Мне нужно было сразу понять, в каком я дерьме. Еще до того, как взяла на себя обязательства по родительскому долгу. И конечно, это только верхушка айсберга. Самая меньшая из проблем.

– Вот хрень! – закричала я в небо, вспомнив, что даже лодка, на которой я сейчас нахожусь, мне не принадлежит.

Это была даже не лодка, а маленький двуместный катер. Я арендовала его на лодочной станции мистера Рэнгольда, чтобы развеять пепел. Семье Рэнгольдов принадлежали и восточный берег озера, и часть пустынного пляжа. Мои родители никогда не ссорились с ними из-за земли или из-за шума, который иногда доставляли лодки и туристы, приехавшие порыбачить на Глэм. А Рэнгольды взамен никогда не брали с нас деньги, если мы арендовали их катер.

Для любого другого такой жест казался бы верхом великодушия. Но для мистера Рэнгольда это было все равно, что одолжить соседу лопату. Его станция насчитывала семь эллингов и семь различных типов катеров, чтобы заполнить их.

Несколько лет назад м-р Рэнгольд унаследовал от своего отца небольшую компанию и за эти годы сумел вырастить из нее многомиллиардную корпорацию, чьи филиалы были раскиданы по всему миру. Здесь его знали как приличного человека, заботящегося о своей репутации. У них с женой было несколько детей, все немного старше меня. Но я ни с кем из них никогда не встречалась и не знала имен.

Когда впереди показалась береговая линия, я замедлила ход и повернула нос к причалу. Потом и вовсе заглушила мотор. Лодка мягко пришвартовалась. Я перешагнула на пирс и привязала лодку к болту. Казалось, мой последний круиз закончится моей лучшей стыковкой.

***

Подстелив под себя одеяло, я сидела у камина с бутылкой вина. Было слишком холодно, чтобы разводить костер снаружи, поэтому я решила затопить камин.

За окном хлестал дождь, его косые струи били по стеклу, точно хотели прорваться в дом. И это был мой последний шанс испытать все, что мне нравилось в этом месте.

Конечно, мама не одобрила бы вино, особенно если вспомнить, что официально я еще считаюсь несовершеннолетней. Но отец бы ничего не сказал. Он бы меня понял.

Я бросила еще один журнал в уже ревущее пламя и сделала глоток холодного каберне. В камине полыхало дубовое полено, но я подкинула и еще пару сосновых. Было что-то особенное в запахе горящей сосны.

Я решила, что утром первым делом верну лодку, а затем найду риэлтора, который займется продажей дома. После этого я соберу все вещи, какие сможет вместить багажник моей машины, и продам дом со всем, что останется.

Нет смысла спасать жизнь, которая больше не существует. Пусть новые владельцы решают, что выбросить, а что оставить.

– Ой! – вскрикнула я, хватаясь за подбородок.

Всю неделю я пыталась быть сильной и действовать жестко. Но моя нервная система протестовала против такого издевательства над организмом бессознательным скрипом зубов.

Я надеялась, что сегодня тепло камина и красное вино успокоят меня, позволят расслабиться хотя бы на время. Но их эффекта оказалось слишком мало, чтобы перестать думать.

Понимая, что нужно что-то большее, чем бутылка каберне, я сделала единственное, что пришло мне на ум.

Я поднялась с одеяла и направилась в кухню, прямо к ликерному шкафчику. Там, как я знала, было что-то покрепче вина.

Возможно, виски это именно то, что мне нужно.

Утро не принесло облегчения. Как раз наоборот.

Моя голова готова была расколоться. Я поняла это сразу, как только солнце пробилось сквозь незашторенное окно и ударило прямо в мозг. Но в тот момент я еще не могла понять, то ли мне плохо с похмелья, то ли от того, что я всю ночь не спала.

Мысль о том, чтобы выбраться из постели, была столь же ужасной, как и этот свет, режущий сквозь закрытые веки. В конце концов, я сообразила накинуть на голову куртку, лежавшую в изголовье. Это обеспечило темноту, в которой нуждался мой разум. Теперь я могла попытаться заснуть.

