Первый этаж дворца был из камня, второй – из толстых тесаных бревен, венчало же здание высокая, как бы переломленная на две плоскости черепичная крыша с обилием окон и каминных труб. Узкие готические окна первого этажа располагались так высоко, что из них можно было увидеть стены на валу.

Замок был укреплен по всем правилам фортификации. На башнях стояли массивные дальнобойные пушки; в подвальном цейхгаузе хранилось то, что требовалось на случай осады, – бочки с порохом, олово, селитра, ядра разного калибра, картузные набои для пушек, пищали, формы для отлива ядер и пуль, железные пики и алебарды. Там же, в подвале, хранились продукты питания на полгода. Конечно, за всем этим был тщательный присмотр – люди князя Станислава не ели хлеб даром.

Войдя во дворец, пани Барбара взбежала по парадной лестнице на второй этаж, прошла через несколько комнат и очутилась в обширном угловом зале. Солнечный свет, пробивавшийся через узкие, всего в две ладони шириной, высокие окна, начинавшиеся от пола, едва высвечивал детали зала. Пестрели изображения на гобеленах, словно подтаявший лед, мерцал серый мрамор гигантского камина, блестела позолота на ажурной резьбе дверей, сиял натертый воском паркет. У камина в кожаных креслах с высокими спинками сидели князь Станислав и какой-то незнакомый Барбаре пан. Заметив, что она вошла, мужчины прервали разговор и поднялись. Из-под платья гостя показалась длинная сабля в металлическом чехле.

– Бася, золотце мое, проходи, – ласково обратился к ней князь.

Он был в искусно завитом черном парике, подчеркивавшем его бледное, в редких веснушках лицо. Как всегда, он был в перчатках, поверх которых на одном из пальцев сиял большой сапфировый перстень – знак его сана.

– Посмотри, кто к нам приехал, – с искренней радостью продолжал князь. – Знакомься, – он указал на гостя, – пан Збигнев Кветковский, мой друг и сосед, гарнизонный офицер. Когда-то он спас мне жизнь.

– Это было так давно, – отозвался гость. И тут же добавил: – После того случая вы не раз вытаскивали меня из самых безнадежных ситуаций.

Должно быть, ответ этот скрывал какую-то шутку, ибо оба, гость и хозяин, вдруг рассмеялись…

Странно, но взгляд черных, навыкате, глаз гостя сразу вызвал в душе Барбары смятение. Недоброе предчувствие посетило ее. В глазах пана Кветковского она увидела то, чего больше всего боялась, – страсть насмехаться над другими. Гость был еще молод, ему едва перевалило за тридцать. Смеялся он сдержанно, словно таил какую-то злую мысль. Барбара сразу догадалась, что это неискренний, а потому опасный человек. Не понравился ей и его смуглый, как у цыгана, оттенок лица… Впрочем, это было лишь первое впечатление, и ей хотелось думать, что оно обманчиво.

От пани не утаилось, что гость удивлен ею. Особенно это было заметно в те первые мгновения, когда он взглянул на нее, – глаза его заблестели, как у дикого зверя, увидевшего добычу…

– Мелочи, – продолжая разговор, ответил князь. – Ведь мы с тобой не просто соседи – друзья.

– Мелочи, которые могли бы стоить мне если не карьеры, то уж во всяком случае полного разорения.

– Ну, думаю, до этого не дошло бы. У тебя достаточно покровителей.

– Они действительно могли быть, если бы не мой необузданный характер. Князь опять засмеялся.

– Зато у тебя есть достоинства поважнее – хотя бы умение владеть саблей.

– Вы помогли мне, пан воевода, выйти из ситуации, где мое искусство было уже бесполезным.

Оба притихли, и Барбаре вдруг стало страшно. Ей показалось, что она в компании людей, которые затеяли что-то ужасное. Она наконец догадалась, что пан Кветковский и есть тот самый забияка-дуэлянт, о котором князь как-то уже рассказывал. Она слышала, что однажды князю предстояла роковая дуэль, ибо противник его считался кудесником в фехтовании. Но князю повезло: за час до той роковой схватки мастера-рубаку убил на дуэли другой мастер. Теперь она догадалась, что этим мастером и был пан Збигнев. Дружба этих двоих строилась на том, что в любой момент один мог попросить другого о заступничестве, а другой – занять ему денег или использовать свои могущественные связи. Барбара не верила в искренность такой дружбы, и пан Кветковский невольно вызвал у нее неприязнь.

