К тому моменту, когда они вернулись к краю рампы, Тим начал издавать звуки, смесь икоты и рыданий. Китридж поставил его на землю, перед Эйприл.

– Что ж ты такое творишь? – спросила она хриплым от слез голосом.

– Я… прости, – запинаясь, ответил Тим.

– Ты не будешь так убегать, не будешь.

Она схватила его за руки и тряхнула, и тут же обняла, и прижала к себе.

– Тысячу раз тебе говорила, будь рядом со мной.

Китридж отошел в сторону, к Дэнни, который так и стоял, сунув руки в карманы.

– У них действительно никого не осталось? – тихо спросил он.

– С ними была Консуэла, – ответил Дэнни. – Но она ушла.

– Что за Консуэла?

Дэнни пожал плечами, и его руки безвольно дернулись.

– Она иногда ждет автобус вместе с Тимом.

Больше и спросить-то нечего. Ладно, пусть Дэнни и слегка не от мира сего, по крайней мере он спас двоих беспомощных детей, чьи родители наверняка погибли. Китридж пока что и такого не сделал.

– Так как, друг мой? – спросил он. – Типа завести этот твой автобус и рвануть?

– Куда мы едем?

– Я думал насчет Небраски.

Они выехали через час после рассвета. Грей взял с кухни все, что выглядело съедобным – несколько оставшихся банок супа, несвежие крекеры и коробку «Уитиз» – и загрузил в «Вольво». У самого него даже зубной щетки не было. И тут он увидел, как Лайла выкатила в прихожую два чемодана на колесиках.

– Взяла на себя смелость собрать тебе одежду.

Сама Лайла была одета так, будто отправлялась в отпуск, в темных легинсах и длинной накрахмаленной рубашке, а на плечи она накинула яркий шелковый шарф. Умылась, причесалась и даже надела серьги и слегка накрасилась. Поглядев на нее, Грей вдруг понял, какой он грязный. Не мылся не один день, наверное, пахнет не слишком хорошо, и пальцы до сих пор клейкие от краски.

– Мне, может, тоже стоит немного себя в порядок привести.

Лайла напряженно смотрела на него, видимо, ожидая чего-то еще.

– Поскольку нам, сама понимаешь, на природу ехать.

Ее лицо расслабилось.

– Безусловно.

Лайла отвела его в ванную, наверху у лестницы, где, как оказалось, она уже приготовила ему смену одежды, аккуратно сложив ее на крышку унитаза. А на столике под зеркалом лежала зубная щетка, новенькая, в упаковке, и тюбик «Колгейта». Рядом стоял кувшин с водой. Скинув комбинезон, Грей ополоснул лицо и подмышки и принялся чистить зубы, глядя в широкое зеркало. Своего отражения он не видел с самой «Ред Руф» и снова поразился. Он выглядел молодо, с чистой и упругой кожей, на макушке кудрявились густые волосы, глаза поблескивали, как самоцветы. Похоже, он и вес изрядно сбросил – неудивительно, он уже дня два не ел, не меньше, но масштаб его все равно поражал. Он не просто похудел, такое впечатление, что тело само себя перестраивало. Грей повернулся, не отрывая взгляда от зеркала, и провел рукой по животу. Всю жизнь он был пухленьким, а теперь вдруг увидел, что на его теле начали прорисовываться мышцы. Еще немного, и примется руки сгибать, как ребенок, любуясь собой. Вы только поглядите, подумал он. Настоящие бицепсы. Будь я проклят.

Он надел одежду, которую оставила ему Лайла – белые трусы, джинсы и спортивного стиля рубашку в клетку. Снова удивился, увидев, что одежда на нем неплохо сидит. Еще раз одобрительно поглядев на себя в зеркало, спустился по лестнице в гостиную. Увидел, что Лайла сидит на диване, листая журнал «Пипл».

– А, вот и ты, – сказала она, оглядывая его с ног до головы. – Выглядишь прекрасно.

Грей покатил чемоданы к «Вольво». Утренний воздух был наполнен туманом, в ветвях деревьев пели птицы. Поездка на природу, подумал Грей, качая головой. Романтические ухаживания. Пусть он и стоял здесь, в одежде другого мужчины, это почти похоже на правду. Такое впечатление, будто он начал новую жизнь – возможно, жизнь того самого другого мужчины, чьи джинсы и рубашка теперь украшали его новое, подтянутое и мускулистое тело. Грей сделал глубокий вдох, разворачивая плечи. Свежий чистый воздух наполнил его легкие. Воздух, наполненный запахами. Запахами травы, зеленых листьев и влажной земли. Казалось, в нем не оставалось ни следа ужасов минувшей ночи, так, будто дневной свет очистил весь мир.

