И это не ручные животные, а самые что ни на есть дикие, но тем не менее иерархические связи среди людей им понятны.
Вики вмешивается в наш разговор:
– Больше всего поражает наша обоюдная способность понимать друг друга. Мы начинаем ощущать невидимые границы, начинаем понимать, где та черта, которую нельзя переходить, чтобы не давить на них своим присутствием. Такие слова, как «раздражение», «радость», «грусть», «нервное напряжение», действительно описывают ощущения, которые испытывает слон. Нам понятно, что он испытывает, мы можем экстраполировать это на себя, потому что, – тут Вики лукаво мне подмигивает, – мозг у нас один. Один на всех.
Я смотрю на слонов. Они настолько спокойны, что невозмутимо проходят в паре метров от нашей машины.
Вики перехватывает мой взгляд:
– Это огромная удача – наблюдать слонов, двигаясь с ними бок о бок и не вызывая своим присутствием никакой реакции. Нам страшно повезло. Остальные едут в Танзанию, но там сафари, браконьеры. А у нас благодать…
В пору, когда все живое вопиет о защите, мы подобны мифическим пастухам, пастырям, оберегающим покой этого слоновьего стада. Они шествуют мимо нас на расстоянии вытянутой руки, и Вики ласково приговаривает:
– Здравствуй, солнышко… ты моя золотая девочка…
Она вспоминает, как после кончины Эхо семью возглавила ее дочь Энид и на три месяца слоны ушли отсюда, а потом вернулись.
– Когда мы снова встретились, я сказала что-то вроде: «Как же я по вам скучала!», и вдруг Энид вскидывает голову, и раздается громкое такое урчание. И уши хлопают. Потом они обступают автомобиль, подходят совсем близко, так что я, если бы захотела, могла бы до них дотронуться. И я вижу, что у них слезные железы текут от эмоций. Так что я для них стала своей, – улыбается Вики. – Они как будто меня обнимали-целовали.
Однажды мне довелось столкнуться с зоологом, наблюдавшим за слонами в другом африканском заповеднике. Несколько взрослых слоних с детенышами прятались от жары в тени пальмы, обмахиваясь ушами. Зоолог со всей ответственностью заявил, что у особей, которых мы наблюдаем, «отмечается непроизвольная двигательная активность в связи с температурными колебаниями и при этом они ничего не испытывают». Он сказал, что по вопросу наличия у животных сознания стоит на позициях «воинствующего агностицизма», и добавил:
– У нас нет объективной возможности убедиться в том, что слон более сознательное существо, чем дерево, под которым он стоит.
Нет объективной возможности убедиться?
Для начала, поведение пальмы отличается от поведения слона. Это раз. У нее нет ни глаз, ни ушей. Она не проявляет никаких реакций, связанных с умственной деятельностью, эмоциями, выбором или принятием решений, защитой потомства, наконец. У слона и человека, напротив, нервная, эндокринная и сенсорная системы практически идентичны. Они вскармливают своих детенышей сходным по составу молоком, одинаково проявляют страх или агрессию. И поведение слона с равной степенью вероятности можно истолковывать как наличием у него сознания на уровне пальмы, под которой он стоит, так и тем, что он абсолютно все понимает. Встреченный мною зоолог искренне полагал себя беспристрастным и объективным ученым, хотя на самом деле с пристрастием игнорировал очевидное, а это антинаучно. Наука по определению есть область человеческой деятельности, направленная на выработку и систематизацию объективных знаний о действительности. Это написано в любом учебнике.
Суть спора в другом: какие типы сознания существуют в природе и кто из них нам ближе?
Тут мы вступаем на весьма опасную дорогу, но, если идти по ней с оглядкой, оно того стоит. «С оглядкой» означает: мы с самого начала не собираемся делать предположения о том, что одни животные разумны, а другие нет, что мы похожи или непохожи. Можно изначально предположить что-то не то, а потом веками стучаться не в ту дверь. Чтобы этого избежать, надо оперировать объективными знаниями и идти за ними.
