На сегодняшний день самое точное описание звуков, издаваемых слонами, подготовлено некоммерческой организацией «Голоса слонов», соучредитель которой профессор Джойс Пул. Оно дает некоторое представление о том, как сложно передать природу этих звуков человеческим языком. Вот что профессор Пул пишет об урчании:

«Течное урчание, приветственное/дружеское урчание, коитальное/оргастическое урчание, урчание-рев (издается при совместном нападении на хищника) в момент наивысшего возбуждения характеризуется увеличением по амплитуде, по уровню шума, по модуляции, с перераспределением интенсивности в верхние гармоники (в отличие от второй гармоники, как при стандартном урчании) и последующим затиханием, уменьшением глубины модуляции и снижением шума <…> Приветственное урчание и дружеское урчание <…> отличаются особым разнообразием по форме кривой уровня громкости – она может быть плоской, слегка изогнутой, двухвершинной, многовершинной, со скосом влево или вправо».

Джойс Пул старается быть предельно точной. А теперь представим себе приветствие двух человеческих особей, описанное таким же языком: «Во время единичного акта приветствия производится урчание с характерным изгибом кривой громкости, затем скос, потом неровный изгиб, двухвершинный изгиб, двухвершинный со скосом и в заключительной фазе многовершинный».

После урчания Пул переходит к реву: «…в звуковом отношении рев крайне разнообразен и варьируется от поросячьего визга до скрежета, рева, ора, воплей, плача и даже кукареканья наподобие петушиного».

Разнообразно до крайности, спору нет. Но, уважаемый профессор, вы же наблюдали за слонами долгие тысячи часов! Объясните наконец, о чем же они говорят с помощью всего этого звукового разнообразия!

«Разнообразие звуковых сигналов может просто диктоваться интенсивностью возбуждения, – пишет Джойс Пул. – Или, напротив, нести какую-то дополнительную информацию о том, кто издает звук, или указывать на того, кому он адресован».

Иными словами, слоны что-то говорят друг другу, возможно окликая друг друга по имени. Что именно они говорят, мы не знаем, поэтому пока все, что мы можем, – это описывать издаваемые ими звуки по их акустическим параметрам.

Исследователь-инопланетянин мог бы описать болтовню, непременно сопровождающую у жителей Земли ритуал приветствия, примерно таким образом: «Приветствия землян прямоходящих (далее ЗП) могут быть высокой и низкой интенсивности. В приветствии высокой интенсивности могут использоваться крики и вопли на высоких звуковых частотах и большом уровне громкости. Возрастные особи ЗП сцепляются кистями рук и встряхивают их. Молодые половозрелые ЗП при приветствии обхватывают друг друга руками, за чем у разнополых ЗП может следовать совокупление». Антропологи-инопланетяне не знают, что означают действия землян прямоходящих, что именно они хотят сообщить друг другу, но нам-то это понятно, поэтому в человеческом изложении описание приветствия приобретает смысл и внутреннее наполнение: «Приветствия в зависимости от ситуации могут быть как сдержанными, так и очень эмоциональными. Друзья при виде друг друга могут кричать от радости. Взрослые люди в знак приветствия обмениваются рукопожатием. Молодые люди при встрече обнимаются, влюбленные объятиями не ограничиваются».

Межпланетный антрополог что видит, то и описывает, не понимая, что происходит вокруг. Мы, живущие на этой планете, способны объяснить, что происходит, поскольку понимаем друг друга.

Как только дело касается животных, для описания их вокабуляра в нашем лексиконе нет иных слов, кроме «урчания». Ничего совершеннее мы предложить не можем. Но почему же тогда, описывая встречу испанца и испанки, мы рассуждаем не об обмене воплями «ола!», а берем и переводим: «Они поздоровались»? Может, на описание речи слонов влияет то, как мы ее понимаем?

