Она вышла из дворца со светлыми мыслями и вернулась в той же карете в обитель Новодевичьего монастыря, чтоб ожидать там распоряжений от двора. Распоряжения не замедлили. Прошло ещё несколько дней, и ей было объявлено, что она была принята во фрейлины при самой государыне, и ей прислан был подарок на туалет.

Золотые сны сбывались наяву: прошёл какой-нибудь месяц с тех пор, как придворная карета снова привезла её во дворец, где теперь ей уже назначена была особая комната для житья — и Анна уже совершенно освоилась с своим положением.

Она тщательно исполняла свои обязанности на дежурстве при императрице и держала себя осмотрительно и очень осторожно, но в ней не узнавали уже той робкой фрейлины с потупленными взорами и сиротливым видом, которая боязливо всходила по ступенькам лестницы и проходила по залам дворца в день её представления. Анна снова приподняла кверху свою красивую головку, а глаза её ни перед кем не потуплялись. Со свойственной ей догадливостью она понимала отношения различных лиц враждебных партий и осторожно лавировала между ними. Скоро голова её закружилась от веселья; она наслаждалась общей приветливостью, с которой новое ей общество относилось к ней, любуясь её красивой наружностью. Она была счастливо поставлена; ей никто не завидовал; к ней обращались как к бедной сироте, которая скоро будет за кого-нибудь пристроена в награду за старую службу отца; и все оказывали ей покровительство. Анна появлялась на балах и спектаклях, блистая нарядами и весельем, и мысленно выбирала, кому решится она со временем отдать свою руку. При дворе была весёлая пора; празднества шли одни за другими; по случаю бракосочетаний лиц, близко поставленных ко двору, давался ряд балов, маскарадов и весёлых ужинов во дворце и в городском обществе. Анна особенно любила общественные балы, которые ей позволялось посещать с другими фрейлинами и на которых она свободней могла веселиться и блеснуть роскошным нарядом. Пропускать танцы ей не приходилось: молодые и старые спешили пригласить её наперерыв: на балах было много танцоров и много женихов, как ей казалось, — оставалось только обдумать и выбрать, как думала она.

О жизни Анны, о первых впечатлениях её по приезде в Петербург можно вернее узнать из писем её к отцу и к сестре, которым она писала обо всём, причём она успела усвоить себе несколько шероховатый и спутанный стиль того времени, непохожий на её привычный разговорный язык, и употребляла французские слова на русский лад, как делали все в те времена.

«Ноябрь, 1751-го г.

О том, что я милостиво была принята государынею при своём ей представлении, я уже вам писала, и в каком я тогда находилась в смущении! Но при всём том то был для меня наиприятнейший день в моей жизни. С того времени как я во дворце, на службе, нахожусь, я во всех увеселениях принимаю участие и всё видеть случай имею, а также и танцевать на балах все разноманерные танцы. Недавно был бал по случаю бракосочетания князя Т. в доме родителей его. Зала была превеликая, наполненная множеством людей обоего пола. Между ними все были люди роскошно одетые, наблюдали они всю благопристойность, приличную кондуиту. Веселились все до самого утра, причём окружена я была наилюбезными услужливостями танцоров моих.

Прошу вас отписать мне о себе и о своём здоровье. Будь здоров, отец, и не пропускай случая сберегать себя для твоей наипокорнейшей дочери, Анны».

В другом письме, к сестре, находится описание маскарадов того времени.

«Дорогая сестра Ольга!

Спасибо тебе за письма, из коих ведаю о твоём и об отце здоровье. Желаю тебе здоровья и благословения Божия. Ты не пишешь мне ничего о том, назначена ли твоя свадьба, или вы почему-либо умедляете её? Думаю о тебе и жалею, что ты во всех весёлостях принять участие не можешь.