В V веке до нашей эры греческий философ-софист Протагор изрек свой знаменитый тезис о том, что «человек есть мера всех вещей». Другими словами, дал нам право спрашивать у всего остального мира: «А вы, собственно, кто такие и зачем?» Мы полагаем, что весь мир скроен под нас, по нашей мерке, а все остальное либо укладывается в нее, либо нет. Такая предпосылка заставляет не обращать внимания на множество вещей. Черты, которые «превращают человека в человека» – способность к эмпатии и общению, способность переживать и чувствовать горе, способность изготовлять орудия труда и прочее, – можно в той или иной степени обнаружить в окружающем мире у организмов с совершенно отличными от нашего типами сознания. Все позвоночные (рыбы, земноводные, рептилии, птицы и млекопитающие) обладают сходным по строению скелетом, основными внутренними органами, нервной и эндокринной системами и инстинктами. Если воспользоваться аналогией с автомобилями, у каждой машины независимо от марки и модели должен быть двигатель, мост с подвеской, четыре колеса, дверцы, сиденья, а вот по части конфигурации кузова, габаритов и каких-то внутренних особенностей возможны варианты. Так и у нас с животными: есть базовое сходство и внешние отличия, которые большинству из нас почему-то бросаются в глаза в первую очередь. Но ведь неопытного покупателя автомобиля в первую очередь интересует экстерьер его первого «стального коня»: цвет, размер, форма кузова.
Мы говорим «человек и животные», словно в жизни присутствует только такая дихотомия: мы и не мы, мы и все остальные. А потом сами учим слонов таскать бревна из джунглей или ходить на задних лапах по манежу; гоняем лабораторных крыс по лабиринтам, чтобы выяснить кое-что о своих когнитивных способностях; заставляем голубей тыкать клювами в мишени, постигая таким образом основы психологии; изучаем мух-дрозофил, чтобы понять, как устроена наша ДНК; прививаем подопытным мартышкам смертельные болезни, чтобы найти с их помощью лекарства для себя. В построенных нами городах и жилищах собаки превратились в защитников и поводырей для тех, кто может видеть свет только глазами четвероногого друга. Но, несмотря на всю нашу близость, мы продолжаем неуверенно талдычить, что «они же не люди, а животные, они не такие, как мы», хотя мы и есть животные. Что это, как не результат исходного недопонимания? Сейчас у нас есть шанс вернуться к истоку. Этим мы и займемся. Итак, в путь!
Стоит затронуть такие темы, как «сознание», «понимание», «разум», «умственные способности», «эмоции», как с ужасом приходится признать отсутствие общепринятых формулировок и определений. Среди ученых, работающих в этой области, разгораются ожесточенные споры не из-за разных точек зрения на один и тот же предмет, а из-за того, что под одним и тем же словом они понимают совершенно разные вещи. Возникает глубинное недопонимание. Как герои известной притчи о слепцах и слоне, философы, психологи, натуралисты-экологи и нейробиологи вслепую ощупывают и в меру своего понимания описывают разные части одного и того же огромного совокупного явления. И никак не могут договориться между собой. Но в этой невеселой ситуации у нас есть выход: мы можем вынырнуть из-под темных академических сводов, где нам ничего не светит, на вольный воздух и на просторе подумать обо всем самостоятельно.
Для начала уточним формулировки.
Начнем с определения сознания. За отправную точку стоит принять концепцию Кристофа Коха, директора Сиэтлского института Аллена по изучению мозга. Будучи нейробиологом, под сознанием он понимает способность что-либо ощущать. Допустим, порез на ноге. Это физическое воздействие на организм. Если порез причиняет боль, перед нами сознательное существо. Проще некуда. Та часть организма, которая знает, что порез болит, то есть отвечает за способность знать и чувствовать, – это мозг. Способность чувственного восприятия, соответственно, называется чувствительностью. Человек, птица, насекомое, двустворчатый моллюск, медуза и растение обладают чувствительностью, но степень ее в этом ряду идет по регрессирующей шкале: от чрезвычайно сложной у человека до практически нулевой у растения. Под когнитивными способностями понимают способность воспринимать и усваивать знания, а также способность к пониманию. Мышление – это процесс оценки или учета того, что было воспринято. Как всегда, когда речь идет о живых организмах, мышление следует рассматривать в виде широкой по разбросу шкалы. Выражение «оценивать и учитывать то, что было воспринято» вполне применимо для описания процесса в мозгу ягуара, когда он прикидывает, как лучше сзади подобраться к осторожной свинке-пекари, или того, что творится в голове у лучника, целящегося в центр мишени, или раздумий девицы, которой только что сделали предложение руки и сердца.
