- Ну и оставалась бы в своей школе! - довольно резко заметил он.

- Там ей все напоминало... прошлое.

С того разговора мы больше не разговаривали про Марту. Вообще не разговаривали о том, что я ему рассказал. В конце концов, меня все это затронуло меньше, чем ее.

В темном коридоре, в котором я стоял и слушал, когда выровняется ее дыхание, я понимал, что  ее депрессия, ее сны, ночные слезы, безотрывное чтение книжек, необщительность, враждебность по отношению к одноклассникам и моей компании — все это нужно было как-то менять. Но не сейчас. Не вот так в темноте, когда она не хочет меня видеть, а я стою тут и вслушиваюсь в ее дыхание. Но раз я единственный, кто видит все происходящее с ней, то я единственный, кто может помочь ей все исправить. Я отвечаю за нее и я должен ей помочь.

На следующее утро бабушка спросила:

- Как вам спалось? Какие сны снились?

Она задавала этот вопрос каждое утро, пока готовила нам завтрак. Так было и сегодня. В тарелку один за другим падали тонкие блинчики, и Марта пила свой любимый «Несквик» - детская привычка, над которой я периодически подтрунивал. Я добавил в чай лимон и потянулся за блинчиком.

- Нормально, - ответил я и скосил глаза на Марту.

- Отлично, - сказала она, пожав плечами. - Я не помню, что мне снилось. Я никогда не помню.

Она увидела, что я смотрю на нее, и тут же полезла под стол, доставая книгу. Подержав ее на коленях и так и не раскрыв, она вдруг спросила:

- А мама когда приедет?

Бабушка все так же размеренными движениями кидала блинчики в тарелку, в ее поведении ничего не изменилось. А вот я замер. Меня самого интересовал этот вопрос, но я уже давно научился делать вид, что он меня не интересует.

- Она обещала позвонить, когда освоится на новом месте, - сказала бабушка и вздохнула. - Тяжело ей будет одной с вами. Бедолажные вы, бедолажные.

Она говорила это абсолютно спокойно, как будто о свершившемся факте, который невозможно изменить.

Марта вскинула голову.

- Не будет. Мы уже большие.

Бабушка не заметила, с каким упрямством она это произнесла. Как будто вопреки всему.

***

            Мы уже подходили к школе, когда я сказал:

- Так что ты думаешь про эти выборы президента школы?

Она пожала плечами, пиная листья.

- Да ничего. Не люблю политику.

- Но это может быть очень круто. Собрать команду, придумать свою кампанию, воплотить ее, продумать какие-то перемены в школе...

- Это не моя школа, - довольно резко откликнулась она.

- Уже твоя, - упрямо сказал я и улыбнулся. - Так ты со всеми познакомишься быстро. И она уже не будет тебе казаться такой чужой.

Она посмотрела на меня с подозрением.

- Почему ты вообще спросил меня об этом?

- Просто подумал, что тебе захочется чем-то таким заняться.

- Чем-то таким... Интересно, то есть это мое вечно угрюмое настроение и дикая популярность среди одноклассников заставила тебя подумать, что выборы президента школы — это вот прям мое?!

Тонкие брови ее насмешливо изогнулись. Она вообще симпатичная девчонка, Марта. Темные волнистые волосы, нос с горбинкой, серые умные глаза, смешливые губы. И ничего, что эти губы в последнее время чаще всего сжаты. Я вдруг поймал себя на мысли, что уже давно не видел ее смеющейся. Очень давно.

- Именно это — твое настроение и популярность, - кивнул я совершенно серьезно. - Марта, я же говорил тебе, что ты обладаешь даром заряжать людей и объединять их. Просто нужно его раскрыть, а не зарывать все глубже.

- Кому нужно? - прямо спросила она. - Дим, если это шутка, то она не очень смешная. Кого я когда объединяла? Кого?!

Она уже почти кричала это.

- Маму и папу, - просто ответил я. - В детстве.

Она остановилась, и я остановился тоже. Мы стояли друг напротив друга и молчали. А мимо проносились долгие годы, выросшие в огромную толстую стену.

- И видишь, что из этого вышло, - наконец заметила она.

- Эй, кого хороним? - произнес рядом знакомый голос, и мы вздрогнули. Это Разлогов остановился, увидев нас.