Мы не слоны. Нашим ушам и нашему алфавиту их язык не дается. Представьте, каково записать словами «Лунную сонату» Бетховена или студийный альбом джазового квартета под управлением Джона Колтрейна[26] «A Love Supreme»?[27] «Сперва та-ра-ра, та-ра-ра, та-ра-ра, та-ра-ра» – это про Бетховена. «Раздаются разнообразные визги, вопли и вой» – это про саксофон Колтрейна. Получается, что задача невыполнима. Как невозможно описать закат, тупо перечисляя распределенные по длинам волн составляющие цветового спектра. У нас отсутствует система условных обозначений для записи криков слонов, щебета птиц, лая собак и так далее. В случае же с человеческий речью мы просто пишем: «Hola по-испански значит „здравствуй“». У нас нет возможности транскрибировать слоновье урчание с помощью фонетических знаков и добавить перевод. К примеру, это значит: «Вот еда», а это: «Где ты?», вот это: «У меня течка, и я жду тебя», а вот это: «Спасите, я заблудился!». Мы не можем это урчание ни грамотно записать, ни точно перевести.

Единственное исключение – характерное урчание, которое исследователи называют «в путь!» – то есть название или ярлык одновременно становится и переводом. Однако суть вопроса, его корень, совсем в другом: действительно ли слоны в той или иной ситуации пользуются теми или иными звуками для выражения тех или иных вещей? Маркируя словами возможную речевую ситуацию – «призыв к контакту», «сдержанное приветствие», «песнь муста», – мы тем самым транспонируем ее на соответствующую речевую ситуацию в нашем дискурсе, где «призыву к контакту» соответствует «здравствуйте, как поживаете?». Это ведь не просто перевод. Когда слоны издают «приветственное урчание», что именно они говорят? «Здравствуйте» или, может быть, «прочь с дороги»? Что они имеют в виду?

У саванных слонов есть особый сигнал тревоги, который, очевидно, значит на их языке: «Пчелы!» От жужжащих в воздухе пчел они улепетывают, отчаянно крича и мотая головами. И такой же бег с мотанием на ходу головой начинается, если слону включить запись крика их соплеменников, удирающих от пчел. Пленка с криками людей никакого мотания головой не вызывает, то есть эта реакция у слонов исключительно на пчел – они пытаются увернуться от злобных тварей, норовящих забраться в нос и уши. Питомцы американских зоопарков, в жизни не сталкивавшиеся с дикими африканскими медоносными пчелами (а их не зря прозвали «пчелы-убийцы»), эти сигналы игнорируют. В Африке взрослые особи реагируют на сигнал непосредственно, а слонята и молодняк – опосредованно: наблюдают за реакцией старших и копируют ее.

– Слоненок видит, что мать воспринимает пчел как опасность, – объясняла Люси Кинг, – и запоминает это. Так происходит обучение.

Моя знакомая рассказывала, как импалы – чернопятые антилопы – разбегались, заслышав вопли слонов, которыми те вспугивали стаю диких собак. Ее проводник подчеркнул, что импалы никогда не убегают, если слоны кричат из-за слонов или людей. Очевидно, в тот момент они кричали что-то определенное, и импалы это поняли.

Новорожденные слонята урчат, но для удовлетворения или негодования у них есть два совершенно разных «слова»: когда им хорошо, урчание звучит как «аауурррр», а если слоненок обижен – потому что отпихнули, поддали ногой или бивнем или не дают добраться до материнской груди, – он сердито ворчит: «барррооо». Иногда особое урчание матери оказывает на разгулявшегося отпрыска мгновенное действие, и он как шелковый возвращается к ней под бочок. Можно предположить, что мать сказала: «А ну быстро сюда».

Взаимодействие слонов говорит о том, что они понимают речь друг друга, не важно, говорят ли они о чем-то сугубо конкретном (сигнал «в путь!») или же происходит передача эмоционального состояния, для чего обыкновенно служит тон голоса («Сколько вас можно ждать? В путь!»). Иногда значение сказанного зависит от контекста. Поскольку слушатель в этот контекст тоже погружен, он понимает смысл.

В человеческой речи много тоже зависит от контекста и эмоционального состояния. Простое «эй!» можно произнести дружелюбно, а можно резко, и сразу будет понятно, что имеется в виду: дружеское приветствие или угроза, предупреждение. Так и слон: трубя, он, по сути дела, кричит остальным: «Эй!», а уж с какой интонацией – другой вопрос.