– Нельзя. Защ-щита.

– Защита, – скривился ведьмак. По всему было видно, что ему не нравится идея беседовать с личем. С этими тварями не разговаривают – их уничтожают. А разговор протягивает между противниками невидимую нить понимания. Поэтому, кстати, настоящие злодеи никогда не убивают тех, перед кем долго и красиво вещают о планах по захвату мира.

– Защ-щита. Я. Ты.

– Я? Защита твоего выродка? Ты рехнулся!

– Нет. Не мое дитя. Дала она. Велела сберечь. Он живой. Он хочет жить.

Ребенок устал хныкать и ныл на одной ноте, но ворочался и елозил так, что оба противника подумали примерно об одном и том же – пусть бы и дальше ревел и верещал, только бы не это нужное тоскливое нытье. И как только женщины такое выносят целыми месяцами? Тут за две минуты рехнуться можно. Собственно, он уже того… готов… Вместо того, чтобы кидаться в бой, стоит и лясы точит с порождением Бездны.

– Он живой, а ты…

– Я – защита. И ты. Надо спасти. Дитя челох-ххвеческое…

– Ты, – до ведьмака стало что-то доходить, – отдаешь его мне?

– Его. Тебе, – лич неловко, одной рукой, попытался протянуть ребенка. – Надо. Опасно. Враги.

– У этого малыша есть враги? – изумился ведьмак.

– Есть…Она отдала, велела спасти. Я спасаю. Надо спасти.

Ведьмак колебался. Если верить личу, он оказался в скверной ситуации. Кто-то хочет убить этого ребенка, и его мать доверила дитя личу. Нет, что-то тут не складывается. Что же это за мать, если создает личей ради детей? Это опасный и противозаконный промысел. Даже если она – могущественная ведьма…

А может, дело как раз в этом? Ведьма создавала личей. Потом кто-то – Инквизиция, кто же еще? – вышел на ее след. Ведьме пришлось скрываться. Но жизнь ее ребенка подвергалась опасности. Чтобы спасти свое дитя, она создала последнего лича и приставила его к наследнице. Ведьмак был уверен, что это девочка. Большинство ведьм, если и производят на свет потомство, то это всегда дочери. Сын рождается редко-редко. Колдовской дар он не получает ни капельки, зато уже его сыновья родятся либо колдунами, либо ведьмаками, что, кстати, нормальное явление.

И вот перед ним дочь какой-то неизвестной ведьмы. И ее странный защитник.

– Спасай, – лич протянул ребенка ведьмаку. Тот шарахнулся, едва не вывалившись из седла. Обученный мерин лишь неловко переступил с ноги на ногу.

– Я?

– Бери. Спасай.

– Но… ты! – связываться с ведьминым отродьем было себе дороже.

– Я один. Ты один. Вместе два.

Логика безупречная, только не было никаких «два». Были один и один.

– Он устал. Хочет есть.

Младенец отозвался на эти слова пронзительным криком. Мол, нытьем пронять не удалось, попробую иначе. Оба несостоявшихся противника шарахнулись в стороны. Поскольку лич так и не выпустил ребенка из рук, ему пришлось хуже всего.

– Нужна еда. Крыша. Постель.

– И ты надеешься, что я предоставлю тебе все это по первому требованию? Держи карман шире! – скривился ведьмак.

Но плач голодного ребенка – настоящего ребенка, не морока, наведенного нежитью, чтобы заманить его в ловушку – все-таки тревожил.

– Ты – уйдешь, – с угрозой произнес он. – Иначе я… иначе пожалеешь.

– Уйду.

Не прибавив более ни слова, лич наклонился, кладя младенца на снег и отступая.

Ведьмак подъехал к лежащему на снегу ребенку вплотную. Мерин под седлом нервно дергал ушами, вздрагивал шкурой, но двинуться с места боялся. Даже с ноги на ногу не дерзал переступать. Смерив глазом расстояние между собой и личем, и прикидывая, сколько секунд продержится, если поведется на эту ловушку, ведьмак спешился одним прыжком, перекинув ногу через переднюю луку седла.

Лич стоял неподвижно, как обломок ствола. Наклонившись, ведьмак поднял ребенка. Малыш оказался довольно крупным и холодным.

«Замерзла, бедняжка!» – подумал он, и ощутил неожиданное чувство жалости к маленькому существу.

