Пожалуй, перед Смертью у человека самый великий долг, подумала Шиада: войти бесстрашно и бесстыдно за то, что оставил позади.

Шиада пробиралась вглубь чащи, чувствуя, как сердце мало-помалу начинает колотиться в самом горле. Всеблагая, можно ли явиться в обитель невозмутимости в таком напряжении? Но как не бояться, подумала Шиада, когда память так щедро подсовывает картины прошлого, в которых женщины, завершившие жизненный путь, избирали участь ведуний — и не справлялись? Женщина припала спиной к одной из лиственниц. Ну же, священное древо, поделись спокойствием и бесстрашием, об отсутствии которого Шиада никогда не сможет сказать Нелле Сирин…

Прошли часы, прежде чем Шиада, поднявшись с земли, где сидела, припав спиной к дереву, смогла относительно спокойно посмотреть вперед, перестав задыхаться от ужаса воспоминаний. Здесь, в глубине чащи, вдалеке от всех остальных жриц и друидов, женщина могла быть откровенной перед собой, признавая собственный страх.

Она с трудом сглотнула ком в горле, и сделала осторожный шаг, уже здесь, в поросшей деревьями и мхом чаще, ощущая, как затягивает вглубь ноги, хотя до этого было еще далеко и пока что единственное, что затягивало ее — все более густое и непроходимое сплетение хвощей, бурьяна, хвои и листвы, и болотного подбела высотой в половину человеческого роста.

Повеление таково, мысленно приободрила себя жрица. И чтобы ни случилось, она выполнит его. В конце концов, она ведь, если верить Нелле, смогла распознать природу жреческих сил.

Наконец, сквозь чащу начал доноситься приглушенный свет с заболоченного пустыря, в который на нет сходила марь храма Нанданы. Выбравшись к нему, Шиада неожиданно распрямилась и выдохнула. Вот оно — место начала ее испытания.

Торфяные кочки вырастали из грунтовых глубин повсюду, и повсюду зарастали морошкой и осокой. Кругловатые и сплюснутые, как морские камни, плоды подбела постепенно сменялись стеблями столь же высокого и зеленого, но не в пример более горького, вяжущего аира. А чем дальше видели глаза, тем настойчивей мочажины между кочками превращались в раскидистую топь, непроходимую ни с какой из сторон.

Бессчетные тысячи жриц разлагались на дне этих трясин.

Шиада замерла, обводя глазами топь. Мало, кто знал, где у нее конец.

Жрица прикрыла глаза, выискивая в глубине сердца то самое чувство, которое помогало ей проходить мимо Часовых на озере, и, когда удалось, накинула теневой плащ сокрытия. Незримая, неслышимая, она осторожно шагнула на край трясины.

И тут же мягкая приливная волна обхватила ногу по самые бедра.

Одернув ногу, как было возможно быстро, Шиада отбежала на несколько шагов. Сердце колотилось как безумное. Но если не так, то как?

Разве тайна Завесы не в том, чтобы переместить ее из мира, где она находится сейчас, в какой-то еще? Не в том, чтобы перемещать предметы между мирами?

Шиада схватилась за грудь и, отбежав до границ мари, снова припала спиной — на этот раз к сосне.

Нужно просто подумать, говорила себе жрица. Просто подумать…

Солнце склонилось за горизонт.

Все, что смогла распознать Шиада — что, будучи в Этане, надевая плащ сокрытия, она оказывается в том измерении, где находится Ангорат. Но что, если, находясь на Ангорате, чародейство плаща переносит ее куда-то еще? В тех, других мирах, Шиада не была никогда и не может знать, что там. А если плащ переносит ее назад, в Этан, то здесь, в этом месте, в Этане вовсю плещется Летнее море. И то, что она провалилась по бедро, а не пошла ко дну вся, как утопленница — просто чудо.

Жрица перебирала в памяти все знания и заклинания, которые освоила на священном острове за все годы преклонения перед Той-что-Дает-Жизнь, перед охранительницей Пруда и Дуба и Охранителями Тайи. Жрица вспоминала последний разговор с мужем: именно в тот момент ей впервые открылась тайна Завесы, и, пожалуй, именно там можно было бы поискать разгадку испытания.

