Он извлек из кармана спички и дал ей прикурить. Рядом на столике стояло серебряное блюдечко с двумя-тремя окурками, но Леонард принес для Фрэнсис напольную пепельницу, уродливую псевдобронзовую штуковину, которую показным жестом поставил около кресла.

Лилиана наблюдала за ними с таким видом, будто происходящее не очень ей нравилось. Когда Леонард снова уселся подле нее, с коробкой в руках, она потянулась за сигаретой.

– Раз Фрэнсис курит, я тоже покурю.

Он мгновенно отдернул коробку прочь:

– Даже не мечтай.

– Почему?

– Эти сигареты слишком хороши для тебя. Кроме того… – Он пригладил усы. – Возможно, я захочу поцеловать тебя позже – и это будет все равно что целоваться с мужчиной.

– Тогда ты поймешь, каково приходится мне.

Они немного поборолись за коробку, но наконец Лилиане удалось выхватить из нее сигарету, и Леонард с недовольным видом чиркнул спичкой. С минуту они трое сидели молча, слегка одурев от крепкого табака. Дым вытекал струйками у них из губ и ноздрей, осязаемый, как муслин, – голубовато-серый там, где недвижно висел в тени, зеленый там, где клубился в янтарном свете лампы.

Очень скоро комната стала походить на опиумный притон, каким его представляла себе Фрэнсис. Лилиана и Леонард сидели в лениво-расслабленных позах, скорее даже полулежали: Лилиана – с поднятыми коленями, Леонард – с вытянутыми ногами, заброшенными на красный кожаный пуф. До сих пор Фрэнсис все время сидела прямо, на краешке кресла, но теперь, когда Барберы вольготно развалились на диване, такая поза казалась неестественной. Она откинулась назад, отдаваясь мягким объятиям плюша. Леонард указал ей на рычажок на подлокотнике сбоку. Фрэнсис с некоторой опаской потянула за него – и кресло со скрипом разъехалось, превратившись в подобие кушетки. Голова у нее запрокинулась, ноги оторвались от пола, и выпитый джин словно бы хлынул во все жилы. Фрэнсис ощущала себя неким сосудом со спиртным, которое, когда она приняла положение, близкое к горизонтальному, растеклось в ней шире. «Да я малость окосела, – изумленно подумала она. – Господи, вот неприлично-то!» Но и эта мысль нисколько ее не взволновала; сейчас ей было решительно наплевать на все. К тому же Барберы гораздо пьянее, чем она, поскольку начали задолго до нее. В этом смысле у нее есть преимущество перед ними, небольшое, но принципиально важное. Что же касается кресла – так это прямо откровение какое-то! Чудо инженерной мысли! Вот он, класс служащих. Пускай они люди совершенно бескультурные, но уж что-что, а толк в комфорте они определенно понимают…

Когда Фрэнсис – спустя, как ей показалось, всего минуту – взяла свой стакан, она опять с удивлением обнаружила, что в нем уже ничего не осталось, и Леонард, все время следивший за ней краем глаза, опять встал, взял все три стакана и отправился на кухню, чтобы наполнить. Вернувшись и раздав стаканы, он остался стоять, блуждая взглядом по комнате и задумчиво прищелкивая языком.

Лилиана, наблюдавшая за ним поверх стакана, спросила:

– Ну и чего ты там высматриваешь?

Но он обратился не к ней, а к Фрэнсис:

– Как насчет какой-нибудь игры, Фрэнсис?

– Игры? – Она подумала, что он имеет в виду шарады, в каковой игре она всегда была безнадежно слаба. – О нет! Мне уже пора на боковую! Сейчас ведь совсем уже поздно, да?

Ответа не последовало. Лилиана все так же пристально смотрела на Леонарда, который снова пересек комнату и взял с нижней полки книжной этажерки какую-то потрепанную коробку. Когда он возвратился с ней к лампе, Фрэнсис разглядела красочную крышку.

– О, «змеи и лестницы»!

Леонард ухмыльнулся:

– Вам нравится эта игра? – Ухмылка стала хитрой. – Лили тоже нравится. Правда, Лил?

