Четыре кругленьких слоненка идут в кильватере своих внушительных мамаш через просторную душистую луговину. Взрослые шагают деловито, словно боятся опоздать. Они держат путь к большому топкому болоту, где уже толкутся около сотни сородичей. Очевидно, это место обладает притягательным для них запахом, густым и влажным, напоминающим о спокойных тучных временах. Ежедневно семьи идут от мест ночевки на покрытых зарослями холмах до болота и назад, туда-сюда получается километров пятнадцать. Путь неблизкий, и от рассвета до заката случиться может всякое.

У нас своя задача: мы должны рано утром покататься по округе, заметить слонов, которые идут к болоту, посмотреть, кто где и что происходит. Вроде бы ничего хитрого, но, когда вокруг тебя десятки семей, то есть несколько сотен особей, все куда сложнее.

– Надо знать каждого, каж-до-го, – говорит Катито Сайялел. Ее напевный выговор чист и ясен, как это африканское утро. Она высокая, как все масаи, и очень толковая. С Синтией Мосс Катито работает уже двадцать лет, помогает ей в наблюдениях за слонами.

– Каждого? А сколько всего?

Катито морщит лоб:

– Ну, я могу опознать всех взрослых особей, значит, где-то девятьсот слонов. Или тысячу.

На глаз распознавать сотни и сотни животных? Каким образом? Как она это делает? У некоторых могут быть какие-то отличительные признаки, например рваное ухо, но она знает их всех, словно они старые знакомые.

Если объектом изучения становится социальное взаимодействие, в котором животные активно участвуют, наблюдатель не имеет права сказать: «Одну минуточку, а кто там у нас бегал?» Требуется помнить каждого в отдельности, даже если их сотни, потому что сами слоны прекрасно запоминают сотни своих сородичей. В природе они существуют в контексте сложнейших социальных сетей, в которых переплелись семьи, дружба и прочие отношения. Памяти слонов можно позавидовать. Катито они действительно узнают.

– Когда я впервые здесь появилась, – вспоминает она, – они услышали мой голос и поняли, что я новенькая. Подошли поближе, обнюхали. В общем, познакомились.

С нами еще Вики Фишлок. До того как приехать сюда, эта тридцатилетняя голубоглазая англичанка уже успела поизучать горилл и слонов в Республике Конго и получить докторскую степень. С Синтией она работает больше двух лет и, судя по всему, намерена оставаться тут и дальше.

Как правило, Катито отмечает слонов по списку и отправляется дальше, а Вики садится наблюдать за их поведением. Но сегодня они проводят для меня что-то типа обзорной экскурсии, чтобы помочь сориентироваться.

Вот, минуя заросли высокой слоновой травы, пять взрослых самок и четыре слоненка выбирают себе местечко, где трава пониже и растет не так густо. Они не зря тратят силы на поиски, потому что ищут то, что вкуснее. Чтобы понять это, им не требуются трактаты о пищевой ценности травяных культур. Делая выбор в пользу более питательной пищи, они до известной степени руководствуются подсознанием, которое подсказывает, что делать. С нами происходит то же самое, ведь жирное и сладкое – это прежде всего вкусно (нашим далеким предкам не нужно было себя в этом ограничивать).

За пасущимися слонами тянется череда белых цапель, а воздух над ними прочерчен орбитами стремительно кружащихся ласточек. Птицы знают: когда слоны, эти могучие серые корабли, рассекают травяные волны, вокруг них, словно брызги, вздымаются тучи насекомых. Блики света играют на покатых спинах, как солнце на океанических валах. Слышно, как они вырывают из земли траву и жуют ее. Как хлопают уши. Как шмякается оземь навоз. Как жужжат мухи, как со свистом рассекают воздух хлещущие наотмашь хвосты. Как тихим звуком тамтамов отдается их поступь. И это безмолвие исполинов, проступающее во всех их повадках, – без единого слова повествуют они о поре, когда человек не сделал еще ни единого вдоха. Они шествуют своей дорогой, полностью игнорируя нас.