Но на ум не приходило ничего. Она не знала, в какой из миров может попасть, чтобы найти там твердую почву, путь, который проведет через топь. Возможно ли, что на срезе всех миров в этой точке пространства нет тверди?

Шиада усмехнулась вслух: усталость играла злую шутку, превращая и без того никчемные мысли в совсем бредовые.

Октябрьская ночь была холодна, и вымоченная в невидимой морской воде нога стремительно стыла. Если в скором времени она не доберется к огню, может кончится очень плохо.

И все-таки, если она не может уйти из этого мира, выхода и стоит искать здесь. Кажется, Шиада сызмальства знала, что исчезнуть полностью невозможно. А значит, даже если тебя не видит никто, ты имеешь тело, разум, голос, вес. И только Праматерь-Иллана и Праматерь-Нандана в одном лице на своей широкой груди может нести тебя.

Шиада замерла посреди оборванного вдоха.

В этом был ответ.

В земной тверди, способной нести человека.

Но где взять ее? И как посметь взять ее? Если дождь или пламя, человеческий разум или туман можно протащить через Завесу, то как пронести саму твердь? Если дождь, изъятый где-то еще, мог спасти кого-то от засухи, то что случится, если изъять из-под ног человеческих землю?

Если б такое было возможно.

Да и надеяться стать жабой, чтобы перебраться вплавь, как они, тоже абсурдно: человеческая душа — это человеческая душа, и никакой Завесой этого не сменить.

Луна поднималась высоко.

Шиада старалась не поддаваться отчаянию, но остуженная, дрожащая нога не давала покоя. Пальцев женщина уже не чувствовала, и всякие мысли о безысходности настойчиво бились в голову.

О том, что ей больше не встретить жрецов. О том, что больше ей не увидеть Агравейна и, запретное, сладкое, давно загнанное вглубь души чаяние насладиться его объятиями, отныне точно не осуществиться никогда. Теперь, на пороге кончины, в этом постыдном и прекрасном желании принадлежать герою из легенд можно было признаться самой себе — и Хозяйке Ночи. Что ж, по крайней мере, об этом еще можно помечтать напоследок. Жаль только, не удалось найти Бансабиру Яввуз и поблагодарить Артмаэля за посох. И еще — приготовить для него помазание для Наина Моргот…

Шиада, утомленная, прикрыла глаза.

И вдруг вздрогнула, пронзенная открытием.

Наина Моргот.

Каждому мужчине на острове, как и в других обстоятельствах каждой девочке (но только из храма Шиады), в Наина Моргот полагается помазание из сосновой смолы и можжевельника, клятва перед Праматерью и символ их готовности защищать веру Древнего народа до последней крови.

Шиада подскочила. Каким бы ни был успех затеи, другой у нее все равно нет.

Закатав подол платья и заткнув край за широкий кожаный пояс, жрица подошла к краю топи и разулась. Негоже по священным местам стучать подметками.

Если даже ей не удастся перевернуть болото с ног на голову, если даже не получится поднять из глубины трясин каменистое дно, то там ведь есть руда. Недаром ножи для Наина Моргот, о котором столько говорила сегодня Нелла, делают из руды этих пород. Мать Сумерек велит рождаться в крови и умирать в крови, если эта кровь помогает спасти верных Праматери и Богам, рожденным Ею без отца.

Шиада нашла глубоко в сердце свое слово Силы и, вздохнув, сделала шаг.

Под самой ступней расползлось темное пятно каменистого дна, перечерченного рыжими, как ее волосы, прожилками окисленного болотного железа.

Шиада с трепетом перевела дух, стараясь не сбиться с настроя и не упустить трансовое состояние колдовства, и сделала следующий шаг.

Все верно.

За владычеством Нанданы всегда наступает возрождение Тинар. За тьмой всегда приходит Свет. Богиня рожает Бога, а Бог помогает плодоносить Богине. И в час сумерек все всегда преображается, становясь не тем, чем кажется. По другую сторону от земли всегда есть влага, по другую стороны от воды — почва. По обратную сторону тверди найдешь небо, по обратную сторону Небес снова начнется твердь. По обратную сторону всегда и есть обратное. В этом суть Круга.