Вместо ответа Лилиана подалась вперед и попыталась выхватить у него коробку, но безуспешно. Оттолкнув ногой пуф, Леонард развернул картонное игровое поле на ковре между диваном и креслом, затем выбрал три деревянные фишки – желтую для Фрэнсис, синюю для Лилианы, красную для себя – и положил одну за другой рядом с полем, придавливая каждую большим пальцем, как картежник, выкладывающий на стол монеты. Фрэнсис сначала приподнялась, чтобы рассмотреть получше. А потом, решив развлечься партией-другой, выбралась из кресла, скинула туфли и уселась на пол рядом с Леонардом – при этом ее слегка пошатывало, но стакан с джином она тем не менее прихватила с собой. Фишки были со сколами, потертые до белесости по краям. Картонное поле от долгого употребления стало ворсистым и уже расползалось на сгибах. Судя по виду, игра прослужила лет тридцать, не меньше, но картинки оставались ядовито-яркими, а поблекшие цифры были подрисованы чернилами – причем некоторые из них выглядели причудливо, поскольку обзавелись конечностями, превратились в цветы, сердечки, ноты. Нескольким змеям были пририсованы цилиндры, очки или бакенбарды.

Лилиана по-прежнему сидела на диване.

– Ты не присоединишься к нам? – спросила Фрэнсис.

Она помотала головой, с непроницаемым выражением лица:

– Мне не хочется играть.

– Я думала, такие пестрые краски как раз в твоем вкусе.

Лилиана пристально взглянула на нее и отвела глаза. Леонард хихикнул:

– Она не любит проигрывать.

Лилиана нахмурилась:

– Неправда!

– Игрок из нее никудышный.

– Неужели? – сказала Фрэнсис.

– Вовсе нет, – возразила Лилиана.

– Она бессовестно жульничает.

– О боже.

– Ничего подобного! Это он постоянно жульничает!

– Ну так докажи, – предложила Фрэнсис.

– Да, давай, докажи! – Леонард схватил жену за ногу и стянул с дивана.

Она тяжело плюхнулась на пол, расплескав джин из стакана, а когда попыталась вернуться на прежнее место, муж стащил ее обратно. Лилиана сдалась – но улыбнуться так и не пожелала. Она стянула с дивана подушку, пересела на нее и подоткнула под себя юбку неуклюжими, раздраженными движениями, а потом застыла с поднесенным ко рту стаканом.

Фрэнсис провела пальцами по извивам одной из змей на картонном поле:

– Какая чудесная старая игра.

Леонард отлаживал волчок – смятый картонный шестиугольник, насаженный на деревянный штырек.

– Ее подарили Дуги, когда мы были детьми. Только не суйте в рот свою фишку, ладно? Подозреваю, в краске есть мышьяк.

Фрэнсис услышала свое глупое хихиканье.

– А сердечки и бакенбарды ваш брат нарисовал?

Леонард крутанул волчок на ладони:

– Нет, мы с Лили.

В словах явно крылся какой-то намек. Подняв глаза, Фрэнсис увидела, что Леонард значительно улыбается. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она подалась вперед и игриво ткнула его кулаком в колено:

– А зачем? Выкладывайте живо!

Он посмотрел на Лилиану и открыл рот, собираясь ответить, но она опередила мужа:

– Это для того, чтобы игра была более дурацкой. Мы с Леном иногда так развлекаемся. Если попадаешь на клеточку с нотой, ты должен спеть какую-нибудь песенку. Если попадаешь на цветок, ты должен… ну, изобразить какой-нибудь цветок, а другой игрок должен угадать, что это за цветок. Говорю же, дурацкая забава.

Лилиана определенно чего-то недоговаривала. Фрэнсис снова захихикала и указала пальцем на квадратик с сердечком:

– А что происходит, когда попадаешь сюда?

– Ничего… Не надо, Лен!

– Но Фрэнсис хочет знать, – запротестовал он. – Будет нечестно, если мы не расскажем ей правила. В общем так, Фрэнсис. Когда Лили попадает на сердечко, она должна…

Лилиана резко поставила стакан на пол и замахнулась, собираясь ударить мужа, теперь по-настоящему, без всяких шуток. Леонард поймал ее за запястье, и они стали бороться – не так, как раньше, когда ломали комедию перед Фрэнсис, а на полном серьезе. Оба покраснели от натуги и несколько секунд сидели почти неподвижно, напрягая все свои силы, крепко сцепившись, но одновременно пытаясь разняться, точно два отталкивающихся магнита.

Потом Лилиана шумно выдохнула и нервно расхохоталась. Леонард, воспользовавшись минутной слабостью жены, поймал другую ее руку и стиснул мертвой хваткой.