Сквозь сон меня настиг сигнал входящего сообщения. Я глянула на телефон и поняла, что время уже перевалило за полдень.

– Вот же дерьмо собачье! – вырвалось у меня, когда я вспомнила, что в списке моих дел на сегодня.

Есть вещи, которые я не могу отложить на завтра. И даже похмелье не оправдание.

Я пошатнулась, поднимаясь с кровати. Потом споткнулась о порог в ванной. С трудом забралась в кабинку душа, выставила температуру воды на тридцать градусов и позволила прохладным струям привести меня в чувство.

Приняв душ, почистила зубы. И все это время пыталась подавить спазмы в животе. Мой организм нуждался в еде, но я не была уверена, что смогу осилить хотя бы чашку кофе. И не хотела это проверять. Зубная паста и жидкость для полоскания рта помогли прийти в чувство, и к тому моменту, как я покинула ванную, головная боль была единственным последствием бессонной ночи.

Приведя себя в порядок, я надела вчерашнюю одежду. Теперь я чувствовала себя почти хорошо. По крайней мере, после того, что мне пришлось пережить, уже ничто не могло меня напугать.

Сейчас было обеденное время, и первым делом я должна была вернуть лодку. Семья Рэнгольд жила в Детройте, но каждые выходные они проводили на озере. Я надеялась, что сегодня не встречусь с ними, потому что вряд ли смогу вынести еще один поток утешений и соболезнований от плохо знакомых людей.

Мне хотелось просто вернуть лодку и уйти, а не слушать чужие неловкие утешения.

* * *

Озеро выглядело тихим, несмотря на прохладный воздух. Я отвязала лодку и направилась к восточному берегу. Рэнгольдам принадлежало то, что казалось тридцатью процентами береговой линии на этом довольно большом озере. Я слышала от других, что семья Рэнгольд фактически купила тысячи акров, окружающих этот маленький город Блэквуд, чтобы никто не мог его развить и отнять у него очарование маленького городка.

«Нет справедливости… Одним все, другим – ничего», – бормотала я про себя, думая, что могла бы сделать с миллионами и миллиардами долларов, будь они у меня.

Я задавалась вопросом, сколько эта земля стоила Рэнгольдам. И чем больше я думала об этом, тем больше во мне поднималась зависть. Они имели то, чего не имела я: семью, деньги, защиту, престиж. Они имели стабильность и уверенность в завтрашнем дне.

А я – ничего.

Я должна была их ненавидеть, но не могла. Тогда бы мне пришлось возненавидеть весь мир.

– Хватит! Заткнись, черт возьми, – не выдержав, закричала я в пустоту над озером.

И мой крик потонул в шуме мотора.

Нет ничего более жалкого, чем жалеть самого себя.

Я никогда не позволяла себе этой слабости. Родители учили, что жалость унижает человека. Но сейчас мне было так тяжело. Я понимала, что у меня не осталось ничего, я все потеряла. И когда на берегу показался особняк Рэнгольдов, мое сердце предательски сжалось.

В моих глазах он был похож на сказочный дворец. И я почувствовала, как меня вновь захлестывают недостойные чувства.

***

На пирсе оказалось два свободных места. Я выбрала крайнее слева и пришвартовалась к нему.

Трудно было устоять и не восхититься особняком, возвышающимся над озером будто сказочный дворец. Фасад трехэтажного здания представлял собой стеклянную стену с перемычками из бетона и стали. Она выходила к озеру, и сейчас в ней отражались озерная гладь и ноябрьское небо.

У этой семьи действительно было все…

Я крепко привязала лодку к болтам, а затем дважды проверила крепость узлов. Я не была уверена, где сейчас находятся Рэнгольды, но меньше всего мне хотелось, чтобы с их имуществом что-то случилось. Последнее, что мне нужно, это быть обязанной одной из самых богатых семей в нашем штате.

Наконец, убедившись в безопасности лодки, я направилась вверх по длинной лестнице, ведущей с пирса на берег. Лестница поднималась по склону холма, потом огибала площадку перед особняком и сворачивала к дороге.