Я попятился, разведя руки, кровь сочилась из пореза на шее, которым меня наградила Форнелла.

— Не было никакой поэтессы, — произнёс я. — Как не было никакой женщины. Да, я любил, но мужчина, которого я любил, умер. Убит тем, кто, как я всей душой надеюсь, скоро явится и убьёт вас вместе с тем подлецом, которого вы именуете своим мужем. Я с радостью приму ваш дар, хозяйка, ведь это означает, что мне больше не придётся дышать одним с вами воздухом.

Она долго смотрела на меня, а я удивлялся тому, как ровно бьётся моё сердце. Может быть, это и есть то, что люди называют смелостью? Не знаю. Неужели именно так чувствует себя Убийца Светоча, идя в бой? Вот это неземное спокойствие?

— Я часто нахожу отдушину в объятьях рабов, — наконец произнесла она. — На какое-то время это помогает забыть об усталости. Ты же необычайно талантлив. — Она отбросила нож, и тот со стуком покатился по полу. — Иди, карябай свою льстивую ерунду. — Форнелла упала на подушки и вяло махнула рукой, отсылая меня прочь. — Может быть, заработаешь ещё несколько дней жизни.

Через два часа меня вызвали на верхнюю палубу. Всё моё внезапно обретённое спокойствие испарилось. Форнелла, совершенно трезвая, сидела рядом с генералом. Одета она была в скромное, элегантное платье из красного с чёрным шёлкового муслина. Едва удостоив меня взглядом, она обратилась к своему мужу:

— Надсмотрщики проинструктированы должным образом, я полагаю?

Генерал выглядел рассеянным: время, проведённое с рабыней, как будто смягчило его нрав.

— Предоставь это моим заботам, дорогая, — пробормотал он. — Ваша семья, как всегда, получит свою долю. — Он уставился на свиток в моей руке. — Твой последний рассказ, раб?

— Да, хозяин.

— Ну так давай его сюда, посмотрим, сохранишь ли ты мою благосклонность. — Он развернул свиток, но в этот момент один из гвардейцев объявил о приближении вестового. — Наконец-то!

Генерал швырнул свиток на стол с картой и поднялся, приняв хорошо отрепетированную позу терпеливой задумчивости: настоящий благородный полководец предвкушает долгожданную весть о трудной победе.

— Ведьму взяли? — меланхолично поинтересовался он у посланца, глядя куда-то в пространство. — Или она убита в бою? Полагаю, что убита. Странно, но я успел почти полюбить это создание...

— Простите, ваша честь! — выпалил вестовой в доспехах офицера вольных мечников, по его перекошенному лицу обильно тёк пот. — Я принёс дурную весть. Утром был найден один из наших разведчиков: единственный, кто выжил из двенадцатого батальона вольных мечников. Он был схвачен врагами, а потом освобождён, и он утверждает, что сюда скорым маршем движется вражеское войско.

— Войско? Какое ещё войско? — Генерал в изумлении воззрился на гонца.

— В количестве более пятидесяти тысяч человек. — Вестовой вынул из-за пояса сложенный лист пергамента и протянул генералу. — Вам было передано это послание, ваша честь.

— Читай ты, раб, — махнул мне рукой генерал. — Не понимаю их тарабарщину.

Взяв пергамент, я развернул его.

— Послание на воларском, хозяин.

— Ну так всё равно читай.

Я быстро проглядел содержимое, и сердце моё забилось как бешеное. Украдкой покосился на свой свиток, брошенный на стол генералом: я прикидывал, сумею ли забрать его в неразберихе, которая, без сомнения, начнётся после того, как я прочитаю послание.

— «Командующему воларской армией, в настоящее время осаждающей Алльтор, — начал я, надеясь, что они не заметили моей заминки. — Настоящим приказываю вам сложить оружие, освободить всех пленных и ждать заслуженной кары за ваши многочисленные преступления. Если вы выполните данный приказ, ваши люди будут помилованы. Вы — нет. Именем короля подписано: Ваэлин Аль-Сорна, владыка башни Северных пределов».

Когда взошло солнце, стало заметно, насколько лес красив. Яркие лучи осветили изменчивое полотно пёстрых полян, вековые деревья и ленивые ручейки, завершающиеся небольшими водопадами или зеркальными прудиками. Ваэлин чувствовал, что страх солдат поутих, отступив перед величием этого леса. Кто-то даже затянул походную песню, но её суетные слова оказались совершенно неуместными среди этих деревьев, словно вульгарная болтовня в альпиранском храме. С того момента, как они вступили в лес, песнь крови притихла, наигрывая что-то нежное, но в то же время суровое. Однако мелодия звучала не тревожно, а торжественно. «Какой же он древний, — удивлялся про себя Ваэлин. — Куда древнее, чем племя, которое ему поклоняется».

