– Ну, тогда не вздумай обижаться, – глядя ей в глаза, сказал пан Анджей и вдруг согласился: – Ладно, так и быть, сегодня пусть приходят. Но позволяю это не из милости. Просто хочу посмотреть на них, хочу знать, кто посещает мой дом.

Исход разговора успокоил Барбару. Согласие отца давало ей возможность осуществить один замысел. Дело в том, что ей хотелось получше узнать своих кавалеров. Сегодня она рассчитывала собрать их в Рыцарском зале и, оставив на некоторое время, послушать, о чем они будут говорить…

С детства знала она секрет одного дворцового камина. Сам камин располагался в Рыцарском зале, зато дверца его поддувала находилась в комнате этажом ниже. Открыв ее, можно было услышать то, о чем говорили в зале. Идея воспользоваться этим «секретом» увлекала панночку даже не потому, что ей хотелось развлечься. Пришло время, когда ей необходимо было узнать, кто из ее поклонников действительно предан ей.

Как только отец отпустил ее, она направилась в комнату первого этажа, чтобы заранее устроиться в укромном местечке. Спустившись в вестибюль, она прошла по коридору и проникла в помещение, где хранилась всякая старинная утварь – от больших запыленных кресел до маленьких поломанных шкатулок. В одной из кирпичных стен была чугунная дверца – дверь каминного поддувала. Стоило Барбаре открыть ее, как горклый запах сажи заставил бедняжку закашляться. Но она не отступилась. Усевшись в полинялое кресло, панночка стала ждать.

Сначала она услышала, как лакей объявил о появлении пана Кшиштофа Гояловского. Она угадала его тяжелую поступь и приглушенный кашель. Когда гость садился, о пол ударили металлические ножны его сабли. Долго скучать пану Гояловскому не пришлось – через минуту прибыл пан Пусловский, а почти тотчас за ним – пожилой князь Милевский. Затем приехал пан Якоб Пелецкий, и Барбара узнала, что он ранен в руку и голову. Ожидание того, что гостей будет много, не оправдалось. Очевидно, причиной тому послужил вчерашний бой. Некоторые кавалеры были расквартированы в замковой тюрьме, кто-то – покалечен и вынужден лечиться, ну а некоторые лежали при свечах, дожидаясь своего выноса на погост.

Впервые ее гости собирались вместе. Было опасение, что в их сердцах зашевелится злой дух вражды, но первые минуты все было спокойно. Не выказывал неудовольствия даже вспыльчивый пан Пелецкий. Все отмалчивались, ждали появления хозяйки. Но вскоре игра в молчанку надоела гостям. Первым заговорил непоседа князь Милевский.

– Пан Якоб, – обратился он к раненому, – верно ли, будто вчера вы со своими гайдуками задали трепку дружинникам великого князя?

– Чушь, – буркнул в ответ раненый и застонал от боли. – Тот, кто нападал на дружинников, в тюрьме. Я отстаивал лишь свою честь и еще честь панны, к которой, кстати, имею личное приглашение на сегодня.

– Я тоже, знаете ли, здесь не из праздного любопытства, – капризно отозвался пан Пусловский, – панна Барбара назначила мне свидание еще в среду.

– Сейчас она появится и скажет, кого из нас двоих больше желает видеть – меня, заступника ее чести, или вас, выскочку и ловеласа.

– Господь с вами, – в ответ возопил пан Пусловский, – что вы такое говорите! Если бы не ваш распухший нос и не ваша рука на перевязи, я ответил бы вам вызовом!

Панна Барбара услышала, как звякнули шпоры. Она собиралась было бежать в зал, чтобы разнять забияк, но ее остановил мягкий голос пана Кшиштофа Гояловского:

– Панове, ради всего святого! Что за петушиные подпрыгивания! Неужто вам мало того, что случилось вчера? Ведь это позор, позор для всего отечества! Такой праздник превратить в сечу! Что мы – варвары какие что ли? И что за страсть убивать друг друга? Давайте наконец забудем о вой не. Сейчас придет панна Барбара, и нам надо решить, что мы можем ей сказать. Представляете, в каком она состоянии? Я убежден, что ей совсем не весело.

Но благоразумная речь пана Гояловского успеха не возымела.

– Смотри, какой добрый, – ехидно заметил пан Пусловский. И сейчас же цинично спросил: – Что вы, собственно, предлагаете? Бросить жребий?