Марта закатила глаза.

- Доброе утро, бесценный груз...

- Отстань, - бросила она ему, повернулась и пошла в школу.

Мы остались вдвоем на ступеньках.

- Пошли покурим! - крикнул мне, ничуть не смутившийся Данил. Зато смутилась проходящая мимо физичка Зинаида Федоровна.

- Мальчики! - укоризненно проговорила она.

- Да он шутит, Зинаида Федоровна, мы не курим! - заверил я учительницу и отвесил другу подзатыльник. - Клоун, блин!

Физичка ушла, покачивая головой, а я вздохнул.

- Сбрендил?

- Отстань! - бросил он и начал манерно подниматься по ступенькам. Кажется, изображал Марту. Выходило не очень похоже, но смешно.

- Не называй ее так.

- Как?

- Ты знаешь.

- Ну, с тобой не повеселишься, - заныл Данил и сделал, наконец, серьезное лицо.

Когда мы ввалились в класс, там уже собралась почти вся наша банда. Ирка повисла на мне и, я уверен, сделала это не без умысла. Вокруг толпились девчонки, им же тоже надо было постоянно демонстрировать то, что все знали и так.

Непонятно только, зачем.

- Дорогой ты же сядешь со мной? - прошептала Ира, кажется, строя из себя какую-то героиню.

- Дорогой сядет со мной, - протянул Разлогов, повисая на другой моей руке и продолжая изображать, но уже не Марту, а Ирку. - Нам еще контрольную писать.

- Дорогой сядет отдельно от вас, - раздался за нашими спинами голос. Это англичанка шагнула в класс. Кабинет грохнул от смеха.

- Рассаживаемся, достаем листочек и ручку, - отдавала приказания учительница. - «Дорогой» садится за первую парту.

- Это не справедливо, Лариса Евгеньевна, что лучшие сидят с лучшими, - заныл, оценив обстановку Данил.

- Разлогов, не разлагай мне атмосферу, - процедила англичанка, и класс снова снесло лавиной смеха. - Поживее.

Я скривился, но все же прошел на место за первой партой. Там сидела одна Аня Игнатова, которая часто была моим товарищем по несчастью на различных олимпиадах.

- Давненько не виделись, - улыбнулась она.

- Ну почему, я довольно часто вижу твой милый хвост, - пошутил я.

- Но когда-нибудь снова начинается новый учебный год, наступает время олимпиад...

- И кое-кого снова кидают на амбразуру образования, - закончил я.

- Первая парта успокаивается!

Мы переглянулись и замолчали, а в классе воцарялась тишина.

У нас в школе, как ни странно, слово «ботаник» было не в чести. У нас вообще в принципе не было каких-то ярлыков. Все, на ком они висели, как правило, вешали их на себя сами. Никто не рискнул бы назвать ботаником меня — тут же получил бы в нос, да и потом, я никогда ничего не зубрил, не сидел за книжками, как проклятый, не готовил уроки дольше, чем за тридцать минут все вместе. Мне просто давалось все очень легко. У меня была хорошая память. Я сходу мог запомнить стихотворение, только лишь раз услышанное или увиденное. Я практически сразу понимал все правила, теоремы, законы, мне не нужно было растолковывать их.

Я просто слишком легко шел по жизни и никогда не относился ни к чему слишком серьезно. Серьезность — для зануд или для дураков, которые думают, что только тогда жизнь будет наполнена большим смыслом, когда каждый шаг будет распланирован. Все равно все планы сломаются, как спичечный домик, стоит только загадать их и поверить в них. Я же предпочитал легкость запариванию, ведь оно не помогает жить. Только все усложняет. А еще я обожал загадки, кроссворды, логические задачки. Я любил докапываться до истины, мне интересно было добраться до конца, распутать загадку, как нитяной клубок. Начитавшись, насмотревшись детективов, я искал детективные сюжеты и в жизни и обожал наблюдать за людьми, за их реакцией и за тем, что они тщательно пытаются скрыть.

А то, что все что-то скрывают, было для меня очевидным.

Мы написали контрольную довольно быстро, сдали ее и теперь играли в морской бой прямо под носом англичанки, которая совершенно не видела того, что творится на первой парте, выискивая шпаргалки у других.