Френтис побежал прочь.

— Думаю, сойдёт, — сказала женщина, сбросила свой серый наряд и надела принесённое им платье с шёлковыми рукавами. Френтис уже натянул светло-голубые штаны и рубаху, которые взял для себя. — Немного широковато в талии. Как считаешь, дорогой, оно меня не полнит? — усмехнулась она.

Рассветное солнце золотило её лицо. «И ведь на первый взгляд ни за что не скажешь, — подумал он, наблюдая за кошачьей грацией, с которой двигалась его спутница, — что за этой красотой прячется монстр». Френтис забросил на плечо их поклажу, и они отправились в путь.

— Там был ребёнок, верно? — спросила она. — Мальчик или девочка?

Он промолчал.

— Ладно, неважно, — продолжила женщина. — Только не обольщайся. Списочек у нас длинный, и я не сомневаюсь, что ты со своими докучливыми моральными принципами каждое имя отметишь как невинную жертву. Но мы уничтожим их всех, одного за другим, и ты будешь делать, что я прикажу, без разницы, младенец перед тобой или старик.

Уже к вечеру они прибыли в новый городок. Женщина отыскала портняжную мастерскую и купила одежду, больше отвечающую её вкусам, заплатив золотом, запас которого был зашит в походном мешке Френтиса. Она предстала перед ним в простом, но изысканном наряде из белого и чёрного шёлка и спросила что-то по-альпирански — вероятно, поинтересовалась его мнением. Портниха услужливо помогла ей сделать подходящую причёску, заплетя волосы по альпиранской моде и закрепив ярким гребнем, блестевшим теперь в её густых чёрных волосах. «И ведь никогда не скажешь... Однажды я убью тебя, — думал Френтис, жалея, что не может произнести это вслух. — Убью за всё, что ты сделала, делаешь и собираешься сделать. Я убью тебя».

Всё та же любезная портниха порекомендовала постоялый двор неподалёку от рыночной площади, где они сняли две отдельные комнаты: новый спектакль требовал новых декораций. Он надеялся на передышку, но женщина, прежде чем отпустить его, снова воспользовалась его телом, раздев и оседлав его в кровати. К тому времени, как она получила все желаемое удовольствие, её кожа лоснилась от пота. Наконец все закончилось. Она упала рядом, жарко дыша в щеку Френтиса и ероша волосы на его груди, затем заставила обнять себя. Она делала так каждый раз, словно создавая живую иллюстрацию как бы счастливых любовников. Возможно, даже сама верила в это.

— Покончим с делами, и я от тебя забеременею, — выдохнула она, ткнулась носом в его шею, ласково поцеловала. — Уверена, у нас будут самые прекрасные дети в мире! На всех трёх континентах я не встречала мужчины, достойного подобной чести. И вот смотри-ка, нашла раба на тех землях, которые вскоре будут завоёваны. В каком же странном мире мы живём.

Утро вновь застало их в дороге. Потратив ещё два золотых, женщина купила лошадей: серую в яблоках кобылу для себя и гнедого жеребца для Френтиса. Животные оказались крепкими и послушными, и Френтис с тоской вспомнил своего боевого коня. Мастер Ренсиаль выбрал для него гнедого жеребца с белой звёздочкой во лбу. «Преданный, но с норовом», — сказал тогда безумный мастер, передавая ему повод. Френтис назвал коня Малкусом. Через некоторое время он понял, что ему, вероятно, досталось лучшее животное из всех, кого когда-либо получали братья Шестого ордена. Это, безусловно, говорило об особом расположении мастера к своему ученику. Последний раз он видел Малкуса в конюшне губернатора Унтеша. Тогда, почистив коня, он отправился на крепостную стену в уверенности, что жить ему осталось не больше часа. «Где-то он сейчас? — подумал Френтис. — Небось его забрал в качестве трофея какой-нибудь альпиранский аристократ. Что ж, надеюсь, о нём хотя бы заботятся как должно».

Они ехали на север ещё неделю, ночуя в придорожных постоялых дворах. Этот тракт и сравнить было нельзя с тем воларским чудом, которое Френтис видел в Миртеске: обыкновенная гравийная дорога. Каждый раз, когда они пускали коней в галоп, из-под копыт взлетали тучи пыли. По пути они часто встречали солдат, стройными пропылёнными колоннами уходящих на юг. С тех пор когда Френтису пришлось встретиться с ними в бою, снаряжение альпиранских пехотинцев не изменилось: кольчуга до колен, конический шлем и семифутовое копьё. Сейчас перед ним явно были регулярные отряды с большим числом ветеранов, судя по шрамам на покрытых морщинами, запылённых лицах. Пусть альпиранцы и не строили береговых укреплений, безопасностью в провинции император отнюдь не пренебрегал.