– Лично я предпочитаю решать споры с помощью сабли, – вставил пан Пелецкий. – Ваши призывы, князь, не больше чем шутовство. И не надо меня учить! Я сумею постоять за себя. Дайте только, чтобы зажила рука.

– И нос.

– Какое вам дело до моего носа?!

– Если у вас жалобы только на руку, то, будьте любезны, говорите более внятно, не гнусавьте и не бубните. Я не понял ни одного вашего высказывания.

– Так поймете! – донесся ответ пана Пелецкого.

В воздухе вновь запахло дракой. Барбара опять поднялась, готовая в любой момент бежать в зал.

– Не сомневаюсь, – услышала она уверенный ответ пана Пусловского. – И все-таки не раньше того времени, когда заживет ваш нос.

– Да он просто пользуется тем, что я ранен! Панове, будьте свидетелями! Не пройдет и двух недель, как я пришлю в его дом своих секундантов!

– Перестаньте беситься! – требовательный голос пана Гояловского как будто усмирил задир. Минуту в зале царила тишина.

– Сейчас сюда войдет панна Барбара, – повторил пан Гояловский. – А потому, считаю, нам следует кое в чем условиться: надеюсь, мы не станем изъясняться ей в любви хором!

Столь неожиданная реплика продлила тишину. На этот раз ее разрушил князь Милевский.

– Но мне нечего скрывать, – сказал он. – Я действительно явился, чтобы объясниться с ней.

Крики гостей смешались. Теперь нельзя было разобрать ни единого слова. Казалось, гости готовы были прибить старого князя.

– Но панове, будьте же благоразумны! – услышала панночка его визгливый голос. – Кто, как не я, – самый подходящий для этого кандидат! Как-никак, у меня возраст! Мне пора подумать о потомстве! Убежден, Господь вселяет в меня высокое чувство в последний раз! Что касается вас, то на вашем пути встретится еще много достойных паненок!

– Да закройте ему рот, или я сейчас перегрызу ему глотку! Старик, твое место в фамильном склепе!

– Пан Якоб, вы ведете себя недостойно. Князь – почтенный человек, в возрасте…

– Так пусть этот почтенный помалкивает в моем присутствии! Его всхлипы вызывают у меня сердцебиение и тик!

– Его слова – признание в искренней и чистой любви!..

– Это бред, а не признание! Разве можно ответить взаимностью старику?! Единственное, что вызывает старость, – это сочувствие. Панове, вы зря тратите время. Заверяю вас с совершенной откровенностью: панночка будет моей. Я не отдам ее вам.

Панна Барбара услышала какую-то возню. Ей даже показалось, что зазвенели сабли…

– Вы что же, считаете, что в этот дом нас приводит одно любопытство? – угадала она голос пана Гояловского. – Ошибаетесь, пан Якоб. Не только вас, но и всех нас тянет сюда одно и то же – любовь. Мы все готовы постоять за панночку, ибо убеждены в ее исключительности. Разве привлекла бы нас какая-нибудь маринованная обезьяна, глупая курица или надменная гадюка? Нет! Мы приходим сюда, потому что в нашем городе нет панны нежнее и прекраснее. Я не удивлюсь, если узнаю, что в панну Барбару влюблены еще сто таких же, как мы с вами. Конечно, нас мучает неизвестность, – продолжал он. – Кому из нас повезет, кто возымеет право назвать панночку своей суженой? Но простите, ведь это глупо – решать подобный вопрос с помощью оружия. На то есть воля Божья. Вместо взаимных упреков и оскорблений нам надлежало бы проявить друг к другу терпимость.

– Да что вы все усмиряете меня?! Смотрите, какой духовник нашелся! У вас такая же сабля на боку, как и у меня. И фехтуете вы не хуже моего. Поэтому не надо хитрить! Знаю я вас, хитрецов. Стоит представиться случаю, и вы тут как тут – первый среди воздыхателей!

– Глупо, пан Якоб. А в вашем положении просто вдвойне глупо! – ответил пан Гояловский. – Я не духовник и не хитрец, как вы выразились, я просто здравомыслящий человек. Вот войдет сейчас пан Анджей и спросит: «Чего вы собрались, ясновельможные?» Что вы ему ответите?

– Я знаю, что ответить.

– Все мы знаем. Да что в том проку? Все одно против судьбы не пойдешь. У каждого из нас, панове, слишком мало шансов.