– Вовсе нет, – поправляет меня Вики. – Они нас не игнорируют. Это жест вежливости с их стороны: как мы к ним, так и они к нам. Мы к ним не лезем, и они нас не замечают. Но так было не всегда, по крайней мере по отношению ко мне. До моего появления их взаимодействие с людьми сводилось к тому, что подъезжал джип с туристами, те делали несколько снимков и исчезали. А я сидела, часами смотрела на них и никуда не уезжала. Не могу сказать, что им это сразу безумно понравилось. Они ждут от нас определенного поведения. Если что-то идет не так, тут же реагируют. Не угрожают, нет, просто дают понять, что заметили. Это может быть поворот головы или такое выражение в глазах, типа: «Тебе что надо?»

Приматолог Патриция Райт рассказывала мне, что макаки и лемуры, которых она изучает, «всегда знают, кто мы такие, но, когда мы за ними наблюдаем, они нас словно не видят. Однако стоит чему-то измениться, они тут же реагируют, показывают нам, что все это время были в курсе».

Через холмы и заросли кустарника мы неспешно следуем за слонами по саванне. Одна из слоних по имени Текла, шагающая в нескольких метрах справа и чуть впереди от нас, неожиданно разворачивается и начинает негодующе трубить. Ей явно что-то не нравится. Слева от нас крутится и верещит слоненок.

– Ой, прости, прости, виноваты, – примирительно говорит Текле Катито, нажимает на тормоз и поворачивает ключ в замке зажигания.

До меня доходит: мы вклинились между матерью и детенышем. Но мать этого слоненка – не Текла. Нам наперерез мчится еще одна самка с раздвоенным выменем, полным молока. Это и есть настоящая мать, которую Текла подняла по тревоге. Получается, она сообщила своей товарке: «Машина с людьми находится между тобой и малышом. Быстро сюда, надо что-то делать!»

– Наверное, слоны как люди, – задумчиво произносит Катито. – Они очень умные. Мне нравится, какие разные у них характеры. Нравится, как они себя ведут, как держатся за семью, как защищают ее. Очень нравится.

Они как люди? Сравнение с человеком напрашивается само собой, вероятно, потому, что в основе своей мы схожи. Или нам очень этого хочется. Перед моим мысленным взором тут же возникает Синтия, предостерегающе воздевающая перст: ни-ни! Мы не слоны, слоны не мы. Они – сами по себе.

Мамаша воссоединилась с младенцем, порядок восстановлен. Мы медленно продолжаем двигаться вперед. Когда одна особь понимает связь другой особи с кем-то еще – как Текла понимает, чей это слоненок, что у них с матерью за отношения, – это значит, что она находится на особой ступени социального поведения. Этим пониманием социального статуса третьей стороны обладают приматы, волки, гиены, дельфины, птицы семейства врановых и некоторые виды попугаев. Известны случаи, когда попугай начинал ревновать владельца или служителя к его дражайшей половине. Собака может не реагировать на команды со стороны ребенка и тем не менее защищать его как младшего в семье. Когда верветки – карликовые зеленые мартышки, которые все время крутятся вокруг любого человеческого поселения в Африке, – слышат детский вопль, они тут же поворачивают голову в сторону матери вскрикнувшего ребенка. Им отлично ведомо, кто они такие и кто такие люди. Они знают всех в лицо, понимают, кто тут главный, кто для кого важен и кто кем кому приходится. Если живущие в дикой природе самки дельфинов хотят, чтобы их малыши прекратили играть с людьми, они могут шлепнуть по воде хвостом в сторону человека, который в этот момент возится с дельфиненком, подавая ему таким образом сигнал: «Все, хватит, наигрались. Теперь малыш должен обратить внимание на меня». В исследовательской группе под руководством профессора Дениз Херцинг с «отстающими» дельфинятами занималась не сама Дениз, а ассистирующие ей аспиранты. Мамаши-дельфинихи со своими – как это назвать? жалобами? – требованиями «отпустить ребенка» порой обращались непосредственно к ней, то есть они понимали, что среди всех людей, находящихся в этот момент в воде, профессор Херцинг – самая главная. Когда я рассказал об этом приматологу Патриции Райт, она ничуть не удивилась: «Обезьяны и лемуры частенько „выговаривают“ мне за ошибки моих студентов. Иногда это может быть окрик или взгляд, с помощью которого они требуют: „Вмешайся и прекрати это немедленно“. Другими словами, они винят меня в том, что я не смогла выучить студентов как надо».