«Дохнул в лицо прохладой лавр прекрасный…» Дохнул в лицо прохладой лавр прекрасный: Здесь рану Фебу бог любви нанёс. Я сам в его ярме, влеку свой воз. Освобождаться поздно – труд напрасный. Как некий старый мавр – Атлант несчастный, Тот, что Медузой превращён в утёс, И сам я в путах золотых волос, В чьём блеске меркнет солнца пламень ясный. Я говорю о сладостных силках, О той, что стала мукою моею. Покорствую – не в силах дать отпор. В её тени пронизывает страх, Как мрамор, я от холода белею. Я камнем стал, увидев этот взор. «Колеблет ветер, солнце освещает…» Колеблет ветер, солнце освещает Литые нити пряжи золотой, Их плёл Амур и, сетью их густой Опутав сердце, дух мой очищает. Кровинкой каждой сердце ощущает. Предвосхищает приближенье той, Что над моею властвует судьбой, И всякий раз ее весы качает. Узрев огонь, в котором я горю, Сиянье уз, благодаря которым Я связан по рукам и по ногам, Уже не помню, что я говорю, Теряю разум перед ярким взором, От нежности своей страдаю сам. «О, эта обнаженная рука…» О, эта обнаженная рука, Увы, её оденет шёлк перчатки! Так эти две руки смелы и хватки, Что сердце в плен берут наверняка. Смертелен лук крылатого стрелка, Но и ловушек у него в достатке, Столь дивные привады и подсадки Опишешь ли посредством языка? — Прекрасные глаза, ресницы, брови, А этот рот – сокровищница роз, Певучих слов и редкостных жемчужин. Тут надо быть, однако, наготове. А вот чело и золото волос, Таких, что солнца жар уже не нужен. «Судьба смягчилась, наградив меня…» Судьба смягчилась, наградив меня Бесценным даром – шёлковой перчаткой, Чтоб я достиг вершин отрады сладкой, Далёкий образ в памяти храня. Не вспоминал я рокового дня, Забыл позор и той минуты краткой, Когда богатство я обрёл украдкой И сразу нищим стал, свой стыд кляня. Не удержал я драгоценной дани, Безволен, безъязык и безголос, Я уступил без боя поле брани. Мне крылья бы – добычу б я унёс, Чтоб отомстить той несравненной длани, Из-за которой пролил столько слёз. «Из недр прозрачных дива ледяного…» Из недр прозрачных дива ледяного Исходит пламень, жар его велик, Он сушит сердце, в кровь мою проник, Руиной становлюсь, жильём без крова. Со мною смерть расправиться готова, Её небесный гром, звериный рык Беглянку, жизнь мою, уже настиг, И трепещу, не в силах молвить слова. Любовь и сострадание могли б Меня спасти – две каменных колонны — Встать вопреки крушенью и огню. Но нет надежды. Чувствую: погиб. О враг мой нежный, враг мой непреклонный, Я не тебя, а лишь судьбу виню. «Но я горю огнём на самом деле…» Но я горю огнём на самом деле. Никто не усомнится, лишь одна, Та, что мне всех дороже, холодна, Не замечает мук моих доселе. Краса и недоверье! Неужели В глазах моих душа вам не видна? Когда бы не звезды моей вина, Меня бы пощадили, пожалели. Мой жар, совсем ненужный вам сейчас, Мои хвалы божественности вашей, Возможно, сотни душ воспламенят. Тоска моя, когда не станет нас, Моя немая речь, твой взор погасший Ещё надолго искры сохранят. «Душа моя, которая готова…» Душа моя, которая готова Всё описать, увидеть и прочесть, Мой жадный взор, душе несущий весть, Мой чуткий слух, ведущий к сердцу слово, Неужто дали времени иного Вы нашим дням хотите предпочесть, Где два огня, два путеводных есть, Где след любимых стоп я вижу снова. Тот след и путеводный яркий свет Ведут вас в этом кратком переходе, Помогут вечный обрести покой. О дух мой, возносись в тумане бед, Встречая гнев, подобный непогоде, К божественному свету – по прямой. «Как сладки примиренье и разлад…» Как сладки примиренье и разлад, Отрадна боль и сладостна досада. В речах и в разумении – услада И утешение, и сладкий ад. Терпи, душа, вкушая молча яд, Бояться сладкой горечи не надо, Тебе любовь – как высшая награда, Возлюбленная всех милей стократ. Спустя столетья кто-нибудь вздохнёт: «Несчастный, что он пережил, страдая, Но как его любовь была светла». Другой судьбу ревниво упрекнёт: «Такой красы не встречу никогда я. О, если бы она теперь жила!» |