Когда гость поцеловал ей руку, она вежливости ради обратилась к нему:

– Надолго вы к нам, пан Плетковский?

– Кветковский, если угодно, Збигнев Кветковский, ваш раб до гроба.

– О, простите, – искренне извинилась пани Барбара.

– Пан Збигнев к нам не из праздного любопытства, душа моя, он вывез свой гарнизон на маневры, – ответил за вояку князь. – Своим визитом он решил напомнить мне о приближении нашего родового ежегодного праздника. Пан горит желанием завоевать серебряный пояс.

– Кто знает, может быть, на это раз мне повезет, – заметил гость.

Пани Барбара уже слышала о празднике, про который только что напомнил князь. Издавна Гаштольды связывали свою судьбу с военным поприщем, и их родовой праздник являлся следствием этой фамильной традиции. С некоторых пор он назывался «Король курка», настоящая же история его происхождения уходила корнями в те времена, когда еще не знали огнестрельного оружия. Гаштольды, прямые потомки древнейших вождей, гордились этим праздником, как, впрочем, и другими нерушимыми обычаями своего княжества. Менялось оружие, но смысл праздника оставался прежним – это было соревнование в меткости стрельбы. Принять участие в нем мог любой взрослый, будь то гость, местный житель или наемник. Об этом Барбара знала.

– Как я поняла, пан однажды участвовал в подобном турнире? – спросила она.

– О да, в прошлом году, – охотно отозвался гость. – Пан воевода тогда доверил мне право первого выстрела.

– Кое-кто из моих гайдуков стрелял лучше тебя, Збышек. Не так ли? – напомнил князь.

Лицо гостя потемнело. Было очевидно, что это напоминание не доставило ему удовольствия.

– Ничего, – тихо отозвался он, – Бог даст, в этом году мне повезет. Я готовился. Скажу больше: я уверен, что выиграю, – он посмотрел на пани и, улыбнувшись, добавил: – По крайней мере, теперь я этого желаю как никогда.

Едва ли хозяин понял смысл последней фразы, иначе ему было бы не до смеха. Зато этот смысл разгадала пани Барбара, и сердце ее дрогнуло от страха. Щеголь гость на мгновение представился ей обитателем преисподней. Ей даже показалось, будто он громко захохотал…

Чуть позже Барбара уединилась в своей комнате и, желая освободиться от недоброго предчувствия, опустилась на колени перед образом. «Господи, – шептала она в страхе, – чем я прогневала тебя? Зачем послал мне эти испытания? Мне было так плохо, когда он смотрел на меня! Даже теперь я чувствую боль. Освободи меня, Господи, от этой напасти, верни спокойствие!»

Долго молилась она. Молилась – и не слышала, как в ее распахнутое настежь окно залетали разноголосые звуки набирающей силы новой весны…

В этот день за ужином было выпито много вина, но вечер прошел спокойно. Пани Барбара по просьбе мужа даже исполнила несколько пьес на клавесине.

Когда расходились, пан Кветковский надолго завладел ее рукой. Целуя, он пытался говорить что-то возвышенное, но язык его заплетался. Наконец все разбрелись по своим комнатам.

Пан Кветковский, хоть ему и была привычна шумная казарменная жизнь, чувствовал себя сегодня не вполне трезвым. Можно было позвать гайдука, чтобы тот помог раздеться, но пан Збигнев не хотел спать. Им овладело странное волнение – он никак не мог забыть круглого, розового личика пани Барбары, ее милой улыбки. «Какая красавица!» – вымеривая шагами выделенные ему апартаменты, восклицал он про себя. Время бежало, а мысль о жене воеводы продолжала беспокоить его воображение, он завидовал князю. Выпитое вино подогревало кровь. «Такая юная, чистая, желанная, – вожделенно шептал он. – Так бы и съел ее!» Желание его все разрасталось, и неожиданно в голову пришла безумная мысль: он сейчас же отправится к пани Барбаре и попытается поговорить с ней! О том, что это не понравится князю, он не думал.