь открылась, и перед князем предстала бледная Барбара. Она была напугана тем, что ее разбудили, к тому же очень устала, и уже хотела пожаловаться на недомогание, но князь не дал ей сказать ни слова. Он шагнул за порог и буквально набросился на свою жену.

Пан Кветковский не был бы самим собой, если бы после этой сцены отправился обратно в свою спальню. Хмель с него как рукой сняло. Теперь уже не просто ревность – ненависть заговорила в нем. Он был решительным человеком, и когда у него появлялась цель, он, как истинный храбрец, забывал о страхе и старался сделать все, чтобы добиться своего. На этот раз он воспылал желанием покорить пани Барбару. Амбиции говорили ему, что если сегодня он не добьется своего, то перестанет уважать себя.

Прежде всего ему надлежало проникнуть в ее спальню. Вспомнив про чердачное помещение и дымоходную трубу, через которую с успехом можно было пробраться в любую комнату, где имелся камин, он направился в коридор. Тусклый свет настенных ночников помог ему разыскать лестницу, ведущую на чердак. Мрак, царивший на чердаке, несколько остудил его пыл. Пан Кветковский замедлил шаг, а когда ударился головой о балку, то и вовсе остановился. Лезть на крышу ему расхотелось. Он вдруг решил, что следует попытаться проникнуть в спальню пани Барбары другим способом – через окно, но для этого нужна была веревка.

Ревность продолжала мучить пана Кветковского. Он прекрасно понимал, что происходит в спальне в эти минуты, а потому торопился, надеясь помешать этому. Сейчас он готов был даже заколоть пана воеводу. Это желание было уже абсолютно безумным, но когда им начинала править страсть, пан Збигнев не мог остановиться. В Новогрудском гарнизоне, где он служил, его знали не просто как задиру, но и как неисправимого дуэлянта. Его старанием лишались головы не только враги, но даже те, кто имел все основания называть себя его другом.

Захватив веревку, гость вернулся на чердак. Выбрав место, где, по его расчетам, должна была находиться спальня пани, он зацепил веревку за балку и, удерживаясь за другой конец, выбрался через чердачное окно. Следовало отдать должное его смелости: высота стены была такой, что вполне можно было разбиться насмерть, при этом темнота значительно усложняла передвижение. Правда, темнота в то же время и благоприятствовала безумцу, укрывая его от дозорных, карауливших на башнях.

Окно спальни было приоткрыто. В темноте подрагивал огонек свечи. Пан Кветковский осторожно встал на подоконник и прислушался – где-то в глубине комнаты вели разговор двое. Он узнал голоса пана воеводы и его юной жены.

– Ты не любишь меня, – послышался грустный вздох князя.

– Я ваша раба. И по закону принадлежу вам.

– Но мне мало того, что требует закон! Мне нужна ты, ты сама! Мне надо, чтобы ты любила меня!

– Но я люблю. Разве я не доказала вам это только что?

– Бог мой, святая наивность!.. Разве можно путать любовь и женовью обязанность! Ты можешь спать со мной, а любить портного!

– Ну хорошо, а вы, вы любили когда-нибудь, ваша милость?

– Ах, мой ангел! Ты просто святая! – в порыве нежности князь поцеловал ее. – Ну конечно, любил! Другое дело, что это были все недостойные женщины, гарнизонные шлюхи. С ними развлекались все, кто желал.

– Как же можно было любить недостойных?

– В том-то и секрет, – без заминки ответил князь. – Чтобы обладать какой-то одной из них, десятки славных мужей становятся калеками или вовсе лишаются жизни.

– Вероятно, эти женщины отличаются чем-то особенным… – задумчиво проговорила Барбара.

– Да. Они вульгарны, но восхитительны!

– А теперь? Кого любит теперь его милость? – невинно спросила девушка.

– Тебя, мой ангел, одну тебя! Зачем мне другие – ты самая лучшая. За тебя готов отдать хоть княжество, ради твоей белозубой улыбки не пожалею никакого золота. Полюби же и ты меня!

Пан Кветковский услышал сдержанный смех Барбары, а затем – о ужас! – ее тихий стон. Он сжал рукоять сабли, готовый вырвать ее из ножен, и даже сам застонал от внутренней боли. Ему захотелось совершить какой-нибудь безумный поступок – разбить окно, ворваться в спальню, пронзить князя кинжалом. Но он сдержал себя. Затаившись у окна, он давал себе клятву, что обязательно завоюет эту молодую пани, сделает ее своей любовницей. Отчаянный человек, пан Кветковский не думал о последствиях этого замысла, о том, в какие жертвы может вылиться его осуществление, он видел лишь цель, цель, которая звала…

Он вернулся на чердак, отвязал и спрятал веревку и наконец спустился вниз. В коридоре он опять увидел князя, который направлялся на свою половину. Гость дождался, когда хозяин скроется, а затем поспешил в сторону комнаты пани. Осторожность подсказывала, что пока рано начинать осуществление своего замысла, но ноги сами вели его к заветным дверям.

Пока он лазил на чердак и спускался по веревке, отчаянное желание немедленно овладеть молодой пани успело покинуть его, теперь им руководило обычное упрямство. Однако неудачная попытка проникнуть в спальню через окно поселила в нем раздражение. Не зная, что предпринять, он остановился перед дверью спальни пани Барбары. Неожиданно дверь, перед которой он стоял, открылась, и из спальни вышла молодая девушка в белом чепце. По платью гость понял, что это служанка пани Барбары.

Действительно, это была юная Марыська, новая служанка пани. Пока гость-полуночник перебирался с крыши на чердак, а оттуда – в коридор, она заходила по требованию пани в спальню. Теперь Марыська направлялась обратно в свою комнату.

Безумная мысль посетила пана Кветковского. Размышлять было некогда. Он выскочил из темноты, зажал девушке рот и, схватив ее на руки, побежал по коридору в сторону своей комнаты. Случись в эту минуту появиться перед ним целой дюжине князевых гайдуков, он не побоялся бы вступить с ними в схватку. Дрожавшая от страха девушка, которой едва ли минуло пятнадцать, представлялась ему в эти минуты дороже набитого золотом сундука. Забежав в комнату, он повалился вместе с желанной ношей на широкую кровать…

Несколькими часами позже, когда в узком окне забрезжил первый свет, пан Кветковский бросил лежавшей в полузабытьи девушке платье и приказал:

– Ты будешь молчать. Это сохранит тебе жизнь. Потом он проводил ее до дверей. На прощание сказал:

– Сегодня после полуночи придешь в эту комнату. Я буду ждать. Это приказание заставило бедняжку всхлипнуть…

Стоило несчастной Марыське выйти, как пан Кветковский сразу же забыл о ней. Он лег на кровать и с наслаждением потянулся. Цель, которую он поставил перед собой, уже не казалась ему такой неосуществимой.

В этот день на замковой площади царило оживление: подданные пана Кветковского под началом своих десятников осваивали навыки обращения в бою с пиками, секирами, бердышами и казацкими саблями. Одеты гости были в огненно-красные жупаны. В зеленые жупаны, подбитые рыжей лисой, вырядились десятники. Несмотря на малочисленность бравого войска, оно создавало довольно много шума, так как имело в своих рядах барабанщиков и даже сигнальных трубачей. Блестели лезвия секир и наконечники копий; вселяя тревогу, били барабаны. От усердия обучающихся над площадью стояло облако пыли…