«Наина будет довольна, – это была вторая мысль. – Она давно хотела…»

– Стой на месте, – предупредил лича. – Иначе я успею размозжить отродью голову.

– Не посмеешь.

Сам ведьмак был об этом иного мнения, но спорить не стал. В конце концов, это действительно только ребенок. Но дети вырастают. И становятся теми…

Становятся теми, кого из них воспитали взрослые. Не всегда сын отпетого негодяя вырастает похожим на отца – если отец ушел из жизни отпрыска и не оказывает на него влияния. Как и дочь вполне благопристойных родителей может пойти по кривой дорожке, если ее отнимут у отца с матерью и отдадут на воспитание не к самым лучшим людям. И из этой дочери ведьмы вполне может получиться… хм…

– Я возьму ее…

– Его.

– Кого?

– Мальчик, – лич кивком головы указал на ребенка. – Сын.

Ведьмак был профессионалом и вздох облегчения сдержал. Еще лучше. Сын ведьмы колдуном не станет. Таковым окажется только его внук, а то и правнук – то есть, следующий мужчина в роду. Но и из колдуна можно воспитать превосходного ведьмака, как когда-то воспитали его самого…

Мимолетное воспоминание о детстве – его отрывают от родителей и отдают в чужие руки – решило дело. Мужчина попятился, одной рукой прижимая к себе дитя, и продолжая держать меч наготове. Но лич не шелохнулся. Опустив руки, весь какой-то поникший, словно выдернули из спины позвоночник, он стоял и смотрел, как уходит человек, унося человеческое дитя к людям.

Если хочешь спрятать дерево, прячь его в лесу.

Ночка выдалась – ух, давно ничего подобного не было. И конечно, я проспал. И, конечно, явился к шапочному разбору. Бочком, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания и молясь всем богам вообще и Ладу в частности, чтобы об отсутствии одного из послушников на заутрене осталось незамеченным, проскользнул в ворота монастыря. Завтрак я тоже пропустил, и старательно выдумывал аргументы, которые могли бы меня обелить. Ибо в моем случае сказать правду ну никак нельзя. За то, что произошло сегодня, по головке не погладят.

Впрочем, быстро выяснилось, что всем не до меня. В воздухе витали эманации тревоги, окрашенные в оттенки недоумения и благородного негодования – от: «Почему это случилось именно с нами, здесь и сейчас?» – до: «Так вообще такое могло произойти?»

Любой некромант просто обязан уметь улавливать мысли и чувства, ибо иногда приходится работать с живыми людьми, и их настроение во многом может повлиять на исход дела. Скажем, вызвали для упокоения мертвяка, а в чувствах заказчика, кроме страха, еще и радость – значит, не все так просто с этим упокоением. Или страх – он тоже бывает разным – от страха перед упырем до страха, что расследование вскроет его собственное преступление. Официально, я не имею права использовать некромантию – без знака гильдии, вычеркнутый из ее рядов, практически уволенный с работы, в этом случае я становился самозванцем, и любой бродячий некромант, колесящий по большим дорогам и подрабатывающий, где придется, будет предпочтительнее меня. Его, во всяком случае, не сдадут в Инквизицию, а вот мне светит карцер за нарушение трудовой дисциплины. Но лучше действительно загреметь в подземелья с перспективой вылететь из монастыря на все четыре стороны, чем и дальше притворяться тем, кем я не хочу быть. Я – некромант, а некроманты, как и ведьмаки, бывшими не бывают!

В общем, рискнул и применил свои способности. И сразу уловил эманации смерти. Не то, чтобы тут побывала моя ревнивая супруга, хотя и она, да, тоже – аромат ее «духов» не спутаешь ни с чем, и тот, кто хоть раз его учуял, это подтвердит! Просто… просто тут ночью кое-что произошло. Утром сие стало достоянием гласности, и общественность пребывала в страхе и недоумении.

На типа, вчера вечером ушедшего в самоволку, никто не обращал внимания. И тип мог спокойно пройтись по монастырю, держа глаза, уши и мозги распахнутыми настежь. Да, смерть. Тут побывала Смерть. Зачем? Разве узнаешь? Мало ли, куда и зачем заглядывает незваная гостья? Отследить ее перемещение невозможно. Остается только встретить и принять ее с честью. Но тут, кажется, все обстояло не лучшим образом. Следы ее ощущались… хм… в кельях послушников?