Через четыре дня Гера Дракиль объявил, что пройдена половина пути. Он вёл их по кратчайшей дороге из Пределов в Королевство. Ваэлин давно оставил попытки сосчитать, сколько же сеорда их сопровождают. Спрашивать провожатого оказалось бесполезно — сеорда не видели никакого смысла в числах.

— Много, — пожал плечами в ответ на его вопрос воин с ястребиным лицом. — Много и ещё столько же.

Опытные солдаты, похоже, освоились быстро, а вот многие новобранцы так и не свыклись с лесом.

— Ну, сколько ещё? — все вопрошал Лоркан, позабыв даже о своей преувеличенной любезности. На юношеском челе залегла глубокая морщина, а глаза запали, будто он страдал от скрытой боли. Маркен и Кара тоже не находили себе места. На привалах они беспокойно ёрзали, с отвращением жуя холодную пищу. Один только Плетельщик казался равнодушным ко всему, заняв руки пенькой, которую выдали ему сеорда. По какой-то причине он забросил свои корзины, перейдя на плетение крепкой верёвки: она достигла уже десяти футов в длину и росла с каждым днём.

— Осталось потерпеть денька четыре, — успокоил Лоркана Ваэлин.

— О Вера! Не знаю, сумею ли выдержать. — Парень в отчаянии потёр затылок. — Неужели вы ничего не чувствуете, милорд?

— А что я должен чувствовать?

— Тяжесть, — сказала Кара, прерывая своё молчание. — Тяжесть великого дара.

— Чьего дара?

По лицу девушки ему стало понятно, что та уже спрашивает себя, не ошиблась ли она, приписывая Ваэлину силу, которой у него нет и в помине.

— Дара леса, милорд. Лес сам обладает даром: каждое его дерево, ветвь или листок. — Сложив ладони вместе, она слабо улыбнулась. — Наверное, рано или поздно мы привыкнем. Привыкли

же Сеорда.

«Почему они чувствуют, а я нет? — размышлял потом Ваэлин. — Почему я не чувствую ничего, кроме радушия?»

— Потому, что лес приветствует вас, — объяснила после вечернего урока Дарена. — Лес узнал вас, признал вашу душу.

— Вы говорите так, словно он — живое существо.

— Разумеется, он живой. — Взгляд Дарены напомнил ему взгляд Кары, только более суровый. — На тысячи миль вокруг нас окружает древняя жизнь и ничего, кроме жизни: дышащей, чувствующей и поющей. Она смотрит на вас, и ей нравится то, что она видит.

— А вас она тоже видит? Вы ведь уже бывали здесь.

— Когда мой отец нашел меня, я была совсем ребёнком. Думала, что все мне приснилось: и волк, и приветствие леса...

Она умолкла, сосредоточившись на оперении своей стрелы. Как положено сеорда, стрелы Дарена делала себе сама. её пальцы двигались с заученной точностью. Несколько дней назад Дракиль дал ей лук, очень похожий на его собственный, но с символами, вырезанными на древке. На первый взгляд они казались неумелыми изображениями лесных зверей, но стоило присмотреться, и становилось ясно, что картинки эти замечательно точны и изящны. По благоговейному выражению лица, с которым Дарена приняла лук, Ваэлин догадался, что это не простое оружие.

— Вы помните, что было с вами прежде? — спросил он. — Как вы провели детство среди вашего народа?

— Лонаки — не мой народ. Я не знаю и десяти слов на их языке. Помню деревню где-то в горах. Женщин, строгих и скорых на расправу, но временами даже ласковых. Ещё помню огонь, крики и кровь. Наверное, все они погибли в ту ночь. Ещё помню мужчину с ножом, идущего прямо ко мне, его чёрный силуэт на фоне пламени... А потом — волка. Мне думается, что он загрыз этого мужчину, но точно я сказать не могу. Волк подошёл, присел рядом, и мне почему-то вдруг захотелось взобраться к нему на спину. Он долго бежал, а я сидела, вцепившись в его мех, и холодный ветер обвевал мне лицо. Страшно не было — напротив, было сначала весело, а потом грустно, когда эта скачка закончилась в темноте, в гуще деревьев. Я слезла со спины волка, а он лизнул меня, благословляя. Его язык скользнул по моему лицу, прогоняя ночные страхи. Потом он ушёл. Утром меня нашёл отец. В первый раз сеорда позволили кому-то из марелим-силь войти в лес, и первое существо, которое он здесь встретил, была я.