— Каковы они в бою? — поинтересовалась женщина, когда они спешились и сошли на обочину, давая пройти очередной колонне в тысячу воинов, маршировавших под зелёным знаменем с красной звездой. — Альпиранцы хорошо сражались в этой вашей заварушке?

Настойчивое подёргивание пут заставило Френтиса ответить:

— Это была их родина. Они бились за неё — и одержали победу.

— Но, я надеюсь, ты и сам убил немало, так?

Пульсация пут не прекращалась. «Сражение в дюнах, стрелы, потерянные на Кровавом Холме, безумное противостояние на стене...»

— Так.

— И никакого чувства вины, да, любимый? Все эти сыновья и отцы, павшие от твоего меча, хотя единственным их преступлением было желание защитить свою землю? Что там насчёт угрызений совести?

В Унтеше он сразил ударом в ногу альпиранского офицера, пытавшегося перелезть через стену. После того как атака была отбита, гвардейский лекарь наклонился к нему, чтобы перевязать рану, и получил кинжалом в шею за своё благородство. Офицер изрыгал проклятья до тех пор, пока с полдюжины бердышей не пригвоздили его к мостовой.

— Это была война, — сказал он. Путы перестали дёргаться, и, как только прошёл последний солдат, женщина вскочила в седло.

— Ну, тогда считай, что началась новая. Только на сей раз, будь добр, постарайся победить.

К вечеру седьмого дня показался город на берегу сверкающего голубого океана.

— Гервеллис, — пояснила женщина. — Столица Атезии, где живёт первый пункт из нашего списка. Кстати, мой старый знакомец. Жду не дождусь, когда вы встретитесь.

Извилистыми улочками и садами на площадях Гервеллис напоминал Линеш или Унтеш, но выглядел куда более основательно. Пока они ехали от городских ворот до центральной площади, миновали несколько храмов: величественные мраморные сооружения с колоннами, барельефами и многочисленными изваяниями многочисленных же альпиранских богов. На лице женщины застыла приветливая улыбка, но Френтис заметил, с каким презрением она смотрела на эти храмы. «Мне жалко их, этих заблудших, — думал он. — Она же их ненавидит».

На северной стороне площади они сняли номер в гостинице — она была более дорогой, чем другие, зато более комфортабельной. Этой ночью женщина оставила его в покое, сказав, что он может отдыхать: она подхватила походный мешок и отправилась в свою комнату. До самой темноты он лежал на огромной кровати и не мог уснуть, несмотря на всю мягкость перин. «Сегодня ночью она заставит меня убить кого-то», — думал он.

Несколько часов спустя путы натянулись, он встал и пошёл к ней. Застал её уже полностью одетой — она была в чёрном шёлковом костюме, волосы стянуты в узел на затылке. На обоих предплечьях по кинжалу, за спиной короткий меч. Кивнула на кровать, где было разложено оружие и шёлковые штаны с рубахой, такие же чёрные, как и на ней.

— Поверь мне, любимый, — сказала она, натирая лицо сажей, — сложно найти человека более мерзкого и опасного, чем тот, с кем ты скоро встретишься. Я не могу позволить себе никакой ностальгии.

Путы вспыхнули. Боль была сильной, но переносимой. Теперь её контроль над его телом и мыслями сделался абсолютным. Он выполнит все, что она захочет, будучи послушной куклой в её руках.

Подойдя к окну, женщина распахнула ставни и выбралась на крышу. Задержалась на мгновенье, осматривая улицу внизу, потом быстро пробежала по черепице и перескочила на крышу дома напротив. Френтис последовал за ней. Они передвигались по ночному городу, перепрыгивая с крыши на крышу, со стены на стену. Женщина оказалась столь сильной и ловкой, что Френтис наверняка залюбовался бы ею, пусть даже скрепя сердце, если бы путы не лишили его возможности испытывать какие-либо чувства. Она вела его на север, подальше от тесных улочек вокруг главной площади, к широким бульварам неподалёку от доков. Остановилась она на стене, с которой открывался вид на площадь с небольшим храмом, окружённым деревьями: прямоугольник колонн под крышей с плоской верхушкой, увенчанной мраморной статуей женщины в капюшоне, надвинутом на лицо. В отличие от других храмов, этот охранялся: у входа стояло двое вооружённых копьями мужчин в доспехах. Дверь была заперта, но из-под неё выбивался свет от разожжённого внутри огня.