— Вот это так! Умно, коли бы этак стало дело! — загудели кругом довольные голоса, особенно торговых людей.

— Войну ли зачинать, мир ли писать, то на волю думы и царя, — продолжал высчитывать на память Кропоткин. — Российским торговым людям — всем вольный выезд за рубеж: московским аль областным, всё едино. А для гостей для иноземных — по-старому въезд сюды ничуть не легше… Да казнить бояр либо служилых людей без думы новый царь Владислав никак не волен. А награждать да возвышать по заслуге, а не своим произволом либо хотеньем царским, как дума и правители укажут, глядя тамо: кто чего заслужил?..

— Ого!.. По-новому дело, гляди! — разнёсся говор в толпе, всё нарастающей вокруг. — У нас раней ничего такого и не бывало на Руси!

— Дак и царей с Литвы же не бывало, гляди, у нас доселе! Надо на первых порах поостеречь малость и землю, и себя, штобы за спиною сыночка старый круль-отец нас к лапам не прибрал.

— Ну, стой, государь мой милосливый… как звать-величать тебя — не ведаю, — заговорил с брёвен дьяк Елизаров. — Это ты малость маху дал и народ с толку сбиваешь, можа, и не по своей воле… по незнанию. Были эти речи, как ты сказывал, в первом договоре с Жигимонтом, который Тушинский патриарх, рекомый Филарет, а по-истинному, — митрополит Ростовский Жолкевскому-гетману подписать ещё по весне давал. А тута, на Москве, бояре старые, князья гордые повыкинули обе речи и про вольный выезд, и про награду по выслуге. Это на руку худородным-де людям, а князьям да боярам в ущерб. Вот они и постарались… Земский собор тоже по-ихнему постановил… вестимо, и собор такой «боярский» больше был он, а не Земский…

Ропот недовольства пробежал по толпе. Тогда подал голос дьяк Грамматин.

— Не смущайтеся, люди православные! Не всё оно так, как тута вам сказано. Верно, выкинуты две речи. Да собор и бояре не зря их захерили. Не на пользу они Земле, а на вред и на смуту. Главное осталось: новый царь Владислав без Земской думы да без бояров и шагу ступить не может… А бояре дело своё знают, потачки не дадут, ни крошки не уступят своего полякам!..

— И, куды! — загудели голоса. — Бояре кому уступят ли!

— Себе самим, чай, сколь надо!.. Где давать другому!..

— Самим, гляди, не хватит, их только к делу припусти!.. Всё «сберегут», да, слышь, не для народа, а для себя!..

— Ништо! Пускай бы, лих, не ляхам досталося!..

— Хоша толсто брюхо боярское, ныне пуще разопреть у живоглотов. Лопаться, гляди, станет!.. То-то любо… Мы поглядим! — весело выкрикнул стрелецкий голова Оничков.

— Дай дело договорить, — огрызнулся на него Порошин и снова обратился к Кропоткину.

— Н-ну… а хрестьянам как?.. Кабальным да иным людишкам чёрным и тяглым какие выйдут новые вольготы да права от вашего Владислава, не слыхать ли? Уж больно всем малым людишкам ноне тяжело, невмоготу стало. Полегше всё ждут и просят. Как же им буде, сказывай! Не слыхал ли?

— Как не слыхать! Всё будет… как и встарь бывало. Али, сказать вернее, как Годунов Бориска повершил, воссев на царство. Пахарям уходить за рубеж невольно из земли. А польским холопам — к нам, сюды нету ходу. Каждый у себя тяни тягло… И вольный Юрьев день останется порушен, как и при Борисе стало. Штоб вовсе не было его, дня Юрьева… Штобы люди тяглые, пахари сидели на земле крепко, на веки вечные!.. Штоб не шатались хлеборобы по всем концам…

— Бона! Нам, выходит, вековечная «крепь»!.. Нету больше Юрьева… Вот те и Юрьев день, и вольный праздник! Ау, слышь, бабка, поминай как звали! — подталкивая рядом стоящую старуху, проговорил один из крестьян в толпе и протяжно свистнул при этом, почёсывая в затылке.

Старуха, досадливо отмахнувшись от парня, ещё больше насторожила уши, стараясь не проронить того, что говорилось в середине круга.

— Бояре печалуются больно, што их земли опустели, што люди разбежались… Вот и хотят так закрепить людей при пашне, штоб ходу не было им никуды. Но, главное, што вера и закон в земле по-старому должны стоять, как при отцах, при дедах наших было! — закончил свою речь Кропоткин.