Закрыв заднюю дверь машины, он посмотрел на Лайлу, которая стояла у входной двери дома. Закрыв дверь на замок, она что-то достала из сумочки. Конверт. Потом достала рулон малярного скотча и приклеила конверт к двери. Отошла назад и посмотрела на него. Письмо? И кому бы это? Дэвиду? Брэду? Наверное, одному из них, но Грей понятия не имел, кто из них кто. Казалось, они с легкостью сменяли друг друга в сознании Лайлы.

– Вот, – провозгласила она. – Теперь все.

Подойдя к «Вольво», она отдала ему ключи.

– Ты не против, если ты поведешь машину?

Это Грею тоже понравилось.

Грей решил, что лучше всего будет держаться в стороне от главных магистралей, по крайней мере пока они не выберутся из города. Хотя они это и не обговаривали, видимо, частью их соглашения стало то, что он постарается избегать всего того, что может вывести Лайлу из равновесия. Как оказалось, в этом не было особой надобности. Женщина едва отрывала взгляд от журнала. Грей проехал через пригороды, и ближе к полудню они уже ехали меж пустых полей цвета подгорелого тоста и холмов, в восточном направлении, по узкой асфальтовой дороге местного значения. Город исчез позади, как и Скалистые Горы, голубеющие в утренней дымке. Все вокруг выглядело каким-то пустынным и заброшенным – еле заметные полоски облаков в голубом небе, высохшие поля, шоссе, по которому катились колеса «Вольво». Через некоторое время Лайле надоело читать, и она уснула.

Бесспорно, ситуация странная, но с каждой новой милей и часом в дороге Грей чувствовал, как его сердце наполняется ощущением правильности. Он никогда в жизни ни для кого ничего не значил, если по правде. Попытался вспомнить хоть что-то, что-то, что можно было бы сравнить с нынешним чувством. На ум пришла только история бегства Марии и Иосифа в Египет – детское воспоминание, Грей уже много лет в церковь не ходил. Иосиф всегда казался ему странным чуваком, почему-то заботящимся о женщине, которая носит чужого ребенка. Но теперь Грей увидел в этом свой смысл. В том, как человек может привязаться к другому только потому, что другой этого желает.

А еще штука в том, что Грею нравились женщины, всегда нравились. С мальчиками – совсем другое дело, не то. Не то, чтобы они ему нравились или не нравились, ему просто это было нужно, в силу его собственного прошлого, всего того, что случилось с ним самим. Так это объяснял Уайлдер, тюремный мозгоправ. Мальчики – навязчивое желание, говорил ему Уайлдер, для Грея – способ вернуться в тот момент, когда над ним самим надругались, заново проиграть его, пытаясь это понять. Для Грея желание трогать мальчиков не было осознанным решением, не более чем желание почесать там, где чешется. Многое из того, что говорил Уайлдер, казалось Грею полной фигней, но не это, и Грей тогда чувствовал себя несколько лучше, зная, что в происходящем не только он виноват. Не то чтобы это помогло ему соскочить с крючка, Грей и до этого немало ругал себя сам. И на самом деле даже рад был, когда его посадили. Прежний Грей – тот, который часто вдруг осознавал, что опять толчется у детской площадки, или медленно расхаживает у школы в три часа дня, или ноги сами несут его летним днем в раздевалку общественного бассейна – тот Грей был человеком, которого Грею нынешнему хотелось больше не видеть никогда в жизни.

Его мысли снова вернулись к тому моменту, к объятиям на кухне. Это не то, что у мальчиков-девочек, Грей понимал это, но и не что-то другое. Грей почему-то вспомнил Нору Чан, девушку, с которой он встречался в старших классах школы. На самом деле она не была ему подружкой, между ними вообще ничего не было. Просто какое-то время они играли в группе – когда Грею очень ненадолго взбрело в голову играть на трубе. Иногда, после репетиций, Грей провожал ее домой. Они даже не прикасались друг к другу, но было что-то в тех прогулках, что-то, что впервые в жизни дало ему ощущение, что он не один на этом свете. Ему хотелось ее поцеловать, конечно, но у него не хватило смелости ни разу, а потом, со временем, они разошлись. «Любопытно, – подумал Грей, – почему я вспомнил это именно сейчас. Даже ее имя мне в голову лет двадцать не приходило».