На днях имела я случай видеть, когда по желанию государыни лейб-гвардии штаб- и обер-офицеры трактованы были обеденным столом. Накрыты были столы, представляя собою фигуру наподобие короны. При обеденном кушанье, с пушечной пальбой, пили бокалы за здоровье государыни, и потом, с пальбою же из пушек, пили за здоровье гвардии штаб- и обер-офицеров. Вместе с ними за столом сидела государыня, так как она именуется полков лейб-гвардии полковником. На государыне было при торжестве этом великолепное белое платье с серебряными позументами, а на голове была диадема из бриллиантов.

Ещё недавно была свадьба графа Г — а, и по обвенчании был устроен богатый вечерний трактамент; вечером была иллюминация из разноцветных огней, и в середине иллюминации поставлена была большая картина; а на улицах фигурами расставлены были плошки. После ужина начался бал. Если бы ты слышала музыку и пение при дворе, — как поют итальянцы! На балу же пел итальянец же, буфон, разные с шутками смешные песни. Бал кончился около пяти часов пополуночи. Видела я также при дворе бывший недавно метаморфоз, т. е. маскарад, где все дамы были в мужском платье, а кавалеры были одеты в женских костюмах, и всех забавляло такое переодеванье.

На Новый год я получила в подарок от государыни богатое ожерелье, и если бы ты видела, как оно мне хорошо, и сама я в зеркало на него засматриваюсь. О замужестве я пока не помышляю, а желаю пожить и повеселиться, сколько милостию Божиею дозволено будет. Обо мне ведай, что я жива и здорова.

Сестра твоя Анна».

Нельзя сказать, чтобы Ольгу радовали такие письма. Она боялась да и предвидела, что Анна закружится и растеряется в веселье и привыкнет только шутить со всеми. Соображения Ольги оправдывались на деле. В каждом новом письме Анна сообщала ей новые планы и надежды; после каждого бала передавала она, как влюблён в неё такой-то граф или такой-то князь, — и позднее она же сообщала о женитьбе их на других невестах, сетуя, что они были предпочтены ей за большое богатство и знатность. Ольга начинала понимать, что Анной будут только играть, не предлагая ей руки и сватаясь к другим; она собиралась даже писать ей, чтобы предостеречь её. Но в ближайшем письме Анна снова сообщала, что теперь дело, кажется, затевается серьёзное, что её любят и она не могла бы найти партии лучше. Правда, все стараются отклонить от неё и увлечь этого богатого искателя, но она намерена употребить все усилия, чтобы достичь цели, потому уж, что чувствовала большое расположение к этой особе. Таковы были планы Анны, она не придавала никакого значения предостережениям и советам сестры держать себя серьёзней и дальше от искателей, не предлагавших руки; самоуверенность и честолюбие ослепили её. Она ещё раз писала сестре, что всё шло хорошо, а службой её были довольны и к ней были благосклонны.

«Ещё ожидает нас новое удовольствие, — писала она дальше, — с Нового года государыня приказала выписать в Петербург русских актёров, всю труппу Волкова из Ярославля, о которой много похвал до нас доходит.

Хотя кроме итальянской комедии и певцов, находившихся при дворе, давались и представления на русском языке, но играли до этого времени в русских пьесах кадеты, воспитанники Шляхетского корпуса, очень молодые люди, исполнявшие также и женские роли. Представления эти шли довольно удачно, государыня поощряла их и устраивала эти представления во дворце. Но что до труппы Волкова, — писала Анна, — то она настолько игру их превосходит, по сравнению очевидцев, что даёт гораздо большее удовольствие. Особенно хвалят видевшие труппу Волкова прошлого лета в Ярославле, — актёра Нарыкова и некоего молодого Яковлева, один голос которого зачаровать может слушающих. Притом актёры эти — люди образованные и многие языки изучили.

Государыня пожелала, чтобы труппа их дала несколько представлений при дворе для поощрения её. Государыня любит искусство и поощрять старается всех, кто к оному склонность имеет. Нередко беседует она с членами де сиене-Академии и оказывает всякое им покровительство».