— Хо-хо-хо! — раскатился смехом Порошин. — Да нешто Жигимонт — ребёнок малый! Нешто он на речи те пойдёт!.. Нешто пошлёт сынишку, штобы стал слугой боярам московским, а не царём и государем всея Земли!.. Пустое дело задумали…

— Ты смышлён, коряга! — усмехаясь сдержанно, ответил Кропоткин. — Так думают и на Москве у нас, кто поумнее… Да, слышь… пусть потолкуют ляхи да послы-то наши… Мы здеся времени тоже зря тратить не станем. Помаленьку всё образуется на Руси… Города столкуются между собою… И люд честной надумает: «Как быть, беду штобы избыть?..» Вон города уже обсылаться стали между собою, шлют грамоты запросные… Советы советуют: што начать, к чему приступить?.. Ярославль — Костроме, Нижний — Вологде голос подаёт… Знаешь, как в песенке старинной поётся:

На святой Руси — петухи поют!

Скоро будет день на святой Руси!..

Дождёмся и мы ясного солнышка… Слышно, зашевелилась земля… Стали думать где-нигде людишки согласно, по-хорошему… Патриарх Гермоген слово великое сказал: «Сбирать рать земскую!» Его слово мимо не пройдёт…

— Рать земскую… легко ли! И так, слышь, все поразорились! — послышались голоса.

— Легко ли! — с досадой крикнул толпе Кропоткин. — И вы полегчить себе думаете… Не видите, што за мука из того облегченья явилась для вас и для всей Земли!.. Это, слыхал я, конёк в обозе шёл да воз тянул. И тяжело ему то дело показалось. Он легше захотел, ночью от коновязей и утёк! А волки, што кругом рыскали да не смели в табуне при людях на коней напасть, перехватили вольную лошадку да и по косточкам разнесли… Так и вы себе со своим облегченьем хотите, што ли! Штобы враги, кругом стерегущие, и нас поодиночке повырезали, в полон увели и землю бы всю расхитили. Вот и станет вам полегше тогда!..

— Да што ты… Нешто мы так хотим… Нешто позволим! — поднялись протестующие громкие голоса.

— «Хо-отим! По-озволим»!.. Без вашей воли учинится, коли лёгкости искать станете, как и до сих пор искали… Подумайте, от чего разоренье да пагуба пошла?! От какой причины малой!.. То ли мы знали на Руси!.. Сбыли с плеч татар! Такую грозную орду, што три века над нами измывалась, — разбили с Божьей помощью… Литву и немцев-крыжаков колотили за милую душу! А тут — горсть литвинов да кучка ляхов, отряд-другой из Свеи набежал… И Русь целая покорствует, молчит, выносит надругательство такое!.. Долго того не будет! С чужими недругами справимся, как-никак… Не чужие, свои есть враги, опаснее Литвы и шведов… Вы, казаки!..

— Мы! — всколыхнувшись, отозвались донцы. — Ишь, што сказал!.. Земле мы не враги.

— Как лучче, мыслим, сделать бы!.. — пробасил старик-казак со шрамом от виска до подбородка, одноглазый, но ещё могучий, как дубовый кряж.

— Я верю: мыслите вы хорошо, да делаете худо! — возразил Кропоткин, когда утих общий гул. — Чай, и сами того не разумея, так творите… Сто тысяч земской рати собрать бы можно без больших затей… И ляхи, и свеи затряслись бы, вон из земли пустились бы наутёк!.. Да вот вы, казаки, с царьком своим нам руки завязали!.. Из бояр не пристало выбирать никого в цари. Ненавидят друг дружку бояре и князья, завидуют. Своему не дадут надеть царского венца да бармы золотые… Волею-неволей нам и пришлося ладить с Жигимонтом… штобы только Самозванца-вора не пустить теперь на трон царей московских!.. А ежели бы да вы, казаки, сголосились, сошлися бы вместе, выбрали бы царя по совести, по правилу, по-Божьи. Ужели в целой земле не сыщется главы, которую Господь поизволил бы помазать на царство, как встарь царя Давида?.. Слышь, пан есаул, когда своих увидишь в Калуге там алибо где, так передай им, што от меня ноне-то слышал… Порассудите вместе… Авось Бог даст…

— Царя избрать Землёю?! — подхватил горячо Порошин. — Чево бы лучче и желать! Да как ево ты отыщешь да изберёшь! Где взять ево, царя, для всей земли!..

— Начать лиха беда. А там — Господь укажет. Слышь, уж и в сей час носится слушок один…